Рокоссовский: терновый венец славы

Оценивая стратегические планы противника, Ставка и Генштаб считали наиболее вероятным с его стороны удар на Москву с обходом столицы с юго-запада. Но, как показали дальнейшие боевые действия, наши стратеги просчитались:

Немецко-фашистское командование тоже активно готовилось к весне 1942 года. Раз молниеносная война провалилась, пришлось думать об изнурительной затяжной войне.

Гитлеровскому военному руководству удалось к маю этого года сосредоточить на восточном фронте более шести миллионов солдат, свыше трех тысяч танков и почти три с половиной тысячи самолетов.

Гитлер и его окружение пока не теряли оптимизма. В директиве № 41 от 5 апреля 1942 года фюрер ставил перед войсками задачу «снова овладеть инициативой и навязать свою волю противнику» . Главный удар предусматривалось нанести не там, где предполагало советское руководство, а «на южном участке, с целью уничтожить противника западнее Дона, чтобы затем захватить нефтяные районы на Кавказе и перейти через кавказский хребет».

В начале мая развернулись ожесточенные бои, где советские войска потерпели ряд неудач. В середине мая войска Крымского фронта оставили Керчь, пал Севастополь. Под Харьковом фашисты окружили большую часть Юго-Западного фронта. Гитлеровское командование развернуло масштабную подготовку к главной летней операции - удару на Сталинград и Северный Кавказ.

Вот в такой обстановке в конце мая 1942 года Рокоссовский, восторженно встреченный сослуживцами, вновь принимает командование 16-й армией. Именно в этот момент гото-вилась частная наступательная операция. Армии Рокоссов-ского и 61-й армии М.М. Попова предстояло отвлечь внимание фашистов от подготовки наступления на правом фланге Западного фронта.

В обеих армиях не хватало людей, и они не могли создать группировку для прорыва фронта. За короткий срок к предстоящему бою было подобрано все, что можно было найти, -

из госпиталеё возвратили подлечившихся солдат и командиров, под ружье поставили многих работников тыла. Но и это не помогло.

В конце мая началась операция. Пехота с приданными ей танками сумела потеснить противника, но развить успех не удалось. В ходе боя обнаружилось, что танковый кордус, составляющий резерв армии, расположился слишком далеко от исходных позиций, завяз в заболоченной местности и не успел вступить в бой. За это время противник подтянул свежие силы и остановил пехоту. Этот просчет послужил хорошим уроком для командования армии, особенно для начальника штаба Малинина, который, как бывший танкист, сам взялся вводить в бой танковый корпус.

К тому же, стремясь выиграть время для переброски войск, немцы использовали авиацию, которая продолжала господствовать в воздухе. Вклинившись в оборону противника на глубину до десяти километров, армия по приказу командарма перешла к обороне.

Не имела успеха Операция, проведенная И в июне 1942 года. Когда все было готово к операции, Рокоссовский находился на НП, устроенном на высоте, откуда прекрасно было видно поле, на котором должно было развернуться наступление.

Из тыла к позициям одной из дивизий подъехал командующий фронтом Жуков. Он был в плащ-палатке, в простой офицерской фуражке. Его «газик» ничем не отличался от обыкновенных батальонных машин. Он слышал ругань уставших солдат и офицеров.

Он подъехал к одному из командиров, на которого указали солдаты.

– Майор, почему у тебя такие злые подчиненные?

– Я сам скоро залаю собакой!
– ответил командир полка, почти не глядя на командующего фронтом.

– Чем же ты так расстроен?

– Всю зиму и весну наступаем и наступаем! Азиатские верблюды и то не выдержали бы. В полку осталось чуть более двухсот человек!
– майор оторвал глаза от планшета и в испуге произнес: - Извините, товарищ командующий!

– Ничего, майор, ничего, - успокоил его Жуков.
– Здесь где-то должен быть командующий армией Рокоссовский.

– Он вот на той высоте, - указал майор, - в трехстах метрах отсюда.

– Держись, майор! Держись!
– сказал Жуков и направился к командующему армией.

Когда, после короткой артподготовки, пехота ворвалась в траншеи неприятеля, генералы, увлеченные боем, вылезли из окопа и стали наблюдать за наступлением.

– Хорошо, молодцы! Я так и думал!
– говорил Жуков, не отрывая глаз от бинокля.
– Так, так их, проклятых фашистов!

Рокоссовский закурил и удивленно уставился в небо. Увидев девятку штурмовиков, он потянул за полу палатки Жукова и крикнул:

– В укрытие! -

Как только генералы завалились в окоп, вокруг раздались оглушительные взрывы, с бруствера посыпалась земля, завизжали осколки...

Жуков, заметав звезды на фюзеляжах самолетов, сказал:

– Это наши штурмовики осваивают реактивные снаряды.

– Они специально бьют по командующему фронтом, чтоб убедить его, что они мастера своего дела, - произнес Рокоссовский, примостившись к стенке окопа. Плечи у него тряслись от смеха.
– Хочешь не хочешь, а придется поощрять.

Отряхивая пыль с гимнастерки, Жуков что-то буркнул себе под нос и замолчал. К полудню войска 16-й армии были остановлены и по приказу командующего фронтом перешли к обороне. На этом ее наступательные действия под командованием Рокоссовского закончились.

В самом начале июля командарм находился на КПм заслушивал заместителей и начальников служб по результатам поездки в войска.

– Товарищ командующий, на ВЧ Жуков. Просит вас к телефону, - доложил дежурный штабист.

Поздоровавшись, командующий фронтом спросил:

– Как ты считаешь, Малинин справится с должностью командарма?

– Да, разумеется, - ответил Рокоссовский, взглянув на начальника штаба.
– Это очень толковый генерал. А в связи с чем возник этот вопрос?

– Ставка предполагает назначить тебя командующим Брянским фронтом. Есть возражения?

– Может, не стоит уходить мне из армии?

– Это решено окончательно, - категорично заявил Жуков.
– Предупреди Малинина и немедленно выезжай в Москву.

В Москве только что прекратился дождь; по небу, толкая друг друга, уходили на юг облака; то в одном, то в другом месте между ними появлялись прогалины, из которых выглядывало солнце. Кое-где на асфальте блестели лужи; сердитый ветер стряхивал с деревьев последние капли дождя.

Когда машина с кремлевским пропуском мчала Рокоссовского к Боровицким воротам, он думал не о том, как в 1937 году он шел сюда пешком в Большой Кремлевский Дворец - это уже давно прошло, - а о том, что скажет ему сегодня Сталин. После их откровенной беседы в Кремле прошло около года. «Каким он будет сегодня, - подумал Рокоссовский.
– Таким же откровенным, как и тогда, или же совсем другим? »

Когда Рокоссовский вошел в кабинет к Сталину, тот встал из-за стола, накрытого картой, и, выйдя навстречу, произнес: