Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг.
Шрифт:
«Джентльменское соглашение» тоже не принесло успеха. Политическое руководство МИД отказалось его обсуждать по причине секретности, так как это может рассматриваться как «острие копья, направленное против Англии, согласие с которой до сих пор лежит в основе французской политики» [346] . Поль-Бонкур, остававшийся министром иностранных дел, пытался выгородить Францию перед Довгалевским и сказал, что конвенция Литвинова имеет, по сути, региональное значение и «джентльменское соглашение» не требуется, так как французскому и советскому правительству не нужно обмениваться информацией [347] . Это были небольшие задержки, но они указывали на возможные препятствия, которые могли возникнуть по мере укрепления франко-советских отношений. Пока тем не менее были организованы поездки в Москву для Эррио и Кота, активно выступавших за сближение. В августе французское правительство согласилось обменяться военно-воздушными и военноморскими атташе [348] . Это был шаг вперед.
346
Note, Directeur politique (Paul Bargeton), not signed. 19 July 1933. MAE, URSS/1002, 86–88.
347
В. С. Довгалевский — Н. Н. Крестинскому. 26 июля 1933 г. // ДВП. Т. XVI. С. 848.
348
Leger to Alphand. No. 258. 7 Aug. 1933. MAE, Bureau du chiffre, telegrammes au depart de Moscou, 1933–1934.
Визиты Эррио и Кота прошли хорошо, с точки зрения как Франции, так и СССР. По словам Альфана, Эррио оказали
349
Kotkin St. Stalin. Vol. II: Waiting for Hitler. P. 122–130.
350
Duroselle J.-B. La Decadence. P. 27.
Пока Эррио не пришел к власти, министром авиации был Кот, у которого были вполне определенные идеи относительно франко-советского авиационного сотрудничества [351] . Литвинов встретился с Котом на следующий день после встречи с Эррио. Они обсудили общие темы. Кот сказал, что его сильно впечатлили военно-воздушные силы СССР как в настоящий момент, так и в потенциале. У членов его делегации было похожее мнение. Литвинов снова заговорил о своем постоянном страхе того, что правительство сменится на правое, и это может помешать сближению. Кот предложил организовать визиты членов Национального собрания от всех партий, чтобы они сами могли увидеть, чего добился СССР. Тогда они просто не смогут противиться сближению [352] .
351
М. М. Литвинов — М. И. Розенбергу. 19 сентября 1933 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 13. П. 94. Д. 64. Л. 23–26, опубл.: ДВП. Т. XVI. С. 521–523.
352
Беседа с П. Котом. Выдержка из дневника М. М. Литвинова. 20 сентября 1933 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 13. П. 89. Д. 4. Л. 126–127, опубл.: ДВП. Т. XVI. С. 523.
Альфан отреагировал через два дня. По словам Литвинова, он радовался визитам Эррио и Кота, но также задал откровенные вопросы о «джентльменском соглашении». Даладье не понравилось предложение Литвинова, так как он не понимал, как оно будет сочетаться с теми же обязательствами, данными Германии. Нарком ответил, что у нас перед ней нет никаких официальных обязательств, а также ни перед каким другим правительством, за исключением Турции. Затем Литвинов вспомнил разговор Папена и Эррио в 1932 году, в котором предлагалось сотрудничество Франции и Германии, направленное против России. Это часто обсуждали в советской переписке, и такая перспектива очевидно беспокоила наркома и его коллег. Дирксен также отчитывался по этому вопросу в Берлин. Литвинов сказал Альфану, что они получили информацию не от Германии, а от самого Эррио. Нарком отстаивал свое предложение, и Альфан ответил, что относится к нему с симпатией. Потом Литвинов заговорил об удивлении нерешительностью французов в вопросе сближения. Конечно, когда появляются новые «друзья», старые пропадают, или связь с ними становится слабее. Литвинов заговорил о том, что очевидно его волновало: «Мы сейчас спокойны, имея дело с нынешним французским правительством, но у нас нет никакой уверенности в том, что его политическая линия будет продолжена в случае смены правительства, в особенности после прихода к власти людей толка Тардьё». Альфан ответил, что советскому руководству надо завоевать «правительственный аппарат», а это было проще сказать, чем сделать. Франко-советскому сближению также мешали третьи страны, в том числе Германия, Италия, Польша и Малая Антанта. «И Англия?» — спросил Литвинов. Англия не проводит во Франции антисоветскую кампанию, ответил Альфан, но дважды упомянул Польшу [353] . Ах да, Польша и ее «странная политика»!
