Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг.

1 февраля Леже встретился с Литвиновым и передал ему оптимистичное сообщение. «Новое [французское. — М. К.] правительство, — телеграфировал Литвинов в Москву, — очень довольно приемом, оказанным мне в Лондоне, и наблюдающимся улучшением отношения Англии к СССР, делающим возможным сотрудничество Парижа, Лондона и Москвы». Представьте себе фальшивую улыбку Леже, подчеркнутую аккуратно подстриженными усами, когда он говорил эти слова, однако это была правда: чем приветливее был Лондон с Москвой, тем менее рискованно было для Парижа разморозить франко-советские отношения. Леже зашел еще дальше: «Необходимость активного участия СССР в организации коллективной безопасности в Европе остается для Франции неоспоримой истиной». По словам Леже, Фланден твердо придерживался этой позиции и считал ратификацию пакта «неотложным делом» [1238] . Что произошло с Леже? У него случилось прозрение? Он хотел скрыть свое сотрудничество с Лавалем? Или решил пока приспособиться под нового министра иностранных дел? В конце концов, до весенних выборов всем заправляло правительство Сарро.

1238

М. М. Литвинов — в НКИД. 1 февраля 1936 г. // ДВП. Т. XIX. С. 58.

В мирное время телеграммы пишутся кратко и понятно, однако Потемкин, присутствовавший на встрече с Леже, составил подробный отчет о разговоре. Леже пытался вилять на ситуацию, даже несмотря на нового министра иностранных дел. Из вступительного слова правительства в парламенте были удалены слова о сотрудничестве Парижа с Лондоном и Москвой, которое «является основным условием обеспечения мира на Европейском континенте». «По соображениям характера редакционного и отчасти тактического», — пояснил Леже. Разумеется, существовал только один возможный союзник, который позволил бы сравнять счет с нацистской Германией. Мог новый кабинет заявить об этом открыто во время кампании против пакта о взаимопомощи, которую запустила правая пресса? Очевидно, что нет. Тем не менее Леже утверждал, что новое правительство займется ратификацией «в самые ближайшие дни». Потемкин спросил, известно ли что-то в свете недельной задержки. Леже ответил, что он не знает. Снова увиливал или правительству просто нужно было собраться, чтобы вынести первый вотум доверия?

Стороны подняли другие темы. Литвинов спросил, ведет ли Франция переговоры с Германией. Нет, ответил Леже, за исключением вопроса о военно-воздушном пакте, который возник во время встречи в Лондоне в феврале 1935 года. Франция доверила британцам разговор с немецким правительством, но Гитлер отвечал уклончиво. Литвинов ответил, как обычно: «Гитлер не пойдет ни на какие соглашения, заключаемые в интересах общего мира, пока не убедится в твердой решимости Франции, Англии, СССР и других европейских государств противопоставить организованное сопротивление всяким попыткам нарушить этот мир. К сожалению, некоторые колебания, наблюдавшиеся среди участников известного плана организации коллективной безопасности, в частности, со стороны г[осподина] Лаваля, содействовали усилению обструкции со стороны гитлеровской Германии».

Леже согласился с Литвиновым, хотя это был тот же самый человек, который саботировал первые шаги Поль-Бонкура на пути к пакту о взаимопомощи, отвлек от него Барту, переключил на Восточный пакт и поддерживал постоянные раздражающие попытки Лаваля саботировать ратификацию. Насколько можно было доверять Леже? Даже если просто рассмотреть очевидные факты. По словам Потемкина, «Леже заявил, что тактику, применяемую Германией… рассматривает как зондаж. Конец ему может быть положен только решительным проведением плана организации коллективной безопасности». Конечно, Леже знал, что говорить, но мог ли он предпринять необходимые действия?

Леже присматривал за колеблющимися союзниками Франции. Так совпало, что в это время в Париже находился румынский король Кароль II. По словам Леже, он был сильно восприимчив к германофильским течениям: его нужно было подбодрить. На самом деле король хотел увидеть решительность Франции, а не просто пустые слова. Литвинов в очередной раз ответил: «Препятствием, стоявшим до сих пор на этом пути, являлось замедление ратификации франко-советского пакта» [1239] .

1239

Беседа М. М. Литвинова с А. Леже [1 февраля]. 11 февраля 1936 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 16. П. 123. Д. 120. Л. 52–56.

Вместе с королем в Париж приехал Титулеску. Он сообщил французам (есть французский отчет об этом), что убедил правителя придерживаться советского курса. Король подтвердил это, сказав Леже в доверительной беседе, что Румынии стоит продолжать с СССР переговоры о пакте. Титулеску восстановил свой авторитет, и он отметил, что советское вмешательство будет «незаменимым» для предотвращения аншлюса. Тем не менее он признал, что Югославия все еще настроена враждебно и не хочет улучшать отношения с СССР. Фланден пришел к выводу, что Титулеску и король как минимум урегулировали разногласия… по крайней мере на настоящий момент [1240] .

