Роль в сказке для взрослых или "Таланты и Полковники"
Шрифт:
– За Кору я боролся… даю слово. Я все перепробовал…
20.
Не так уж много актеров ожидало его в этом бездействующем сейчас открытом буфете для публики. Четверо из них вскочили навстречу Филиппу, чтобы обнять, помять, похлопать по плечам, приложиться к щеке, пробасить: "Наконец-то… привет… я рад, поверь…" Когда они вернулись за белые легкие столики, Филипп сморгнул слезу; слова сразу не шли, и он, салютуя им всем, поднял над головой стул и потряс им.
– Наконец… наконец меня подпустили к вам! Я, знаете, плохо перенес
Заросший двухнедельной щетиной молодой актер тут же вставил:
– Что вы, что вы, это довольно культурное местечко теперь! Пока не по условиям жизни, конечно, но по составу новоселов - очень даже…
– Там только таких остроумных нехватка, - сказала Джемма, пламенно рыжая женщина.
– Подбери, мальчик, с пола язык и не перебивай Филиппа.
– Нет-нет, я не собираюсь держать речь, - Филипп ходил между ними, трогал за плечи давних знакомцев.
– Я не знаю, о чем… вернее, о чем раньше! Пожалуйста, перебивайте меня! Смертельно ведь соскучился… и хочу массу вещей услышать от вас! А что это за книжки на столах?
Скользкий блеск пластиковых переплетов заставил его уточнить:
– Уж не мою ли пьесу так одели?
Они были нарядно-разноцветные: голубые, розовые, сиреневые, желтенькие…
– Да, это она.
– Чертовщина… я и не знал, что ее нарядили так… это не по моему заказу! Мне, право, неловко… сперва понять бы, чего она стоит…
– Совершенно справедливо, - поднялся новый для Филиппа актер в яркой майке и с отличными бицепсами.
– собрали нас, кажется, именно для этого. Позвольте мне первому, а то мне скоро давать урок фехтования четырем оболтусам, я убегу…
– Давай, давай, - сказала актриса по имени Вера, которую мы видели прежде.
– Сейчас первое слово - всегда таким, как ты.
– Каким это "таким"?
– угрожающе склонился парень над ней.
– Таким! Не нашла пока точного определения…
– Ну ищи, иди… Так вот, насчет этой "Исповеди лгуньи". Вообще-то у нашего толстяка, у сеньора Кеглиуса, такой вид, будто все уже решено, и нас ни о чем не спрашивают. Зачем-то собрали, однако. Зачем? Поглядеть на живого сказочника?
– парень глядел, однако, мимо Филиппа, старался как бы - мимо.
– Похлопать ему? Можно! Литература хорошая. Может быть, даже "высокая литература"… как у нас любили выражаться еще не так давно. Тут вообще можно произнести кучу высоких и почтительных слов… которые говорятся на панихидах и погребениях!
– Так и знала, - вздохнула Вера.
– Для кого это ставить сейчас? Те, которые это оценят, может, и не полностью вымерли, но они попрятались, не видно их в нашем зале! Приходят другие… которым другого надо! Им разрядочка нужна… чтоб никто им черепок не вскрывал электродрелью и не клал туда лишнего! Сеньор сказочник все время носится с каким-то духом, с духовностью… а это неприятно… По крайней мере, для меня это все прокисло… и для многих из молодежи, для здоровой ее части - наверняка прокисло! Давно не были в театре, говорите? Так это чувствуется!
– С тобой все
ясно… поняли тебя, садись, - сказала рыжая Джемма.– Да, да, я - за варьете!
– крикнул ей фехтовальщик.
– Это лучше сейчас работает… прямее… веселее… свободнее, если на то пошло!
– Бездушье - да, оно ищет свободы, ты прав, малый, - сказала Джемма.
– Чтоб уйти от себя… от образа человеческого…
– Ты о чем это?
– Я сочувствую: этой твоей "здоровой" молодежи трудно быть людьми… на четвереньки охота!
– Но-но-но! Осторожнее! Я говорил про ту молодежь в зале, которая на три четверти - в галстуках Легиона надежности! Так что не очень!
– Маэстро!
– обратился он к Филиппу с преувеличенной ядовитой почтительностью, - я, извините, пошел: "тайм из мани"! Успеха вам… только лучше, если бы подальше отсюда. Вот ваша пьеса, - он положил свой розовый экземпляр перед Филиппом и, погрозив Джемме пальцем, удалился.
Заросший актер процедил задумчиво:
– Да, сеньор Филипп… ну что вам стоило вставить по ходу действия два-три изнасилования? Причем, одно из них - на дыбе: даму пытают, и в это самое время - акт! Впрочем, нет: можно гораздо изысканней выразить пожелания этого герострата… И выйдет, что не он - животное, а вы - птица из "Красной книги".
– Он не птица, к несчастью… он - "кобра"; да, Филипп?
– Уже нет, - рассеянно отвечал он.
– У меня амулет "собаки".
– Ух ты… Здорово! А за что? И, кстати сказать, кто это издал твою "Лгунью" так роскошно?… "Для служебного пользования"? И почему вдруг затевается спектакль?
– этими вопросами сыпала Джемма.
– Да, тут тайна какая-то!
– подхватила Вера.
– На тебя ж было абсолютное "табу"! Расскажи нам…
Филипп знал ведь, что этого не избежать, но - готов не был.
– Это, друзья мои, легче сделать наедине с каждым, чем вот так, перед всеми… И потом, я - под впечатлением от первого отзыва… тем более, что он единственный пока!
– Сеньор Филипп!
Это поспешал сюда с одышкой, с улыбающимися, но каким-то размытым лицом, директор Кеглиус:
– Господа, обстоятельства несколько осложнились, сдвинулись, и прошу без обид: я должен забрать у вас нашего маэстро…
– Что за дела?
– возроптали актеры.
– Он еще ничего путного не услышал!
– И вообще… во всех ваших "обстоятельствах" актеры - на последнем месте! Мы ж специально пришли…
– На сей раз, господа, вопрос не подлежит обсуждению. Разговор о пьесе - если он еще нужен, конечно, - переносится. Следите за доской объявлений.
Обиженные актеры расходились, фыркая или играя скулами.
Только двое на прощанье братским жестом тронули Филиппа за плечо. А между тем перед ним выросла изрядная стопка разноцветных пластиковых экземпляров: больше они не нужны были, их сдавали…
– В чем дело?
– спросил Филипп.
– Ноги ватные, - пожаловался толстяк. Бисер пота покрывал его унылую добрую физиономию.
– Люди худеют от нервотрепки, а я - разбухаю… А дело в том, что ваша супер-актриса приехала не в час, а только что… в 11.20. Зачем, почему - не могу знать. Но приехала - по вашу душу… к вам!