Римлянин. Финал
Шрифт:
— С идеей, Ваше Императорское Величество, — ответил Мейзель. — Недавно я имел оказию побеседовать с Её Светлостью Зозим Александриненбургской — мы обсудили возможность нашего военного участия в Индии.
— Далеко и дорого, — покачал головой Таргус.
— Я не предлагаю отправлять легион в Индию прямо сейчас, — покачал головой Мейзель. — Но планировать наши действия, в случае поражения Османской империи, стоит заранее.
Он занимает должность в отделе военной разведки Императорской секретной службы, параллельно совмещая с этим должность генерал-легата XXV-го легиона
— Индия всё ещё недоступна для нас, — покачал головой Таргус. — И будет оставаться недоступной ещё долгое время. Легионы не перебросить через Гималаи, а строительство железной дороги через Персию отнимет у нас непозволительно много времени и денег. Да и ты сам знаешь, что там сейчас происходит.
Последняя Османо-персидская война закончилась без месяца полгода назад. Длилась она пять лет и в ходе неё сменилось два султана — Махмуд I умер по естественным причинам в 1754 году, а занявший престол после него Осман III умер от неких острых кишечных болей.
Ныне здравствующий султан Мустафа III продолжил эту затянувшуюся войну и закончил её — последний оплот Карим-хана Зенда, город Мешхед, пал под грохот османской артиллерии.
Султан приказал казнить шаха Исмаила III, марионеточного правителя Персии, реально управляемой Карим-ханом Зендом, а затем установил провозгласил власть над всей Персией.
Но Мустафа начал радоваться слишком рано, потому что с восточных гор спустился Ахмад-шах Дуррани, падишах Дурранидской империи, образовавшейся не без помощи Таргуса, поддержавшего юное дарование оружием и деньгами.
Ахмад-шах нацелился на завоевание Мешхеда, но не успел, потому что Мустафа III оказался быстрее — это молодого падишаха не расстроило и он просто атаковал османов, не меняя изначальной цели. Он посчитал, что Мешхед придётся брать, это неизбежно, а поэтому нет разницы, кто его сейчас занимает.
Османо-дурранидская война пребывает в активной фазе и Таргус открыл Ахмад-шаху возобновляемую кредитную линию, с минимальным процентом, поэтому ему есть на что воевать, а учитывая, что почти все кредитные средства сразу же расходуются на приобретение вооружений у курфюршества Шлезвиг, ему есть чем воевать.
Султану такое положение вещей очень не нравится, но он опасается делать какие-либо заявления — он чувствует, что император двух империй только и ждёт подходящего казуса белли…
А Таргус бы и рад напасть на него, но Польша систематически восстаёт, несмотря на значительное военное присутствие.
Он рассчитывал, что поляки успокоятся со временем, но регион до сих пор нестабилен и ни о каком мирном строительстве речи ещё не идёт.
Польское общество расколото и, де-факто, уже идёт подковёрная гражданская война — монархисты сражаются против республиканцев.
Под «монархистами» понимаются сторонники интеграции с державой Таргуса, а под «республиканцами» понимаются сторонники восстановления Речи Посполитой.
Они никак не желают интегрироваться, поэтому Таргус раздумывает о том, чтобы ввести тотальное военное положение и разобраться с этими десятками тысяч людей, мнящих себя аристократами.
— Но мы
должны как-то использовать сложившуюся ситуацию — англичане и французы побеждают моголов, и может сложиться негативный для нас сценарий, — вздохнул Мейзель. — Я считаю, что нам необходимо вмешаться в эту войну, пока не стало слишком поздно.Империя Великих Моголов официально воюет против франков и англосаксов с франкским душком — сначала англосаксы отняли у голландцев Цейлон, затем безвозмездно отдали франкам его южную часть, что было неслыханно, а после взялись за моголов, сначала поддерживая князей маратхов, начавших против моголов войну на англосаксонские и франкские деньги, а затем и прислав туда свои войска.
Они захватили юг Индии и теперь наступают на север, угрожая уничтожить давних союзников Таргуса и завладеть всем субконтинентом.
Это нисколько не опасно для державы Таргуса, но Индия — это самоценность. Она сделает англосаксов и франков безумно богатыми, а этого допускать никак нельзя.
Но возможностей достать их на другом краю планеты у императора нет.
У него есть океанические броненосцы, но их всего три, вернее, два — третий спущен на воду, но ещё достраивается.
Англосаксы же сумели построить флот из ста семидесяти паровых крейсеров, оснащённых 170-миллиметровыми орудиями в центральных башнях.
Таргус такого себе позволить не мог — у него не было такого флота под переделку и качество подобных кораблей оставляет желать лучшего. Его броненосцы способны в одиночку уничтожать десятки подобных судов, но их слишком мало, чтобы конкурировать с англосаксонскими и франкскими флотами.
Всё это время он тратил значительную часть своего годового бюджета на строительство гигантской сети железных дорог, что уже сделало его непозволительно богатым, но строить железные дороги и флот одновременно он просто не мог. Нужно было выбирать и он выбрал железные дороги. И не прогадал.
После пуска в эксплуатацию железной дороги из Стокгольма в Санкт-Петербург, деловая активность региона удесятерилась за два года — раньше всё это тормозила логистика, но теперь нет никаких преград.
На средства двух с лишним тысяч мелких промышленников, которым законодательно запрещено вырастать крупнее установленного размера, разрабатывается проект строительства железнодорожного моста из Мальмё в Копенгаген, то есть, на остров Зеландия, а оттуда в Ютландию, в город Нюборг. Это обещает соединить Швецию и Россию со Шлезвигом, что радикально ускорит и без того колоссальный товарооборот.
Но всё это было работой на долгую экономическую перспективу, и в краткосрочной перспективе Таргус провалился — у него всё ещё нет огромного океанического флота, чтобы достать колонии англосаксов и франков.
Экономически он их уже победил, несмотря на их жалкие потуги сократить разрыв, но физически достать их он ещё не может. И это очень досадно.
— Твоя идея похожа на прожектёрство, — произнёс хмурый Таргус. — Слишком много «если». Нам нужно победить османов, а затем дурранидов, а потом строить очень длинную железную дорогу на крайне сложном рельефе. Давай думать о чём-то более реальном.