Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг.
Шрифт:
Когда я ушел, я проинформировал его о том, что, если у него есть что добавить, я готов с ним встретиться в любое время. Он ответил: “Больше нечего!” Разговор длился всего семь или восемь минут» [202] .
Овий «совершенно растерялся», записал Литвинов. Литвинов был «нервный и возбужденный», говорил Овий. Единственное, в чем они сходились, — тоже довольно относительно — это короткий диалог о Мексике. Овий не упомянул его в своем изначальном отчете, однако ТАСС опубликовал официальное сообщение о встрече, которое было максимально приближено к тексту Литвинова. А в нем упоминалась Мексика. Овий был вынужден как-то объясниться с Лондоном. «Я не сообщил тогда об этой типичной причудливой фантазии отчасти потому, что я привык к таким вспышкам, а отчасти потому, что чувствовал, что довольно ловко справился в этот раз, ответив очень спокойно и с недоумением: “Я не совсем понимаю, господин Литвинов, почему вы упоминаете Мексику. Вы имеете в виду, что кто-то или какая-то страна имеет привычку применять такие методы в Мексике? Если да, то кто?” На что он, видимо, раскаявшись в своих словах, несколько вяло ответил: “Да какая угодно страна”».
202
Ovey to Simon. Nos. 129–130. 28 March 1933. N2140 & 2141/1610/38, TNA FO 371 17266.
Эти строчки как будто были написаны карикатурным представителем британской элиты: толстым, заносчивым и чванливым, который всем
203
Ovey to Simon. No. 137 (by telephone). 29 March 1933. N2188/1610/38, TNA FO 371 17266.
204
Simon to Ovey. No. 40. 29 March 1933. N2204/1610/38, TNA FO 371 17266.
Не сразу стало понятно, что британский посол навсегда уехал из Москвы. 29 марта, на следующий день после последней встречи с Овием Литвинов написал Сталину и попросил разрешения опубликовать еще одно официальное сообщение в ТАСС. «Я исхожу из того, что нам репрессивных мер со стороны английского правительства все равно не избежать и что поэтому наше сообщение делу не повредит, но оно все-таки будет уроком и для Овия, и для других послов» [205] . Литвинов по-прежнему полагал, что Овий неправильно представляет советскую политику в Лондоне, и он сможет это показать в своем коммюнике. Овий был не первым послом, который приукрашивал свои отчеты из Москвы. Французский посол Эрбетт также выбрал эту стратегию, хотя ее никогда не понимал МИД Франции или, возможно, не мог понять идеологически. Овий на самом деле неточно передавал в Лондон взгляды Литвинова. Он был не первый и не последний, кто так делал и делает. Также вмешался замнаркома Лев Михайлович Карахан, что было необычно, так как он не отвечал за Западную Европу. «В связи с отъездом Овия и кампанией, которую он и англопресса будет вести против нас, изображая Овия как агнца божия, надо предпринять кое-что для его дискредитации». Он продолжил: «Из разных источников мы знаем, что Овий настаивал на разрыве отношений с нами и что это не встретило сочувствия в Лондоне. Потерпев неудачу в этом, он хотел уехать, оставив Стрэнга поверенным; ему в свое время не разрешили этого. Известно также, что он получил указание свои донесения составлять более сдержанно, чтобы их можно было в случае надобности опубликовать, ибо опубликование его телеграмм с требованием разрыва было бы скандалом для англ[ийского] пра[вительства]».
205
М. М. Литвинов — И. В. Сталину. 29 марта 1933 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 13. П. 94. Д. 78. Л. 43.
Это было разумно. Карахан рекомендовал проинформировать британскую прессу о деятельности Овия, а лучше — лейбористов, которые симпатизируют СССР и могут устроить скандал в парламенте. «Мне кажется, — написал Карахан, — надо действовать в этом направлении и немедленно» [206] .
Учитывая, что раньше Литвинов и Карахан были соперниками, нарком мог бы не оценить совет своего заместителя, хотя он, наверно, согласился бы с оценкой Овия — этакого британского Эрбетта, хотя не настолько стойкого. Через несколько дней Крестинский отправил Майскому неприглядную оценку Овия, назвав его смутьяном, который разжигает вражду после своего возвращения в Лондон: «Он очень самолюбив, очень упрям и злопамятен. Кроме того, он чванный, спесивый человек, желающий проводить политику сильной руки и не сумевший до сих пор за все три года понять, что по отношению к нам этой политики применять нельзя. Вначале он, может быть, сам надеялся, что при помощи бурного нажима удастся заставить нас отступить, освободить англичан, не передавая дела в суд. Потом он понял, что этого не будет, но свое правительство он сознательно информировал в том духе, что если на нас нажимать, то мы уступим. Этим он толкал и толкает англ[ийское] пра[вительство] на такие шаги, которые в своем логическом развитии, по его мнению, приведут к разрыву сначала торговых, а потом и дипломатических отношений. К этому он теперь стремится, это он рассматривал бы сейчас как свою победу, как свой реванш» [207] .
