Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг.
Шрифт:
Антонов-Овсеенко предложил свое объяснение польской политике ведения переговоров с Германией. Оно сводилось к следующему: Польша может положиться только на себя в вопросе защиты национальных интересов. Объединенного антигерманского фронта не существует. Польша не может полагаться на Францию или Малую Антанту, и еще меньше — на Великобританию или Италию. Это ненадежные союзники в борьбе с Германией. Польша окружена государствами, готовыми ее продать, чтобы спастись от конфликта. На самом деле изоляция грозила полякам, а не немцам. По словам Антонова-Овсеенко, Польша могла бы ее избежать, укрепив отношения с СССР. А достичь этого можно было, прекратив рапалльскую политику. Польше, поскольку предотвратить войну с Германией было вряд ли возможно, пришлось снижать давление, чтобы выиграть время, а также обеспечить себе место среди других европейских держав. Видимо, Антонов-Овсеенко полагал, что Москва все еще рассматривает возможность в дальнейшем придерживаться рапалльской политики, хотя она на самом деле уже находилась на последнем издыхании. Он предупредил, что этот подход на руку немцам [301] .
301
В. А. Антонов-Овсеенко — Б. С. Стомонякову. 27 ноября 1933 г. // СПО. Т. III. С. 176–180.
Корреспондент ТАСС в Варшаве написал, что поляки не собираются сбрасывать советские карты со счетов. Они укрепляют позицию Польши в Берлине. Всем раздали карты. Поляки начали
302
И. А. Ковальский — К. Радеку. 28 ноября 1933 г. // РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 790. Л. 105, опубл.: Вторая мировая война в архивных документах. 1933 г. URL:(дата обращения: 23.11.2023).
В дело вмешивается Радек
Радек, вероятно, мнил себя специалистом по Польше, потому что он вмешался в обсуждение польско-советских отношений. Он знал, что лезет не в свое дело, когда писал Сталину, и признавал это. «Очень много зависит теперь, — писал Радек, — от расстановки людей. Тов[арищ] Антонов-Овсеенко смалодушничал и не сказал Вам, что мне говорил». Таким образом, Радек занял одну из сторон в конфликте, который, по его мнению, произошел между НКИД и Антоновым-Овсеенко из-за советской политики в отношении Польши. Полпред и Стомоняков «постоянно обмениваются полемическими письмами». Аппарат НКИД, сформировавшийся во время действия Рапалльского договора, занимал одну позицию, а Антонов-Овсеенко — противоположную. У Радека была неверная информация. Рапалльский договор умирал, а Стомоняков с осторожностью относился к сближению с Польшей, а вовсе не возражал против него. Радек полагал, что внутри НКИД распространяются ложные слухи. Так, например, начальник пресс-бюро, передавая информацию от Литвинова пресс-службе варшавского посольства, сказал, что, с его точки зрения, все разговоры о сближении с Польшей — это не что иное, как радековское рвение. Таким образом, Радек защищал свои собственные политические взгляды, а не взгляды советского посольства в Варшаве. Он видел, как разворачивается соперничество внутри НКИД, и это мешает сближению с Польшей. В корреспонденции НКИД все выглядит иначе, но откуда мы знаем, о чем она умалчивает? «Если будете считать полезным при разборе отношений с поляками меня вызвать, — написал Радек Салину, — то буду очень благодарен» [303] .
303
К. Радек — И. В. Сталину. 3 декабря 1933 г. // РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 790. Л. 106–107, опубл.: Вторая мировая война в архивных документах. 1933 г. URL:(дата обращения: 23.11.2023).
Крестинский сохранял хладнокровие. НКИД не нужно ничего говорить ни Германии, ни Польше об их сближении, советовал он посольству в Берлине: «Как до свидания Гитлера с Липским, так и после этого мы сохраняли и сохраняем осторожность и сдержанность» [304] . Один неизвестный большевик в частном разговоре с французским военным атташе Эдмоном Мендрасом высказался более язвительно: «Когда поляки со мной любезничают… мне всегда становится интересно, какую еще грязную шутку они решили со мной сыграть» [305] . Но, конечно, поляки могли то же самое сказать про русских. Так обстояли между ними дела уже по меньшей мере несколько веков подряд.
304
Н. Н. Крестинский — Б. Д. Виноградову. 27 ноября 1933 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 13. П. 91. Д. 27. Л. 78–79.
305
Mendras, compte-rendu mensuel. No. 9. 27 Feb. 1934. Chateau de Vincennes, Service historique de l’armee de terre (далее — SHAT) 7N 3121.
В середине декабря Антонов-Овсеенко написал напрямую Сталину, не отправив копию письма в НКИД. «Как ни оценивать польско-германскую игру (моя оценка Вам известна), несомненно одно — нам необходимо противодействовать усилению германофильских тенденций в Польше. Сейчас Германия производит невиданный нажим на Польшу. Мы бы облегчили антисоветскую работу немцев и японцев, если бы не продолжали начатой линии сближения с Польшей». Никто в НКИД не говорил Антонову-Овсеенко, что сближение приостановлено, но его все равно мучили подозрения, и он решил напрямую надавить на Сталина. Он выдвинул ряд предложений, в частности, посоветовал дать польскому представительству в Москве статус посольства и «заставить» Литвинова во время следующей поездки за границу остановиться в Варшаве и встретиться с Беком. Сталин уделил особое внимание этой депеше и сказал, что ее необходимо прикрепить к его архиву [306] .