353
Встреча с Ш. Альфаном. Выдержка из дневника М. М. Литвинова. 22 сентября 1933 г. // АВПРФ. Ф. 010. Оп. 8. П. 32. Д. 90. Л. 28–30, опубл.: ДВП. Т. XVI. С. хх.
Вся эта информация дошла до Парижа, особенно после того, как Кот и Эррио вернулись домой [354] . Кот сообщил Совету министров о «диспозиции… нескольких советских руководителей, связанной с возможностью заключения соглашений о безопасности». Он обсудил этот вариант с Поль-Бонкуром. Леже написал Альфану, чтобы узнать, что он думает, и получить рекомендации. МИД всегда с опаской относился к сближению, так как Леже боялся, что из-за него у Франции могут начаться проблемы с Японией. Помните, последний раз, когда Леже искал предлог, то выбрал Великобританию? Хотела ли советская сторона заставить Францию взять на себя обязательства перед Азией? [355]
354
О ходе миссии П. Кота см.: Jansen S. Pierre Cot: Un antifasciste radical. Paris: Fayard, 2002. P. 178–189.
355
Leger to Alphand. No. 325, confidential. 27 Sept. 1933. MAE, Bureau du chiffre, telegrammes au depart de Moscou, 1933–1934.
Альфан быстро ответил: «Литвинов уже несколько раз сообщил нам, что он убежден: Германия начнет войну через два года». Посол отправил Леже несколько рекомендаций относительно улучшения отношений, в том числе он согласился подписать конвенцию об определении агрессора, однако ничего не сказал про «джентльменское соглашение». Он также предложил технологический обмен для сотрудничества, кроме всего прочего, в области железных дорог и авиации. По его мнению, более тесное сотрудничество с Москвой не повредит франко-японским отношениям [356] . Видимо, Литвинов открыто говорил с Альфаном о возможном начале войны, так как через несколько недель военный атташе, полковник Мендрас, сообщил о том же самом в Париж [357] . На тот момент нарком не делился со Сталиным своей точкой зрения, во всяком случае нет письменных свидетельств этому. Литвинов был прав, предсказывая войну, однако ошибся в дате начала на четыре года. Интересно, что Эррио говорил о том же самом в 1922 году на встрече с советскими чиновниками в Москве: Германия снова нападет на нас через 15 лет [358] . Сроки он угадал точнее, чем Литвинов, но они оба были правы насчет немецких намерений. С точки зрения Мендраса, советские власти были готовы решительно двигаться вперед и работать над «эффективным сближением», как только они будут уверены, что Германия хочет того же [359] .
356
Alphand. Nos. 378–382. 28 Sept. 1933. MAE, URSS/1002, 133–137.
357
Mendras. No. 82. 7 Sept. 1933. Compte-rendu de conversation avec Radek. SHAT 7N 3121.
358
Carley M. J. Silent Conflict. P. 76
359
Mendras, compte-rendu mensuel. No. 4. 25 Sept. 1933. SHAT 7N 3121.