206
Л. М. Карахан — М. М. Литвинову. 30 марта 1933 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 13. П. 91. Д. 24. Л. 81. Копии были переданы И. В. Сталину и В. М. Молотову.
207
Н. Н. Крестинский — М. М. Майскому. 4 апреля 1933 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 13. П. 91. Д. 24. Л. 94–97.
НКИД читал телеграммы Овия или просто догадывался? Или же информация поступала «из разных источников», как сказал Карахан? Крестинский дал правильную оценку стратегии посла, изложенной в телеграммах в Лондон. Литвинов согласился с советом Карахана и подтвердил это в разговоре с молодым британским журналистом Гаретом Джонсом: «Овий был слишком бестактным и агрессивным. Он напрашивался на ссору, а его целью был разрыв дипломатических отношении… Мы не готовы принять его агрессию и бестактность. Это очень неудачный представитель» [208] . Литвинов сказал такое британскому журналисту, потому что хотел, чтобы все узнали, что он думает об Овие.
208
Jones G. The Arrest of the British Engineers. URL:margaret_siriol_colley/metrovik_trial.htm#_ednref12 (дата обращения: 23.11.2023).
Овия отозвали. Что теперь?
Что касается англо-советских отношении, в начале апреля Литвинов был настроен пессимистично. Прочитав обвинительные заключения, он написал Маискому: «Знакомство с обвинительным актом заставляет меня опасаться довольно сурового приговора в отношении некоторых [обвиняемых. — М. К.] англичан». Торговля и торговые переговоры с британцами будут заморожены. Будут ли разорваны дипломатические отношения? «Трудно гадать относительно перспектив наших отношении с Англиеи. Я, однако, склонен думать, что, сколько бы ни старался Овии в Лондоне, заручившись содеиствием твердолобых, англ[ииское] пра[вительство] на полныи разрыв отношении не поидет, причем не последнюю роль будет играть забота его о судьбе осужденных англичан. Возможно введение эмбарго на наш импорт и более или менее длительная заминка в наших торговых отношениях». Литвинов не думал, что Овии вернется в Москву. Для британцев это была такая форма «наказания». Литвинов полагал, что на самом деле все к лучшему: «По существу же наши
отношения с Англией только выиграют от отсутствия Овия в Москве». Возможно, МИД Великобритании потребует отозвать Майского, но, скорее всего, этим все и ограничится [209] .209
М. М. Литвинов — И. М. Майскому. 4 апреля 1933 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 13. П. 91. Д. 22. Л. 100–102.
Литвинов встречался со Сталиным шесть раз в марте и одиннадцать раз в апреле (чаще, чем обычно), а также регулярно виделся с Крестинским, а в апреле — с Караханом. Так, например, он говорил со Сталиным 16 и 19 марта, то есть в те же дни, в которые он встречался с Овием, а затем 27 марта — перед столкновением с послом на шведском приеме и перед их последней встречей на следующий день. Исходя из этого, можно сделать вывод, что Литвинов подробно обсуждал политику со Сталиным, и вождь соглашался с его рекомендациями. Литвинов и Сталин иногда не сходились во мнениях, порой яростно противостояли друг другу, но чаще всего они придерживались одной и той же политики, даже когда Сталин жаловался на наркома Молотову и Кагановичу.
Овий вернулся в Лондон в воскресенье, 2 апреля, и на следующий день встретился с Кабинетом министров в узком составе. Но после этого он исчез из документов по делу «Метро-Виккерс». О нем не упоминает ни британский МИД, ни СССР. На него вскользь ссылается Ванситтарт 8 апреля, и на этом все [ [210] . Для пояснения: разговор Литвинова с Овием с несколькими интересными опущениями был опубликован в «Известиях» 16 апреля. Он был переведен на английский и передан в британский МИД [211] . Никто не сделал пометки на полях и не составил длинный протокол. Всем было все равно. Овий остался в прошлом. Никто не собирался за него «мстить», хотя, возможно, он на это рассчитывал. Стрэнг занял должность временного поверенного в Москве. Он более бесстрастно относился к работе с советской стороной, а Майский в это время стал более важной фигурой в Лондоне, где пытался найти выход из кризиса. Конечно, он не мог знать об арестах больше, чем НКИД, и жаловался, что они застали его врасплох. Впервые он узнал о случившемся от сотрудников «Метро-Виккерс» в Лондоне. Они позвонили ему, чтобы узнать, что произошло в Москве. «Это известие свалилось как гром из ясного неба», — писал Майский Крестинскому. Нам нечего было сказать об арестах, мы могли только обещать задать все необходимые вопросы Москве. «Не думаю, чтобы подобное положение могло послужить укреплению авторитета и престижа полпредства и торгпредства в Англии». Уж точно не в глазах британского МИД, где сотрудники полагали, что Майский не обладает нужной информацией и не может повлиять на Москву. На самом деле посольство не получало никаких новостей от НКИД целых пять дней. Не было ни информации, ни указаний. Когда Майского вызвали в британский МИД, у него не было указаний из Москвы, что делать, и он попал в неловкое положение. «Мы.„вынуждены были сами, на свой риск и страх, — писал он, — импровизировать меры защиты и контратаки против развернувшейся в Англии бешеной кампании, не вполне уверенные, что наши действия совпадут с действиями, предпринимаемыми в Москве».