306
В. А. Антонов-Овсеенко — И. В. Сталину. 13 декабря 1933 г. // РГАСПИ. Ф. 558. П. 11. Д. 359. Л. 19–20, опубл.: Вторая мировая война в архивных документах. 1933 г. URL:(дата обращения: 23.11.2023).
В середине сентября Литвинов также встретился с Лукасевичем и попросил объяснить то, что Бек сказал Антонову-Овсеенко. Планируется ли превратить немецко-польскую «декларацию» в письменный пакт? Посол ответил отрицательно, но не убедил Литвинова. Тем не менее он сменил тему и заговорил о проекте совместного польско-советского заявления, посвященного миру и безопасности в Прибалтике и консультациям в случае возникновения угрозы независимости Прибалтийских стран. Это была идея Антонова-Овсеенко. Лукасевич воспринял ее без восторга, но Литвинов попросил передать черновик Беку [307] . О чем думал нарком? Пытался удержать поляков в игре или проверить их намерения? Лукасевич вернулся через несколько дней и передал ответ Бека. В целом он был согласен, но считал, что черновик нужно переписать и проконсультироваться с остальными. Литвинов предложил Беку приехать в Москву и пообщаться лично. Лукасевич, конечно, согласился, но спросил, какую дату удобно выбрать для встречи [308] . В тот же день Стомоняков сообщил о сложностях в работе с Лукасевичем, который вспомнил о старом споре, возникшем 10 лет назад [309] . Что затеяли поляки?
307
Запись беседы М. М. Литвинова с польским послом Ю. Лукасевичем. 14 декабря 1933 г. // ДВП. Т. XVI. С. 746–747.
308
Запись беседы М. М. Литвинова с польским послом Ю. Лукасевичем. 19 декабря 1933 г. // ДВП. Т. XVI. С. 755–756.
309
Б. С. Стомоняков — В. А. Антонову-Овсеенко. 19 декабря 1933 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 13. П. 93. Д. 48. Л. 38–39.
Бек раскрыл карты в разговоре с Антоновым-Овсеенко, как бы угадав шаг Литвинова. Он сам поднял вопрос, который не был задан напрямую. Нет ничего непоследовательного
в переговорах с Германией и в сближении с СССР. Это взаимосвязанные вопросы. Он не торопился утвердить черновик Литвинова, но согласился приехать в Москву. Антонов-Овсеенко хотел обсудить дипломатический шаг поляков в Берлине. По словам полпреда, окружающая его секретность вызывает недоумение в Москве. Бек не реагировал напрямую на это наблюдение, но сказал, что в целом он считает возможным заключение пакта о ненападении с Германией. Он также добавил, что экономические переговоры идут не очень хорошо. «Но Польша завершила свой маневр в Берлине и добилась кое-чего другого: она сформулировала и защитила свою международную позицию… Польша не хочет, чтобы вопросы, касающиеся ее интересов, решались без нее». Конечно, это было честное объяснение польской политики. Вопрос заключался только в том, хватит ли у Польши сил, чтобы это осуществить. Бек также обсудил Францию и другие страны и спросил о переговорах Литвинова с США. Он отметил, что есть признаки сближения США с СССР. Полпред ответил, что Рузвельт и Литвинов также обсуждали создание «тройственного союза» из Польши, Франции и СССР. Бек на это ничего не ответил [310] . Все станет понятно в ближайшие недели.310
Запись беседы В. А. Антонова-Овсеенко с Ю. Беком. 22 декабря 1933 г. // ДВП. Т. XVI. С. 763–765.
Юзеф Бек
Юзеф Бек был не слишком популярен в дипломатических кругах. Он занимал высокий пост, но был чересчур молодым для него. Бек родился в 1894 году в Варшаве. Ему еще не исполнилось 40 лет, когда он стал министром иностранных дел. Отец Бека был юристом и польским националистом. Перед Первой мировой войной у него начались проблемы с царской полицией. В итоге семья переехала в Австро-Венгрию. В 1914 году, когда началась война, Бек только окончил университет. Он вступил в Польский легион Юзефа Пилсудского, сформированный венским правительством, чтобы сражаться с русскими. В конце войны Бек был офицером польской армии и служил военным атташе в Париже, где его все терпеть не могли. Возможно, это хорошо характеризует Бека, так как французы после войны вели себя высокомерно и относились к Польше как к зависимой стране, а поляков часто считали подмастерьями. Польская элита тоже отличалась высокомерием и мечтала снова превратить Польшу в великую державу, какой она была в Позднем Средневековье. На самом деле ни французы, ни поляки не были так сильны, как им казалось. Циник мог бы сказать, что они друг друга стоили. На фотографиях Бека мы видим сильного высокомерного мужчину с редеющими прилизанными черными волосами и носом, крупноватым для его лица. Он был женат, но изменял супруге. Как и многие его современники, Бек был настоящим мачо, предпочитавшим, как говорили, юных девушек. Однако ненавидели его и не доверяли ему не поэтому. Бек был коварен и двуличен, а кроме того, считал Польшу великой державой. О таком, как он, могли бы сказать: «Нет худшего слепца, чем тот, кто не желает видеть».
