Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг.

Трояновский предупредил Москву, что, скорее всего, переговоры скоро прервут. Рузвельт одобрил позицию Госдепартамента, так что теперь отношения точно ухудшатся. «Мне давно передавали, — телеграфировал Трояновский, — что Рузвельт сильно озлоблен и бранит вовсю Литвинова». Это явно шло от Буллита. Трояновский не мог упустить возможность очернить наркома и обвинить его в том, что переговоры зашли в тупик. Он все еще не понимал, что Литвинов придерживается политики Сталина, как и все Политбюро. «На последнем свидании Мур, больше других отражающий настроение Рузвельта, горел злобой и не мог без негодования и ненависти слушать меня. В такой степени возмущение было для меня неожиданным». Трояновский не думал, что дело дойдет до разрыва отношений. В конце концов, это была политика Рузвельта. Полпред полагал, что лучше все сказать Госдепартаменту, что «мы сделали много уступок, теперь очередь за Госдепартаментом: если он сделает значительно лучшее предложение, то мы со своей стороны попытаемся пойти им навстречу». Помимо всего прочего, он предложил вернуться к займу в размере 200 млн и разделить его пополам: 100 млн взять в качестве долгосрочного кредита (на 20 лет), то есть по сути ссуды, а 100 млн — в качестве краткосрочного коммерческого кредита. Казалось, Трояновский был уверен, что дальнейшие уступки приведут к достижению соглашения [613] .

613

А. А. Трояновский — в НКИД. 13 августа 1934 г. // Москва — Вашингтон. Т. III. С. 173–174.

Предложение сделать Госдепартаменту еще большие уступки было изначально плохо воспринято в Москве. Крестинский, исполнявший обязанности Литвинова во время его отсутствия, выступал против этого. Рузвельт не станет делать никаких шагов до выборов в Конгресс, СССР тоже стоит от них воздержаться. Если уступить, то того же потребуют Франция и Великобритания. На следующий день после заключения соглашения с США все страны-кредиторы выставят Москве счета. Крестинский рекомендовал придерживаться изначального предложения: 100 млн в счет долга и 200 млн в качестве долгосрочного кредита. Он утверждал, что Госдепартамент шантажирует советское правительство, используя в качестве рычага любое усиление напряжения на Дальнем Востоке. Конечно, Буллит пользовался как раз таким подходом. Крестинский рекомендовал придерживаться оговоренной линии [614] . Каганович и Молотов поддержали его позицию и написали Сталину, который уехал в Сочи в отпуск. Трояновский, с их точки зрения, был «немного подвержен паническим настроениям» [615] .

614

Н. Н. Крестинский — Л. М. Кагановичу (прилагается черновик телеграммы А. А. Трояновскому). 13 августа 1934 г. // САО, 1934–1939. С. 193–196.

615

Л. М. Каганович, В. М. Молотов — И. В. Сталину. 14 августа 1934 г. // Сталин и Каганович. Переписка. С. 433–434.

Сталин не согласился. «Мне кажется, что у Трояновского есть доля правды, и мы могли бы пойти на некоторые уступки Рузвельту. Имейте в виду, что соглашение с Рузвельтом может облегчить как проведение Восточного регионального пакта со всеми вытекающими последствиями, так и борьбу с Японией, что для нас очень важно» [616] . Вождь сказал свое слово. Политбюро одобрило основной пункт, о котором говорил Трояновский, и велело ему вручить Хэллу предложение в письменном виде [617] .

616

И. В. Сталин — Л. М. Кагановичу. 15 августа 1934 г. // Там же. С. 437–438.

617

Резолюция Политбюро № П12/152-опр. (прилагается черновик телеграммы А. А. Трояновскому). 21 августа 1934 г. // Москва — Вашингтон. Т. III. С. 176.

Крестинский отправил послу длинную депешу и объяснил в ней советскую политику. Позиция была не новой, но стоит отметить несколько пунктов. Самым главным было следующее: советское правительство волновалось из-за создания опасных прецедентов. Разница между долгом Керенского и царским была всего лишь технической, и французы, например, прекрасно это поймут. Соглашение о выплате долга с США может плохо повлиять на отношения с Францией. «Эти отношения в настоящий момент являются более серьезным стержнем нашей внешней политики, чем отношения с Америкой». Советская позиция в переговорах с Госдепартаментом строится на этом расчете. «Мы не хотим идти на обострение. Наоборот, мы более по политическим, чем по экономическим соображениям хотим договориться с американцами». Отношения должны в большей степени строиться на совместной безопасности, а не на старых долгах и торговле. Как всегда, для СССР торговые отношения были всего лишь промежуточным шагом на пути к улучшению политических отношений.

