Рома Рама, Ин Инэма

В лагере у человека не было никакого чувства внутреннего достоинства, человек был изведён до состояния скота, когда ты постоянно голодный, постоянно хочешь спать, а в твоём теле ползают насекомые, то слово достоинство становится совершенно непонятным по значению. Жизнь потеряла всякое содержание и смысл. Так шли дни, месяцы и годы. Крайман смог выжить и перенести все тяготы лагеря только по одной простой причине - только он один знал точно, когда кончится, эта чёртова, война и всеми силами терпел эту унизительную жизнь ощитывая дни до победы.

Фаза третья - освобождение.

Виктор Франкл писал: "То, что касается реакции заключенного на освобождение, может быть коротко описано так: вначале все кажется ему похожим на чудесный сон, он не отваживается в это поверить. Ведь столько чудесных снов уже привели к разочарованию. Как часто он мечтал даже не об освобождении - он мечтал о том, как он возвращается в свой дом, обнимает жену, здоровается с друзьями, садится за стол и начинает рассказывать, рассказывать о том, что он пережил, как он ждал этого момента свидания и как часто он мечтал об этом моменте, пока он не стал, наконец, реальностью. Тут ему в самое ухо звучат три свистка, которыми по утрам командуют подъем, и выхватывают его из сна, который лишь разыграл перед ним свободу, который лишь посмеялся над ним. Однако, в один прекрасный день то, к чему стремились и о чем мечтали, стало реальной действительностью. Освобожденный из лагеря пока еще подвержен своего рода ощущению деперсонализации. Он еще не может по-настоящему радоваться жизни - он должен сначала научиться этому, он этому разучился. Если в первый день свободы происходящее кажется ему чудесным сном, то в один прекрасный день прошлое начнет казаться ему лишь, более чем кошмарным сном."

В середине января 1945 года, когда бойцы красной армии уже были на подступах к Освенциму, а в самом Освенциме началась эвакуация в Германию, Крайман был вызван в главное здание, расположенное в Аушвиц II. Его ввели в кабинет и посадили за стол, напротив сидел тот самый моложавый статный офицер СС, который определил его судьбу по приезду в лагерь, на его устах так же сияла та усмешка, которая так и не выходила у него из ума все эти годы. Конвойные солдаты вышли, оставив их наедине, после чего вошла милая девушка с подносом, на котором лежали фрукты. Она поставила поднос перед Крайманом и кинула на него короткий взгляд, Крайман тоже взглянул на неё украдкой и тут же определил её статус, это была молоденькая еврейка из блока "Канада", которой неимоверно повезло в этом самом ужасном месте. Заключённые из блока "Канада" были прислугой, личными робами немцев и имели самый высокий статус в лагере. Крайман поднял глаза и снова стал пристально вглядываться в черты лица офицера, вот-вот мысль зацепится за ту ниточку и он вспомнит, вот ещё немного... вот-вот... и он вспомнил его лицо и всё то, что было в его той, другой жизни. Офицером, сидящий перед ним был Огурцов, вернее человек с лицом Огурцова, манера поведения, общения и этот презрительный взгляд не имели ничего общего с тем, человеком которого он знал. Крайман потерял дар речи, у него не было никаких чувств, ни злобы, ни надежды, он ошеломлённо смотрел на него.

– Здравствуй, Самуил.

Крайман молчал.

– Помнится, в последнюю нашу встречу в ресторане ты попросил меня подождать. Сколько уже прошло?

– Три года.
– Сухо ответил Крайман.

– Этого достаточно или ещё подождём)))?
– Рама снова улыбнулся широкой улыбкой.

– Ты можешь вернуть меня обратно?
– Вдруг с закравшейся надеждой спросил Крайман.

– Конечно, Самуил, думаю, нам уже стоит вернуться домой.

Крайман очнулся в своей кровати и тут же посмотрел на свою руку, где уже несколько лет лагерной жизни был набит кривой неровный номер заключённого. Этого номера не было. Он взглянул на жену, та сладко спала в кровати. Он молча встал, оделся и также молча вышел из дома, несмотря на то, что проснувшаяся жена его спрашивала, что с ним случилось, а дети были удивлены тому, что он не обратил на них никакого внимания и вышел, словно, никого не существовало вокруг.

