Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг.

Потемкинские встречи

В списке контактов советского посольства были не только политики. Потемкин много встречался с турецкими, греческими, чехословацкими посланниками, а также с неназванным доверенным лицом Титулеску. Было условлено единым фронтом поддерживать Восточный и Дунайский пакты — последний был направлен на сохранение независимости Австрии. «С печатью, — докладывал Потемкин, — я сносился через Табуи, [Лео] Габорио [ «Эр Нувель»], [Анри] Роллэна [ «Тан»] и Пертинакса». Табуи и Роллэн, начиная с 1920-х годов, получали гонорары в советском посольстве. Данные журналисты представляли французских центристов и правоцентристов. В пропагандистскую работу и в установление контактов с политиками и журналистами были также вовлечены подчиненные Потемкина, среди которых был и видавший виды Гиршфельд. СССР вел большую кампанию по лоббированию своих интересов. «Что касается прямой инспирации прессы, то, в связи с лондонскими соглашениями, — писал Потемкин, — нами проведены — три статьи в “Эр Нувель”, три — в “Эвр”, две — в “Эко де Пари” и целый ряд заметок и телеграмм в “Информасьон”», последняя также субсидировалась советским посольством. Этим кампания не ограничивалась.

Эррио продолжал играть роль первичного посредника для СССР и продвигал его интересы в Совете министров Франции. Вот лишь несколько строк из донесения Потемкина: «Я уже сообщал Вам, что Эррио, в присутствии Манделя и Суад-бея, обещал мне отстаивать в Совете министров необходимость продолжения переговоров по Восточному пакту и скорейшего его заключения, независимо от продвижения проекта общей конвенции. Сегодня он сообщил через Табуи, что имел продолжительный разговор на эту тему с президентом республики Лебреном. Мандель, близкий к Лавалю человек и ярый ненавистник Германии, также выражал нам свое сочувствие. Пертинакс, усердно проводящий нашу линию в своих статьях, убеждал меня познакомиться с Ноэлем, который сейчас является правой рукой Фландена по вопросам иностранной политики. По его словам, Ноэль является убежденным сторонником Восточного пакта. Мне обещано устроить это знакомство в ближайшие дни».

По мере активизации лоббистской кампании Потемкин встретился с Леже, и тот заверил его, что инициатива Восточного пакта не будет подчинена лондонским договоренностям. Условием этих договоренностей является принятие Восточного пакта Германией, как выразился Леже, — sine qua non [883] . Если Германия не согласится, Восточный пакт будет заключен без нее, и никакой аброгации Версальского договора и «легализации» германского перевооружения не будет. Леже настаивал, что договор о взаимопомощи будет частью Восточного пакта, но у Потемкина возникли сомнения [884] .

883

Непременное условие (лат.). — Примеч. ред.

884

В. П. Потемкин — Н. Н. Крестинскому. 10 февраля 1935 г. // АВПРФ. Ф. 010. Оп. 10. П. 60. Д. 148. Л. 43–54.

Три дня спустя он все же смог встретиться с Лавалем. Они обсудили все ключевые вопросы. Лаваль, по сути, признал, что необходимы компромиссы. Британцы выступали за выхолощенный, лишенный обязательств вариант Восточного пакта. Лаваль настаивал на закреплении обязательств о взаимопомощи и сообщил британцам, что в противном случае он не сможет продолжать переговоры, но для Фландена это означало отставку. Потемкин желал немедленного возобновления переговоров и конкретного ответа от Германии. Лаваль отвечал, что торопить немцев невыгодно. Более целесообразно будет подтолкнуть их к многостороннему военно-воздушному пакту. Потемкин напомнил Лавалю данное им обещание: если Германия откажется заключать Восточный пакт, двигаться дальше при ее участии или без такового. Лаваль ответил, что такова его личная точка зрения, а правительство еще не заняло определенной позиции по этому вопросу. Потемкин настаивал, чтобы Франция не позволяла Великобритании выступать в качестве посредника на переговорах с Германией. Лаваль ответил, что исключить британцев из процесса не удастся, но Франция намерена вести переговоры самостоятельно. При этом Лаваль был настроен активно консультироваться с Советским Союзом. У Потемкина сложилось общее впечатление, что ни по одному из ключевых вопросов у Лаваля нет твердой позиции. Леже, в отличие от Лаваля, дал более четкие ответы. Дабы не дать Лавалю изменить позицию, необходимо «максимальное единство» с Малой и Балканской Антантами [885] .

