Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг.

Этот разговор, как и беседа Литвинова с Беком годом ранее, — еще один пример советской проницательности и польской слепоты. «Я сказал Л[укасевичу], — записал Литвинов, — что он явно наивничает, когда просит нас не беспокоиться относительно Германии. Неужели он серьезно думает, что литовская или латвийская армии могут служить барьером против нападения на нас Германии? Неужели он не понимает, что эти армии могут быть опрокинуты в три дня даже нынешним рейхсвером? Но допустим, что немцы остановятся у наших границ, захватив лишь Прибалтику. Разве Польша с этим готова мириться? Ведь ни польско-германское соглашение, ни союз с Францией гарантией против нападения Германии на Прибалтику не являются».

Лукасевич, по словам Литвинова, пробормотал что-то про осведомленность немцев про особое отношение Прибалтийских государств к Польше. «Я это подхватил, — добавил нарком, — отметив, что в германо-польском протоколе ни слова о Прибалтике не говорится. Стало быть, Германии может быть известно об отношении Польши к этой проблеме из другого соглашения, ни нам, никому другому не известного». В этом случае, продолжал Литвинов, ни один разумный человек не поверит, что Польше будет безразличен захват Германией стран Балтии. Литвинов не мог понять польской политики. Инициатива заключить Восточный пакт исходила от Франции. На что Лукасевич не преминул вставить, что «Франция это отрицает и приписывает инициативу нам».

Литвинов ответил, что это ни для кого не секрет, что первым тему поднял Поль-Бонкур, правда, она касалась лишь заключения советско-французского соглашения. «На что мы ответили, — продолжал он, — предложением о коллективном пакте с участием Прибалтики, Польши и Чехословакии». Этот пакт имел предельно ясную цель: гарантировать мир в Восточной Европе и дать одинаковые гарантии всем странам-участницам. Вот такое продолжение получил этот разговор. Что мог сказать Лукасевич? Если Литвинов верно описал обстановку, царившую во время встречи, то польского посла на той встрече здорово прижали, что он не говорил, а «бормотал». Польша, сделав малый шаг вперед, немедленно делала большой шаг назад, вынужденно констатировал Литвинов. После нескольких комментариев Литвинов сообщил Лукасевичу, что продолжать дискуссию сегодня уже не имеет смысла [893] .

893

Встреча с польским послом Ю. Лукасевичем. Выдержка из дневника М. М. Литвинова. 10 февраля 1935 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 15. П. 103. Д. 1. Л. 3–9.

На дворе было 13 февраля. Уже несколько дней прошло после встречи с Лукасевичем, но Литвинов еще не получил последних телеграмм Потемкина по поводу встреч с Лавалем и Поль-Бонкуром. В тот день Литвинов направил еще одну справку Сталину. Тема была все та же: Восточный пакт и ход переговоров. Ключевой вопрос в том, объяснял Литвинов в послании Сталину, пожелает ли Лаваль заключить какое-либо соглашение с Германией. Лаваль непременно бы на это сказал, что до того, как будет получен ответ германской стороны на англо-французское коммюнике и будет вынесено решение Советом министров Франции он не сможет дать ответ. Таким образом, он предлагал дождаться ответа Германии, который ожидался в ближайшие дни и в котором наверняка была бы отвергнута, прямо или косвенно, инициатива заключения Восточного пакта. Литвинов предлагал в этот момент через Потемкина Лавалю прямо поставить вопрос о соглашении с Германией и потребовать ответить немедленно: да или нет [894] .

894

М. М. Литвинов — И. В. Сталину. 13 февраля 1935 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 15. П. 113. Д. 122. Л. 53–54.

Ждать ответа Германии Литвинову долго не пришлось. Он пришел на следующий день, 14 февраля. Ответ был составлен хитро: в нем не было упоминания Восточного пакта, но восхвалялась идея разоружения и было заявлено о готовности Германии вступить в переговоры о военно-воздушном пакте при условии предварительных двусторонних переговоров с Великобританией. Нейрат уведомил французского посла, что решение всех прочих текущих вопросов, включая возможное возвращение Германии в Лигу Наций, будет зависеть от будущих обсуждений. Германия предпочла бы начать дискуссии с Великобританией [895] . В этом был смысл, так как Великобритания в цепи коллективной безопасности была слабым звеном.