Рома проснулся тем же утром от стуков в дверь, он, почему-то был уверен, что к нему пришёл Поповский и пошёл открывать дверь в одних трусах. Открыв дверь в квартиру, ворвался безумный Крайман и упал в ноги, Огурцов попятился назад, но тот полз за ним пытаясь поцеловать его ступни и бессвязно бормотал.

– Прости меня, Рома, прости-прости.
– Его вид был настолько жалок, что Рома удивился до такой степени, что сам вошёл в оцепенение.
– Прости, Ромочка, прости...
– Крайман забился в истерике, горько рыдая. Он плакал навзрыд, его лицо покраснело от слёз, перед ним был жалкий старик убитый горем.

– Крайман, вставай, что ты? Что случилось? Расскажи, этот дурак Поповский тебя так напугал?

– Прости меня, Рома, я давно получил деньги за этот памятник, твоя работа стоит гораздо больше, в разы больше, в десятки. Я всегда обманывал тебя, наживался на тебе...
– Безудержно затараторил Крайман и стал выворачивать из пакета пачки сто долларовых банкнот.

– Крайман, Крайман, перестань, да не нужны мне твои деньги, мы же с тобой так долго знакомы, ты мне как отец родной, всё хорошо, перестань, вставай, прошу тебя. Пойдём, выпьем чаю (чая у него не было).

– Это я сволочь, ты и сейчас со мной так хорошо относишься, а я сволочь, сволочь поганая. Прости, прости, я всё осознал, всё, прости, Ромочка, прости меня.
– Не унимался Крайман.

Огурцов стал собирать деньги обратно в пакет, но Крайман мешал ему это сделать.

– Крайман!
– Не выдержал Огурцов.
– Я тебя прощу, если ты успокоишься и перестанешь унижаться.

Крайман немного успокоился и встал.

– Дай мне только мои деньги, не нужно мне лишнего.

Крайман протянул ему пакет.

– Перестань, там очень много, дай мне, что положено, Крайман достал три пачки и протянул Огурцову.

– Это всё равно много.

– Нет, это в самый раз, уж, я-то знаю, бери.

– Ну, хорошо, давай.
– Огурцов взял деньги.
– Ты пойми, я ведь не из-за денег, мы с тобой так много времени работаем вместе...

Но тут он опять увидел, что Крайман на грани нервного срыва и решил не продолжать. Он кое-как выпроводил Краймана и позвонил Поповскому.

– Ты что дебил сделал?
– Заорал он на него в трубку.

– Ты о чём?
– Искренне не понимая причину его гнева, стал отвечать Поповский.

– Что ты сделал с Крайманом?

– А что с ним?

– Он пришёл в неадеквате и умолял меня о прощении.

– Э.... деньги-то отдал?

– Отдал.

– Да я не знаю, я позвонил кое-каким людям, видимо, они с ним поговорили, припугнули.
– Начал врать Поповский.
– Все деньги отдал?

– Даже больше.

– Значит я с тобой еду?

Огурцов положил трубку.

ХХХ

Самолёт приземлился в аэропорту Афин, Огурцов и Поповский не имели большого багажа, у каждого на плече висела небольшая сумка, поэтому они не стали стоять в очереди за багажом, а сразу прошли на линию парковки, где сели на такси и отправились в путь по старинным улицам. Через сорок минут такси остановилось в афинском порту Пирей, Огурцов заплатил таксисту 50 евро, и они отправились на регистрацию, после чего оказались перед трапом огромного круизного лайнера, который возвышался на семьдесят метров в высоту и был столь огромен, что, увидев его в первый раз, можно простоять пару минут, разинув рот от удивления.

Закончив все регистрационные мероприятия и инструктаж, они отправились в свои каюты.

– Я по началу думал купить нам одну каюту, но потом передумал.
– сказал Рома.
– По цене, конечно, это выгоднее, но не спать же нам вдвоём на одной кровати, а кроватка тут King size, она, явно, предназначена для других целей))). Поэтому я купил тебе отдельную каюту.

– Ценю твою мудрость))).
– Ответил Яша.

– По началу, думал взять себе номер со всеми удобствами, а тебе как на Титанике в третьем классе, поближе к дизельному отделению но, как оказалась, наши каюты были бы в противоположных частях лайнера, что не очень-то удобно. Поэтому, была - не была..., заказал тебе такой же номер, ликуй и радуйся Поповский, мне это обошлось в копеечку.