885

В. П. Потемкин — в НКИД. 13–14 февраля 1935 г. // ДВП. Т. XVIII. 103–106.

Состоявшийся несколько дней спустя любопытный разговор с Поль-Бонкуром наверняка посеял в душе Потемкина еще больше сомнений. Сразу заговорили о Восточном пакте:

«Он заявил, что считает себя главным инициатором этого дела. Тем более он огорчен, видя, что оно не только затянулось, но и подвергается несомненному риску потерпеть крушение. С этой стороны лондонские соглашения Бонкур рассматривает как сдачу первоначальных позиций франц[узского] пра[вительства] в данном вопросе в угоду Англии и в расчете на соглашение с Германией. Бонкур считает необходимым со всей энергией бороться против такой капитуляции. В его глазах она является прямым нарушением морально-политических обязательств, принятых на себя Францией в отношении СССР. Бонкур может засвидетельствовать, что само франц[узское] пра[вительство] добивалось вступления СССР в Лигу Наций, указывая советскому послу и через него Москве, что это весьма облегчило бы осуществление Восточного пакта и внушило бы общественному мнению Франции значительно большее доверие и симпатии Советскому Союзу. За вступление СССР в Лигу Наций франц[узское] пра[вительство] обещало в кратчайший срок провести заключение франко-советского пакта взаимной помощи».

Поль-Бонкур подчеркивал, что Франция не выполнила свою часть сделки. Более того, в результате лондонских договоренностей Восточный пакт оказался стеснен прочими сторонними соглашениями и непредвиденными условиями. Ситуация была «совершенно ненормальной». Он больше не был членом правительства, поэтому мог лишь использовать свое влияние в Сенате, среди своих друзей и в прессе. Потемкин предложил оставаться на связи [886] .

Тем временем в Москве

886

Беседа посла В. П. Потемкина с Ж. Поль-Бонкуром. 14 февраля 1935 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 15. П. 104. Д. 3. Л. 212–213.

Если в Париже лоббирование советских интересов и консультации проходили с переменным успехом, дипломаты в Москве активно действовали. Лаваль не допускал Альфана к переговорам с СССР, ведя дела с Потемкиным в Париже и с Литвиновым в Женеве. Тем не менее французский посол заваливал Париж телеграммами, в которых сообщал сведения из своих хорошо информированных источников в НКИД. Он отмечал, что советские чиновники подозрительно настроены по отношению к британскому правительству и опасаются, что Лондон уговорит французское правительство предоставить Германии свободу действий на востоке и она вместе с Польшей выступит против СССР [887] . И советские подозрения насчет британцев были небеспочвенны. В разговоре с Рубининым в НКИД Альфан озвучил мнение Анри Лемери, одного из парижских правых: свобода действий на востоке в обмен на мир на западе (ибо такая политика) «дала бы Франции лишь то преимущество, которое Циклоп предоставил Одиссею — “быть съеденным в последнюю очередь”». По словам Альфана, данное мнение, прозвучавшее из правого лагеря, стоило десятка аналогичных, озвученных из лагеря слева [888] .

887

Alphand. Nos. 103–107. 10 Feb. 1935. MAE, Bureau du chiffre, telegrammes, a l’arrivee de Moscou, 16 octobre 1934–1931 decembre 1935.

888

Беседа с Е. В. Рубинина с Ш. Альфаном. 5 февраля 1935 г. // АВПРФ. Ф. 016. Оп. 19. П. 164. Д. 814. Л. 74–77.