В Париже Розенберг
сразу же услышал отголоски двух миссий, отправленных в СССР. Про них рассказал сам Кот. Резонанс от визитов Эррио и Кота превзошел все ожидания. Розенберг писал Литвинову об опасениях, что антагонизм между Даладье и Эррио «может помешать делу», но этого не произошло. «Эррио с чрезвычайной экспансивностью повел кампанию за нас, и косвенным показателем удельного веса, который он сохранил в политической жизни страны, является то обстоятельство, что даже враждебные нам газеты, как “Матэн” и другие воспроизвели на видном месте его заявления». Розенберг похвалил Кота: «Кот человек более практичный и лишь постепенно наживающий политический капитал, действовал более сдержанно и исключительно по согласованию с Даладье. Он представил Совету министров сухой фактический материал о состоянии нашей авиации и т. п.». Кот сказал Розенбергу, что его отчет пользовался «большим успехом». Он упомянул имена нескольких министров, которые отреагировали положительно. «Что касается самого Даладье, то Кот уверяет, что он согласен пойти на пакт о взаимопомощи и на тому подобные, еще дальше идущие, вещи» [360] . Кот преувеличивал? Про Даладье говорили, что он больше заинтересован в сближении с Германией, чем с СССР, но то же самое утверждали и про Сталина. Во всяком случае официально СССР пытался наладить «старые отношения», хотя Литвинов считал, что их уже не существует.360
М. И. Розенберг — М. М. Литвинову. 26 сентября 1933 г. // АВПРФ. Ф. 010. Оп. 8. П. 32. Д. 89. Л. 162–155.
Читатели помнят, что Политбюро поручило наркому по пути в Нью-Йорк поговорить с Нейратом или даже с Гитлером, если он согласится встретиться. Переговоры с Нейратом ничего не дали, и Литвинов поехал в Париж на встречу с Поль-Бонкуром. По словам наркома, она прошла сердечнее, чем все предыдущие, и Поль-Бонкур заговорил о пакте о взаимопомощи. Он намекал на это неделю назад Довгалевскому. «Бонкур вновь говорил о необходимости подумать нам и Франции о контрмерах в случае вооружений и подготовки Германии к войне, причем упоминал несколько раз о взаимной помощи в дополнение к пакту о ненападении». В отличие от МИД Франции Литвинов считал, что взаимопомощь должна включать в себя всю Европу: «Я сказал, что нам приходится думать не только о Западе, но и о Востоке и что Франция должна быть заинтересована в том, чтобы у нас не было осложнений на Востоке». Как было написано в телеграмме наркома, они договорились, что «он и я будем думать о возможных способах сотрудничества» [361] . Они также обсудили технологический обмен, о котором Кот говорил в Москве, и упомянули текущие торговые переговоры, которые тянулись бесконечно.
361
В. С. Довгалевский — в НКИД. 20 октября 1933 г. // ДВП. Т. XVI. С. 576–578; М. М. Литвинов — в НКИД. 31 октября 1933 г. // Там же. 595–596.
Помните, что они начались летом 1931 года. Французы хотели добиться более выгодного торгового баланса — советская сторона продавала намного больше, чем покупала. Франция также требовала выплаты довоенных долгов, но тут у нее не было никаких доводов, так как премьер-министр Пуанкаре и его правительство недобросовестно вели переговоры и саботировали советское предложение по царским облигациям, которое сочли приемлемым высокопоставленные чиновники в Министерстве финансов. Предвыборные интересы правящего правоцентристского национального блока, который боролся с левой коалицией, были важнее, чем урегулирование долгов в интересах французских инвесторов, принадлежащих к среднему классу [362] . Советское правительство также хотело получить преимущественные условия по кредитам, которые у него были в самом начале. Как сказал один сотрудник Министерства финансов Великобритании в 1931 году, «кредит — это бог для России». Если бы в СССР верили в Бога, то его место бы точно занял кредит. Чем больше советские торговые представительства хотели покупать товаров, тем интереснее их предложения были для французских и других западных промышленников, которые мечтали набрать заказов, так как Великая депрессия разрушала европейскую экономику. Французские банки, в особенности Банк Франции, отказывались давать кредиты и оформлять на них страховки советским торговым представительствам, пока не будут выплачены довоенные долги. Однако после провала переговоров в 1926–1927 годах на это рассчитывать не приходилось. Советское правительство полагало, что сделало отличное предложение, а Франция на него не отреагировала. Нельзя конкурировать самому с собой [363] .