895

Francois-Poncet. No. 389, urgent, reserve. 14 Feb. 1935. DDF, 1^re, IX, 333–335.

Подобного ответа Литвинов и ждал: немцы пытались отделить военно-воздушный пакт от повестки других переговоров и использовать британцев как посредника. «Мы должны считать недопустимыми, — писал он Потемкину, — какие бы то ни было переговоры с Германией на основании ее ответа, имеющего определенную цель — вырвать воздушную конвенцию из всей схемы и разрешить ее самостоятельно». Теперь, когда был получен ответ из Берлина, Литвинов мог вернуться к Лавалю. Вопрос еще не обсуждался в Политбюро, и поэтому, заметил Литвинов, он не вправе давать Потемкину директивы. Однако он «лично» думал — такой формулировки Литвинов придерживался, когда у него не было официальной директивы, — что Политбюро одобрит незамедлительное воззвание к Лавалю. Поэтому, не желая медлить, он отправил Потемкину черновой текст для Лаваля, который, он был уверен, вскоре будет одобрен Политбюро. В тексте говорилось, что Германия отвергнет Восточный пакт, и дальнейшие переговоры с ней будут лишь пустой тратой времени. «Неприемлемым для нас, — отмечал также Литвинов, — является и то, что вопрос, затрагивающий непосредственные интересы СССР и начатый обсуждением между ним и Францией, все больше и больше осложняется переговорами, которые ведутся между другими правительствами без нашего участия и начинают переплетаться с все большим количеством политических проблем». После этого Литвинов вкратце изложил содержание переговоров с Францией. Для Литвинова было важно, что именно по инициативе Франции началось обсуждение вопросов взаимопомощи — Поль-Бонкур лично подтведил это Потемкину. Важно было продолжать дискуссии о взаимопомощи с государствами, которые этого желают. Что касается ответов Лаваля на вопросы Потемкина, они, как отметил Литвинов, не были утешительными. Лавалю явно не нравилась идея заключить соглашения без участия Германии и Польши, что решительно не давало двигаться дальше. «Не подлежит сомнению, что Франция, благодаря воздушной конвенции, еще больше дорожащая сотрудничеством Англии, не решится ни на какие шаги, против которых Англия настойчиво возражала бы». Осталось посмотреть, заметил в заключении Литвинов, насколько настойчиво Англия будет продвигать выгодную ей повестку, включая военновоздушный пакт и другие вопросы [896] .

896

М. М. Литвинов — В. П. Потемкину. 17 февраля 1935 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 15. П. 104. Д. 3. Л. 125–130.

В тот же день, 17 февраля, для документа, отправленного им по собственной инициативе Потемкину, Литвинов запросил одобрение Сталина. Он развеял опасения (которые высказывал Титулеску), связанные с выходом из декабрьского протокола Лаваля. Он отметил, что «проявление раздражения с нашей стороны подчеркивает нашу решимость покончить с неопределенностью. Пусть данные проявления, — добавил он, — наряду со слухами о том, будто СССР ведет дела с рейхсвером, занимают умы французов». При этом была вероятность, что категорическое неприятие советского демарша может поставить под вопрос декабрьский протокол. «Я не думаю, что уже в настоящий момент Франция ответит категорическим отказом. Скорее всего, ответ будет более или менее гибкий, эластичный, не прекращающий окончательно всей акции с Вост[очным] пактом. Наше заявление, однако, напомнит Лавалю о необходимости считаться с нами в его дальнейших переговорах с Англией и Германией» [897] . Очень странная рекомендация: направить жесткую ноту Лавалю, рискуя получить отказ от Франции… Хотя, вероятнее всего, Франция бы дала уклончивый ответ. Если коротко, предлагался шаг без особой надежды на успех, но с некоторым риском для отношений с Францией. Без сомнения, это говорит о том, что Литвинов отчаялся найти эффективный способ воздействовать на инертного Лаваля.

897

М. М. Литвинов — И. В. Сталину. 17 февраля 1935 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 15. П. 113. Д. 122. Л. 59.