Стомоняков заявил Альфану, что Германия почти наверняка откажется присоединиться к Восточному пакту, и это к лучшему, поскольку тогда другие правительства смогут продолжать переговоры без оглядки на Берлин. Стомоняков был нетерпим по отношению к Польше, которая входила в его сферу ответственности как замнаркома. Он считал, что проводимая Польшей политика объяснима нездоровым чувством собственного величия [889] . Стомоняков ломился в открытую дверь. Ранее Альфан заявил Рубинину, что ни у кого во Франции нет иллюзий насчет Польши [890] . Поляки прекрасно знают, что порядком замарали свою репутацию в глазах Парижа. «Идея альянса, — говорил Ларош польскому вице-министру иностранных дел Шембеку, — серьезно пошатнулась». Шембек спросил, подпишет ли Франция пакт с Советским Союзом и Чехословакией даже без Польши и Германии? «Это возможно», — отвечал Ларош. Лаваль, по словам Шембека, сказал Беку в Женеве, «что, даже если вы не в наших рядах, я все равно намерен продолжать это предприятие» [891] . Собирался ли Лаваль сдержать обещание? Скоро увидим.

889

Alphand. Nos.115–116. 14 Feb. 1935. MAE, Bureau du chiffre, telegrammes, a l’arrivee de Moscou, 16 octobre 1934–1931 decembre 1935.

890

Беседа с Е. В. Рубинина с Ш. Альфаном. 5 февраля 1935 г. // АВПРФ. Ф. 016. Оп. 19. П. 164. Д. 814. Л. 74–77.

891

Meeting with Laroche. 2 Feb. 1935; Szembek J. Journal, 1933–1939. Paris: Plon, 1952. P. 35–38.

В Лондоне Майский также отметил появившееся у французов раздражение по отношению к Польше. «Плевать я хотел на Польшу», — сообщил Фланден редактору «Дейли телеграф». Схожим образом в частных беседах высказывался и Лаваль. Что касается британского правительства, то «оно, очевидно, желает играть роль посредника между Германией и Женевой (конкретно — Францией), но французам это, похоже, не слишком нравится» [892] . Было похоже, будто британский кабинет примеряет на себя роль сводни для герра Гитлера.

892

Майский И. М. Дневник дипломата. Кн. 1. С. 73–74 (запись от 4 февраля 1935 г.); И. М. Майский — в НКИД. 4 февраля 1935 г. // АВПРФ. Ф. 059. Оп. 1. П. 193. Д. 1425, Л. 31–33, опубл.: Вторая мировая война в архивных документах. 1935 г. URL:(дата обращения: 01.12.2023).

Нервы были у всех на пределе. В Москве Литвинов вел свою игру с польским послом Лукасевичем. Посол начал с удобного для Литвинова хода, посетовав на «неудовлетворительность польско-советских отношений». Если не брать в расчет пакт о ненападении, то ни в вопросах культурного обмена, ни в других сферах отношения никак не развивались. «Я ответил, — записал Литвинов в своем дневнике, — что меньше всего ожидал упреков со стороны Польши по нашему адресу. Не надо смешивать вопросов, лежащих в разных плоскостях и сравнивать крупные с малыми». Для советского правительства этот пакт о ненападении был лишь первой ступенью на пути к улучшению польско-советских отношений, особенно в сфере политического сотрудничества. «К сожалению, все наши предложения в этом направлении не встретили отклика с польской стороны». Литвинов в качестве примера упомянул Прибалтийские гарантии и Восточный пакт. Польские оправдания звучали неубедительно. Советское правительство не просило от Польши какой-либо жертвы; оно выдвигало предложения в условиях, когда две стороны имеют общие интересы и подвергаются общему риску. (Литвинов имел в виду нацистскую Германию, но не назвал ее прямо.) «Нам казалось, что Восточный пакт гарантирует Польшу от опасности больше, чем нас», поэтому отрицательное отношение Польши не поддавалось разумному объяснению. В силу этого дипломаты естественным образом начали искать в польской политике скрытые мотивы. Несмотря ни на что, продолжал Литвинов, НКИД необходимо продолжать развивать культурные связи с Польшей. Между странами не ладился даже театральный обмен; то же самое касалось таких сфер, как книги, газеты, журналы и кино.

Лукасевич отвечал, что масштабные внешнеполитические цели СССР не должны препятствовать развитию дружеских отношений с Польшей. «Мы не должны видеть опасность для Польши там, где сама Польша ее не видит; в частности, она считает себя совершенно обезопашенной со стороны Германии как польско-германским соглашением, так и союзом с Францией». Так в чем же дело? Советский Союз заключил пакты о ненападении со всеми своими западными соседями, и он не граничит с Германией. «Непонятно поэтому его беспокойство», — отметил Лукасевич.