1240

Notes sur les conversations de Paris (30 janvier — 8 fevrier 1936), secret, DDF, 2^e, I, 221–227.

На следующий день, 2 февраля, Литвинов и Потемкин встретились с Фланденом без Леже. Глава правительства сразу спросил наркома, какие у него впечатления от настроений в Лондоне. Литвинов ответил, что британцев беспокоит перевооружение Германии. «В нем они видят самую серьезную угрозу общему миру. Нейтрализовать такую опасность возможно лишь согласованными и решительными действиями тех государств, которые являются действительными сторонниками мира». Так полагал Литвинов, но не британское правительство. Гитлера интересуют только двусторонние гарантийные пакты, сказал Фланден, однако для коллективной безопасности более эффективны многосторонние соглашения. Литвинов ответил, что двусторонние пакты с нацистской Германией вообще ничего не гарантируют, а лишь прокладывают путь к войне. «Это отлично понимает Гитлер, и к этому он сознательно стремится».

Они обсудили другие темы, связанные с коллективной безопасностью, начиная от Европы и заканчивая Азией. Обошлось без разногласий. Судя по отчету Потемкина, наметилось достижение соглашения. Фланден был недоволен англо-немецким морским соглашением, которое, с его точки зрения, было шагом на пути к нарушению условий Версальских договоров. Литвинов ответил, что Германия согласится на многосторонние пакты, только «если она убедится в твердой решимости держав, заинтересованных в сохранении мира, противодействовать ее экспансии». Фланден согласился: «В настоящее время Германия пытается сбросить с себя обязательства, налагаемые на нее Локарнским договором в отношении [Рейнской. — М. К.] демилитаризованной зоны. Отыгрываясь на франко-советском пакте, якобы противоречащем Локарнскому договору, Гитлер прикрывает этим свой истинный план, заключающийся в том, чтобы воздвигнуть в демилитаризованной зоне несокрушимую стену военных укреплений, “запереть” за ней Францию и Бельгию и после этого свободно приступить к осуществлению намеченной им экспансии в сторону Богемии и дальше. Единственное средство предупредить успех этих замыслов — это… решимость всех государств, заинтересованных в сохранении мира, не словом, а делом, в случае нужды, показать Германии, что они не допустят дальнейшего нарушения ею международных обязательств».

Литвинов мог бы сказать то же самое, но в отчете Потемкина говорится, что эти слова произнес Фланден. Могло ли такое случиться? Франция на самом деле прозрела? Литвинов добавил, что лучше всего защитить мир и безопасность в Европе можно с помощью тесного сотрудничества между Францией, СССР и Великобританией. Конечно, так полагал не только нарком, это был ключ к сдерживанию нацистской Германии. Фланден дал интересный ответ. Он сказал, что трехстороннее сотрудничество нужно расширить и включить в него Италию. Литвинов тоже ответил интересно: «Я имел в виду лишь данное положение, когда Италия, к сожалению, фактически выбыла из строя европейских государств, могущих оказать реальную помощь в защите мира в Европе. Само собой разумеется, что при нормальных условиях участие Италии в организации коллективной безопасности в Европе представляется совершенно необходимым».

Затем разговор зашел о франко-советских отношениях. Тут нарком попросил кое-что разъяснить: «Вследствие известных колебаний, наблюдавшихся во внешней политике Лаваля, в СССР стали возникать и кристаллизироваться “изоляционистские” настроения. Так как вхождение в Лигу Наций со стороны СССР связывалось с расчетами при содействии Франции и ее друзей организовать систему коллективной безопасности и обеспечить мир, зигзаги французской внешней политики, имевшие место за последние 8–9 месяцев, вызывали в общественном мнении СССР серьезнейшие разочарование и опасения. Если бы указанная политика продолжалась, СССР вынужден был бы сделать из своего опыта сотрудничества с европейскими государствами самые неутешительные выводы».

Эти слова от Литвинова прозвучали как строгое предупреждение. По словам Потемкина, «Фланден ответил, что новое правительство приступает к своей деятельности с твердой решимостью осуществлять национальную политику Франции, тесно связанную с ее друзьями в Европе и направленную на сохранение мира. Ратификация франко-советского пакта, долженствующая произойти в ближайшее время, явится крупным шагом нового кабинета в указанном направлении». Обсуждение ратификации должно было начаться 11 февраля. Фланден сказал Лавалю, что «…он упорно стремился если не к договору, то к некоему окончательному соглашению с Германией». Литвинов пошутил: «окончательное» соглашение с Гитлером? Фланден улыбнулся и ответил, что и «сам сомневается в такой возможности».