Во время встречи с Альфаном в тот же день Литвинов занял более мягкую позицию. Согласно отчету Альфана, Литвинов обозначил намерение одобрить «в общих чертах» англо-французское коммюнике при условии, что Франция придерживается принципа неделимости европейской безопасности. Литвинов сообщил Альфану, что передал на рассмотрение проект документа и в ближайшие дни ждет ответа. Если Германия отвергнет англо-французские предложения, почему бы правительствам остальных заинтересованных стран не продолжить формирование собственной системы безопасности, без Германии, «для защиты от единственного на сегодня фактора, способного ее нарушить»? [898] Поменял ли Литвинов мнение насчет проекта документа, который он отправил Потемкину? Судя по отчету Альфана, отправленному в Париж, нарком (а в конечном счете Сталин) к этому склонялся.

898

Alphand. Nos. 117–120. 17 Feb. 1935. MAE, Bureau du chiffre, telegrammes, a l’arrivee de Moscou, 16 octobre 1934–1931 decembre 1935.

Взгляды Ванситтарта

Тем временем в Лондоне Ванситтарт успокаивал явно раздраженную происходящим советскую сторону. Он хотел улучшения англо-советских отношений, а вероятный скандал или даже разрыв отношений из-за англо-французского коммюнике играл бы на руку немцам. «Ума не приложу, как успокоить Литвинова с его нездоровой одержимостью немецкой угрозой», — как-то заметил Ванситтарт Корбену. Не Ванситтарту было такое заявлять: уж кто в Лондоне, как не он, был «одержим» германской угрозой?.. Ванситтарт отмечал, что озабоченность СССР понять трудно, ведь у Советского Союза нет общих границ с Германией, и нынешнее наращивание немецких вооружений непосредственной угрозы для СССР не представляет. Литвинов, конечно же, ответил Ванситтарту во многом в том же духе, что и польскому послу. Корбен отметил, что Ванситтарт, хотя и в меньшей степени, чем его коллеги из британского МИД, не хотел жертвовать улучшением отношений с Германией ради пакта о взаимопомощи с СССР. Они полагали, что улучшение отношений с Берлином возможно, и именно это и волновало Литвинова. Ванситтарт дал понять Корбену, что попытается связаться с Майским и убедить его в «искренности британского правительства» [899] . Проще было сказать, чем сделать.

899

Corbin. No. 110. 8 Feb. 1935. MAE, URSS/972, 116–119.

Как сообщал Майский в НКИД, Ванситтарт пригласил его в МИД 13 февраля. Литвинов ответил незамедлительно: в борьбе за пакт о взаимопомощи появилась возможность открыть второй фронт. «Выясните неясности Лондонского соглашения, — передал Литвинов свои указания. — Скажите, что широко распространено мнение, что англичане всячески старались убедить французов отказаться от Восточного пакта, что англичане озаботились лишь безопасностью на западе [Европы] и не интересуются Востоком, Юго-Востоком, где они готовы предоставить Гитлеру свободу действий. Несмотря на упоминание Восточного пакта в [февральском] коммюнике, даже немцы не верят, что англичане хотя бы в малейшей степени интересуются этим пактом». Литвинов считал, что ему известны намерения англичан [900] .

900

М. М. Литвинов — И. М. Майскому. 13 февраля 1935 г. // ДВП. Т. XVIII. С. 99.

Ванситтарт применил в разговоре с Майским весь свой дар убеждения. По его словам, ситуация с Германией была такова: «переговоры будут длинными, трудными и, вероятно, малоуспешными. По мнению Ванситтарта, немцы сравнительно благоприятно относятся к воздушной конвенции, пожалуй, могут примириться с Римскими пактами, но они против Восточного пакта, против возвращения в Лигу Наций и против какого-либо ограничения своих вооружений». Перед тем как согласиться на какие-либо переговоры, немцы непременно зададут тысячу и один вопрос, требуя развернутых ответов. Затем Ванситтарт поднял важные для советского правительства вопросы. Все темы, поднятые в англо-французском коммюнике, воспринимались как относящиеся к одному комплексу вопросов. «Что насчет Восточного пакта?» — допытывался Майский. Ванситтарт ответил, что, вероятно, с некоторыми изменениями, но британское правительство по-прежнему привержено этому плану. Он попросил Майского передать советскому правительству, что ему не следует беспокоиться насчет англо-французского соглашения и будущих переговоров с Германией. Эти переговоры не скажутся ни на ходе франко-советского сближения, ни на англо-советских отношениях, которые стремительно улучшаются.