210
Vansittart’s minute. 8 April 1933. N2412/1610/38, TNA FO 371 17277.
210
Vansittart’s minute. 8 April 1933. N2412/1610/38, TNA FO 371 17277.
211
Запись бесед наркома иностранных дел и посла Великобритании сэра Эсмонда Овия // Известия. 16 апреля 1933 г. N3091/1610/38, TNA FO 371 17270.
В подобных обстоятельствах Майский удачно предвидел, что Литвинов, скорее всего, сказал Овию: помимо всего прочего, британские власти должны успокоиться и «не терять голову». Британские граждане подчиняются советским законам. Исключения составляют только дипломаты. Поэтому «угрозы разрывом торговых и дипломатических отношений не только не облегчают, а лишь осложняют положение». А именно это Литвинов сказал Овию. Как и нарком, Майский предупредил британскую сторону, что советское правительство не поддастся угрозам, а как раз наоборот. Утверждения о том, что сотрудники «Метро-Виккерс» не виноваты, представляли собой попытку обойти советские законы, а значит вмешаться во внутренние дела СССР. Подобные заявления (например, такие, как сделал Болдуин в Палате общин) могли привести только к одному результату: «заставить советское правительство в максимальной степени подчеркивать свой суверенитет» [212] .
212
И. М. Майский — Н. Н. Крестинскому. 24 марта 1933 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 13. П. 91. Д. 24. 52–59.
На встрече 16 марта Ванситтарт записал большую часть того, что он говорил Майскому, но не наоборот: «Посол… конечно, оспаривал мое заявление на протяжении всей беседы». Ванситтарт сказал примерно то же, что Овий Литвинову. «Я никому не угрожаю, — заявил он Майскому, — но я обязан убедиться, что советское правительство понимает, на что идет». Конечно, это была угроза [213] .
Учитывая, что Ванситтарт не осветил комментарий Майского, нужно ему тоже предоставить слово и дать возможность рассказать о встрече. У Майского не было указаний из Москвы. Он сказал, что не знал подробностей дела и пытался импровизировать, отделываясь общими словами. «Я вынужден был, — писал он, — соблюдать в разговоре величайшую осторожность». Можно себе представить. Майский пытался отделить торговые переговоры от арестов в Москве и опровергнуть слова британцев о том, что их инженеры не могут быть ни в чем виноваты, но безуспешно. На каком основании, спрашивал он, британское правительство утверждает, что советские обвинения фальшивые? Какие есть этому доказательства? Тут, по словам Майского, Ванситтарт потерпел тактическое поражение, признавшись, что он всего лишь выражает общественное мнение [214] .
213
Vansittart to Ovey. No. 25. 16 March 1933, DBFP, 2nd series, VII, 321–322.
214
Дискуссия И. М. Майского с Р. Ванситтартом. 16 марта 1933 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 13. П. 91. Д. 24. Л. 64–67.
В отчете Крестинскому Майский написал, что британская пресса пребывала в смятении. «Пресса с первого же момента арестов начала совершенно бешеную кампанию. Я видал на своем веку не одну антисоветскую кампанию в печати и не в одной стране, но кампания, развернувшаяся между 12 и 20 марта, превзошла все, что мне до сих пор было известно. Во-первых, она развивалась с молниеносной быстротой, а во-вторых, она охватила решительно всю прессу, за исключением коммунистической». Правое крыло «Дейли мейл» объединилось с «Манчестер гардиан». Макдональд и Саймон находились за границей, и их заменял Болдуин, поэтому правительство легко поддавалось давлению «крепкого» крыла Консервативной партии. Как писал Майский, именно этим объясняется «неосмотрительное» заявление Болдуина в Палате общин 15 марта. 16–17 марта ситуация обострилась до предела, и «нажим твердолобых и прессы создал в кабинете такое положение, что ряд его членов ([лорд] Хейлшем, [Дж. Г.] Томас и др.) стали открыто ставить вопрос о разрыве с нами экономических и даже дипломатических отношений». И только официальное сообщение в ТАСС о встрече Литвинова с Овием 16 марта слегка отрезвило британскую общественность.