362
Carley M. J. Silent Conflict. P. 311–315.
363
См.: Carley M. J. Silent Conflict (chaps. 4, 5, 10, and 11); idem. Five Kopecks for Five Kopecks. P. 23–58.
Торговля была важна, но также она должна была стать серьезным шагом на пути к улучшению политических отношений. С самых первых дней советское правительство пыталось наладить контакт, делая торговые предложения. Поль-Бонкур хорошо понимал этот принцип, и сам им воспользовался, пытаясь ускорить сближение с СССР. Он был министром и настаивал на заключении соглашения. «Бонкур согласился, — писал Литвинов в НКИД, — что необходимо переговоры ускорить и закончить» [364] . Поль-Бонкур сказал наркому то же самое, что и его сотрудникам. Он говорил, что надо торопиться. Это понятно по полям документов, которые попадали к нему на стол. На одном отчете он написал: «Мы должны добиться успеха». На другом — «закончить быстро», и еще на одном — «закончить, закончить». Поль-Бонкур был вечно торпящимся министром. Он пережил четыре смены правительства в 1933 году, но никто не знал, сколько он продержится в МИД. Он уже и так добился успеха вопреки ожиданиям. Кто знал в Москве, переживет ли сближение с Францией следующую смену правительства? Литвинов все время задавал себе этот вопрос. Торговые переговоры в ноябре практически сорвались, и были проблемы с технологическим обменом. Французской стороне под давлением Кота была интереснее авиация, а обмен военно-морскими миссиями адмиралам в Париже был не так интересен, так как они полагали, что советские коллеги их ничему не научат [365] . Сталин быстро понял, в чем дело. Он был в отпуске на юге и оттуда отправил телеграмму Кагановичу: «Французы лезут к нам для разведки. Наша авиация интересует их потому, что она у нас хорошо поставлена, и мы сильны в этой области. Авиационное сотрудничество приемлемо, но его надо обусловить сотрудничеством по строительству военно-морских кораблей, особенно по подлодкам, миноносцам, где мы несколько слабы». Все или ничего, так сказал Сталин [366] . Ворошилов возражал против обмена авиационными специалистами, но понял, что после визита Кота нельзя было сказать «нет», так как необходимо было учитывать «политические минусы» такого отказа [367] .
364
М. М. Литвинов — в НКИД. 31 октября 1933 г. // ДВП. Т. XVI. С. 595–596.
365
Bargeton to Alphand. No. 412–415. 25 Nov. 1933. MAE, Bureau du chiffre, telegrammes au depart de Moscou, 1933–1934.
366
И. В. Сталин — Л. М. Кагановичу. 20 сентября 1933 г. // РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 21. Л. 21, 22–23, опубл.: Вторая мировая война в архивных документах. 1933 г. URL:(дата обращения: 27.11.2023); также: Сталин и Каганович. Переписка. С. 352.
367
Н. Н. Крестинский — В. С. Довгалевскому. 19 ноября 1933 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 13. П. 94. Д. 64. Л. 35.
Кабинет продержался до октября, но сам Даладье остался военным министром. Он не ладил с Поль-Бонкуром и Эррио. На самом деле Даладье с удовольствием бы уволил Поль-Бонкура, оставшегося членом нового кабинета [368] . Альфан давил на МИД и требовал укрепления отношений с Москвой. Все обстоятельства, а в особенности «агрессивный национализм» нацистской Германии, свидетельствовали о необходимости «реального политического союза с СССР». «С такой страной, как СССР, — писал Альфан, — необходимо считаться в Европе» [369] . «Абсолютно согласен, — отвечал Поль-Бонкур, — с вашей депешей… Я ее внимательно изучил, как и все, что вы присылаете». Советское дело считалось важным.
368
В. С. Довгалевский — Н. Н. Крестинскому. 9 апреля 1933 г. // АВПРФ. Ф. 010. Оп. 8. П. 32. Д. 89. Л. 54–55.
369
Alphand. No. 311. 5 Nov. 1933. DDF, 1re, IV, 701–704.