Антонов-Овсеенко по-прежнему не в ладах с Москвой
По информации советской разведки, полученной из немецкого посольства в Варшаве, поляки переложили решение вопроса о заключении пакта о ненападении на Германию [311] . Говорили, что Германия согласна. Разведданные всегда нужно оценивать осторожно, но Бек сам подтвердил, что они движутся к подписанию договора. Предложения Антонова-Овсеенко, о которых он писал Сталину, ничего не могли изменить, если поляки уже решили пойти на сближение с Германией. Состоялась еще одна встреча с журналистами Медзиньским и Матушевским, но этот канал информации, похоже, уже исчерпал себя. Они не знали подробностей переговоров с немцами. Медзиньский пытался оптимистично высказываться о польско-советском сближении, но это было не очень хорошим признаком [312] .
311
В. В. Давыдов — А. И. Егорову. Не позднее 27 декабря 1933 г. // Российский государственный военный архив (далее — РГВА). Ф. 37977. Оп. 5. Д. 335. Л. 10–14, опубл.: Вторая мировая война в архивных документах. 1933 г. URL:prlib.ru/item/1296905 (дата обращения: 23.11.2023).
312
Беседа В. А. Антонова-Овсеенко с И. Матушевским и Б. Медзиньским. 21 декабря 1933 г. // РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 790. Л. 119–123, опубл.: Вторая мировая война в архивных документах. 1933 г. URL:1296905 (дата обращения: 23.11.2023).
Антонов-Овсеенко все еще был недоволен своими коллегами из НКИД. Он написал от руки письмо Радеку, в котором радостно сообщил, что Бек согласен встретиться с Литвиновым в Москве (визит состоялся в феврале 1934 года). Этой «антигерманской демонстрацией должно б[ы], казалось, заткнуть рот тем, кто кричал о провале “линии Радека”». По словам Антонова-Овсеенко, Бек пытался выиграть время у немцев, чтобы укрепить польскую позицию. Так же считал и Медзиньский. И что же это значило? НКИД не был готов разделить уверенность Антонова-Овсеенко в поляках. Однако тот все видел под другим углом: «переизбыток недоверия к полякам» приводит к тому, что НКИД искажает заявления Бека. «Опасаюсь, что [будет провален. — Ред.] серьезный полит[ический] акт [непонятно, какой, но, видимо, двусторонняя гарантия безопасности Прибалтики. — М. К.], задуманный хозяином НКИД [Литвиновым. — М. К.], который разумеет его только, как проверочный маневр и будет проводить, соответственно, небрежно и высокомерно (по адресу поляков), этим его невольно срывая». Антонов-Овсеенко вернулся к рекомендациям, которые он дал Сталину. Ему нужна была помощь Москвы. «Поддержите меня, друг, в этом». В Варшаве много возможностей, «но средств (людей, денег) нет. Надо б[ы] подкрепить [связи И. А.] Ковальского [корреспондент ТАСС в Варшаве. — М. К.]» [313] . Ему следовало обратиться за помощью к Стомонякову или Крестинскому. Возможно, они были бы не против. Радек не мог ничего сделать. Он был журналист, а не дипломат, и он не входил в ближний круг Сталина.
313
В. А. Антонов-Овсеенко — К. Радеку. 30 декабря 1933 г. // РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 790. Л. 116, опубл.: Вторая мировая война в архивных документах. 1933 г. URL:(дата обращения: 23.11.2023).
Крестинский и Дирксен
Летом и осенью 1933 года, пока шли переговоры между Польшей и СССР, также продолжались встречи Дирксена и Крестинского. Дирксен любил повторять, что все руководство в Берлине выступает за поддержание хороших отношений с СССР. Они хотят понять, собирается ли СССР отказаться от предыдущей политики по отношению к Германии. Такой вывод можно сделать, например, почитав французскую и польскую прессу. Дирксен изображал обиженного, но в Москве это не сработало. На тот момент Крестинский дежурно ответил, что советское руководство не хочет менять политику, но не может игнорировать немецкое отношение к СССР. Кроме того, он, как обычно, упомянул советскую общественность и ее подозрения на тему нацистского продвижения «антисоветского блока». Советскому правительству оставалось только благоразумно ждать в ответ на «зигзаги» политики Германии, но в то же время чутко реагировать на сигналы, полученные из других мест. Однако пока планировалось придерживаться старой политики [314] .
314
Встреча с германским послом Г. Дирксеном. Выдержка из дневника Н. Н. Крестинского. 3 июня 1933 г. // АВПРФ. Ф. 082. Оп. 16. П. 71. Д. 1. Л. 233–226.