С другой стороны, Крестинский отметил, что СССР не нравится, когда Госдепартамент на него давит. «Мы^ не хотим, чтобы американцы продолжали позволять себе обвинять нас в недобросовестности — в нарушении соглашения от 15 ноября [джентльменское соглашение. — М. К.]». И наконец Крестинский попросил Трояновского дать ему обратную связь по советским предложениям или идеям Литвинова, которые должны быть представлены Хэллу. «Мою просьбу дать отзыв по поводу схемы М. М. [Литвинова] Вы ни в коем случае не должны понять в том смысле, что, если бы Вам эта схема показалась приемлемой, Вы можете задержать вручение Госдепартаменту нашего меморандума. Нет, Вы должны, независимо от Вашего отношения к схеме М. М., провести в жизнь те указания, которые будут посланы Вам по телеграфу». Крестинский сделал интересный вывод из своей длинной депеши, в которой он хотел предупредить Трояновского о необходимости придерживаться инструкций, а не своих собственных взглядов на политику [618] .

618

Н. Н. Крестинский — А. А. Трояновскому. 21 августа 1934 г. // САО, 1934–1939. С. 200–204.

Советское предложение стало еще одним компромиссом, о котором Трояновский рассказал Хэллу 24 августа. Однако госсекретарь от него отмахнулся и даже отказался обсуждать. Вот что он сообщил об этой встрече Буллиту: «Он [Трояновский. — М. К.] был проинформирован, что его предложение неприемлемо, а после нашего разговора мы сообщили прессе о том, что “советский посол представил встречное предложение в письменном виде, и с его учетом вряд ли можно надеяться, что будет достигнуто какое-либо соглашение”» [619] . Хэлл не просто отверг предложение СССР так, как будто он имел дело с Гватемалой, но еще и проинформировал об этом прессу. По факту это означало конец переговоров и конец попыткам реализовать «джентльменское соглашение».

619

Hull to Bullitt. No. 214. 24 Aug. 1934. 800.51W89U.S.S.R./108A; «Conversation» between Troianovskii, Hull, Moore, and Kelley, State Department, Division of Eastern European Affairs. 24 Aug. 1934. 800.51W89U.S.S.R./112 И, NA RG59, box 4609.

Но надо отдать должное Буллиту: он не прекратил плести интриги против Литвинова. В начале сентября он встретился с Радеком, и у них состоялся долгий разговор. Радек, у которого, как помнят читатели, была плохая привычка лезть в дела НКИД, высказал мнение, что Литвинов не полностью информирует Сталина о ходе переговоров и пытается «добиться личного триумфа, выторговав наилучшие условия». Радек обещал проверить документы в секретариате у Сталина и потом связаться с Буллитом [620] . Через неделю заговорщики снова встретились. Радек сообщил, что он ознакомился со всеми документами в кабинете Сталина и считает, что Литвинов «передает факты без заметных искажений». «Вот черт», наверно, подумал Буллит. Но затем Радек вселил в него надежду. Он видел отчет Ворошилова о встрече с Буллитом. Читатели помнят, что у них состоялся разговор в американском посольстве после матча по поло в конце июля. По словам американского посла, Ворошилов подробно описал Сталину позицию американцев и потребовал принять их предложения. Сам Ворошилов иначе описывал их разговор. Затем Радек заговорил о депеше, которую Крестинский отправил Трояновскому, о важности отношений, в особенности с Францией, и о том, что нельзя создавать прецедент, так как Франция и Великобритания могут тоже начать требовать выплатить старые долги. Сталин сказал, что хорошие отношения с США «крайне важны». Это было правдой, но с этим были согласны не все в НКИД. Радек высказал мнение, что советскому правительству нужно «разработать новый принцип расчета», который удовлетворит США, но не Францию и Великобританию. Да, подумал Буллит, главное — это «принцип расчета, хотя советское правительство несомненно продолжит торговаться из-за процентных ставок» [621] .

620

Bullitt to Hull. No. 292, strictly confidential and secret. 9 Sept. 1934. 800.51W89-U.S.S.R./116, NA RG59, box 4610.

621

Bullitt to Hull. No. 304, strictly confidential and secret. 15 Sept. 1934. 800.51W89-U.S.S.R./124, NA RG59, box 4610.

На самом деле принцип расчета не был проблемой. Советская сторона хотела получить долгосрочный кредит, чтобы покупать за наличные, а американская сторона не хотела его предлагать. Вот в чем была проблема. Советское правительство было готово выплатить 100 млн долларов за долгосрочный заем на 20 лет. Это было втройне выгодное предложение для США: 100 млн в кармане в счет долга Керенского, 100 млн кредит, а по сути, ссуда, которая будет выплачена с процентами в течение 20 лет, и 100 млн краткосрочных коммерческих кредитов. А главное бизнес — серьезные сделки СССР с американскими компаниями. Что тут не годилось даже для славящегося своей скупостью торговца-янки? Да ничего. Проблема была в том, что Госдепартамент смотрел на все иначе, а Рузвельт был слишком занят другими делами, чтобы настаивать на своем решении. Была и более серьезная сложность: Буллит неточно передавал Вашингтону позицию СССР, из-за чего троица из Госдепартамента — Хэлл, Мур и Келли — полагали, что если они достаточно долго будут стоять на своем, то советская сторона сдастся. Это был худший совет, который когда-либо давали Вашингтону.

Однако обсуждение не затухло до конца. Мур, исполнявший обязанности госсекретаря, провел 4 сентября пресс-конференцию и ответил на вопросы о ходе переговоров. Он упомянул критику американского правительства, которое было ответственно за задержку в достижении соглашения и за то, что Госдепартамент называл «попыткой торговли». Однако Мур сказал, что все было иначе. «Это настолько далеко от правды, насколько возможно, — сказал он. — Когда станут известны факты, то будет понятно, что мы были настроены не только миролюбиво, но и максимально либерально и щедро» [622] . Конечно, восприятие — понятие относительное, но если одна сторона, в данном случае СССР, идет на важные уступки, а другая — США — ни на одну существенную, то можно заподозрить, что Мур не совсем верно воспринимает переговоры. Поскольку сомнения были как у собравшихся журналистов, так и у более широкой аудитории, было решено организовать еще одну встречу с Трояновским и назначить ее на 5 сентября на 20:30, что было довольно поздно для подобного мероприятия. Хэлл отсутствовал. Обсуждение начал Мур, исполнявший обязанности госсекретаря. Он рассказал про текущее состояние переговоров и быстро перешел к вопросу о том, почему они зашли в тупик, а именно, потому что СССР стал требовать долгосрочный кредит. Если советское правительство настаивает на ссуде, считая ее ответным шагом на согласие выплатить долг Керенского, то нет никакого смысла продолжать обсуждение. Мур рассказал про американское предложение коммерческих кредитов длительностью от полутора до пяти лет, в зависимости от типа заказываемого товара. Тут он отметил, что Рузвельт «может согласиться на особые условия в исключительных случаях, например, на оборудование для крупных промышленных проектов» и на срок шесть-семь лет. Трояновский вернулся к позиции СССР, согласно которой нельзя было создавать прецедент и к требованиям предоставить долгосрочный заем. Он откровенно сказал, что уже использовал по максимуму свою изобретательность, представив последнее советское предложение, но он открыт для любых встречных предложений «в соответствии с этой линией», которые могут появиться у Госдепартамента. Трояновский не надеялся, что советское правительство откажется от пункта о займе [623] .

622

Memorandum of the press conference. Tuesday, September 4 1934. 800.51W89-U.S.S.R./119, NA RG59, box 4610.

623

«Conversation», with Troianovskii and Moore and Kelley. 5 Sept. 1934. 800.51W89 U.S.S.R./116 И, NA RG59, box 4610.

На следующий день Мур публично заявил, что последняя встреча с Трояновским не дала результата: «Мы достигли предела и не можем больше идти на уступки… иначе мы непомерно пожертвуем интересами общественности» [624] . Это, конечно, была грубая лесть, очевидно необходимая, чтобы смягчить скепсис. Единственная уступка, которую сделали США, это предложение продлить коммерческие кредиты на шесть-семь лет в исключительных случаях… и больше никаких обещаний. Это было не слишком похоже на уступку. Мур писал Буллиту: «Лично я считаю, что вряд ли советские официальные лица придут к какому-либо разумному соглашению. Литвинов отметил свою победу, когда добился признания, а все остальное для него не так важно» [625] . Нет, это было неправдой.

624

Statement by the acting secret of state R. Walton Moore. 6 Sept. 1934. 800.51W89-U.S.S.R./120, NA RG59, box 4610.

625

Moore to Bullitt. No. 246. Strictly confidential. 15 Sept. 1934. 800.51W89 U.S.S.R./121, NA RG59, box 4610.

Трояновский все еще хотел добиться успеха и отправил в Москву свежее предложение: урезать до 50 млн 20-летний кредит или заем, взять коммерческий кредит в размере 50 млн на срок до 5 лет и 100 млн на срок от 5 до 10 лет [626] . Можно представить, как отреагировал бы на это предложение Литвинов, но он все еще был в Женеве, а обязанности наркома исполнял Крестинский. Он был более терпелив, но не более мягок. На самом деле порой он бывал даже жестче Литвинова:

626

А. А. Трояновский — в НКИД. 17 сентября 1934 г. // Москва — Вашингтон. Т. III. С. 181–182.