Роман… С Ольгой

— Он собирает всё необходимое, а я отвечаю за сухой паёк. Всё нормально, Ромочка. Никто никого не выгоняет. Папа так решил. Вы с Олечкой побудете на хозяйстве. Дом в вашем полном распоряжении. Ой, какой же ты заспанный, — мгновенно переключается и, покачивая бёдрами, отчаливает от меня. — Два дня — не больше. Вы уедете, а мы вернёмся. Скажешь девочке, что так обстоятельства сложились. Побудьте наедине.

В глуши, лесу, неблагоустроенном шалаше? Всё вроде есть, да только рая нет. Известный классик посмеялся бы над этой ситуацией.

— Вы сбегаете? — покачиваю ногами, стукаясь босыми пятками о дверцы кухонного стола.

— Нас в гости пригласили. Не выдумывай, — с недовольным выражением лица наигранно грубо отвечает. — Слезай!

Замечательный ответ. Получается, что мы с Олей выгоняем старшее поколение из собственного дома только потому, что вчерашний день сильно не задался. И после такого в нашем табуне я, по умолчанию, что, впрочем, неудивительно, оказываюсь стреноженным жеребцом?

— Не убегайте, дорогие родители. Мы сегодня возвращаемся в город. У начальства послезавтра день рождения. Юрьевы, как старые друзья, на празднование приглашены, — и не найдя своему заду места, вынужденно опускаюсь со столешницы на землю.

— Сорок? — про возраст юбиляра спрашивает.

— Угу, — зеваю и почесываю средним пальцем бровь.

— А Сашенька?

Кто-кто? Наш милый Сашенька? Я, видимо, ослышался. Хотя с Фроловым моя мать каким-то образом организовала полнейшее взаимопонимание, обретя начфиновское уважение и непререкаемый почёт. Умеет двухметровая писюша находить общий язык с непростыми дамами. Правда, с той же лёгкостью влипает в какой-нибудь эрокриминал, по завершении которого успевает обзавестись элегантным погонялом, которым мы его потом с ребятами стебаем. Как оказалось, бабка Фрола репетировала с моей мамой в глубокой древности французский язык, который «престарелая княгиня» — как мы за глаза называем бабушку Сашка — знает, как родной. Откуда наш начфин берёт исток? Полагаю, что хитрый род произошёл от незамёрзших в двенадцатом году французов, покинувших пешим ходом по сугробам мою страну.

— И Сашенька, конечно.

— А жена?

О! О! О! Чёрт возьми!

— Чья? — нагло вылупившись на неё, безобразно удивляюсь.

— Костеньки.

«Костенька». «Сашенька». «Оленька». «Ромочка». Обалдеть! Она, по-видимому, издевается.

— Ася, — с улыбкой сообщаю.

— Анастасия! — Марго смешно подкатывает как будто даже одухотворенные известием глаза. — Сколько ей? — мне что-то слышится или я придираюсь к собственной ко всем благожелательно настроенной матери?

— Имя не изменяется, ма. Ей двадцать пять.

— Сколько? — теперь её глаза молниеносно округляются, а зрачок странным образом сливается с серо-зелёной радужкой, повторяя испуганный кошачий взгляд.

Пашка нас таким же образом стращает, когда шустро водит задницей, настраиваясь на стремительный бросок за чем-то, что дёргается у него под носом и перед глазами, расширившимися от страсти, в ожидании незамедлительной победы и получения гарантированного, но всё же утешительного приза из-за случившейся, например, промашки.

— Там всё нормально с метрикой. Она совершеннолетняя, а Костя — опытный.

— Опытный?

— Третий брак, мам. Как обращаться с женой, шеф стопудово знает.

— Подковырнул?

Просто обозначил всем известный факт. Что её так раздражает? То, что Красов не зацикливается на бабах, или то, что у него есть сын? Хм! А мама ведь не в курсе. Стало быть, сейчас я просвещу.

— Сына назвали Тимофеем.

— У него, что, есть сын?

А я садист — так лихо до белого каления доводить собственную мать!

— Угу. Красов хочет, чтобы я крестил ребёнка.

— Надеюсь… — мать выставляет на пояс руки и, набычившись, хрипит. — Это отголоски прошлого? Здравый смысл возобладает, я полагаю?

Она, к тому же, и безбожница. Всё ясно и больше нет вопросов. Вот поэтому нам с Лёлей не везёт. Я, что ли, не крещён?

— Оля будет крёстной матерью, а я…

— Так нельзя, Ромочка.

— А мы не советуемся, — мгновенно отрезаю.

— Вы женаты. Пойми, что…

— Естественно! — грубо перебив, поворачиваюсь к ней спиной. — Такими и останемся. Казалось, что мысль донёс ещё вчера, но нет, видимо, придётся повторить.

— Я поняла, — сейчас она стоит за моей спиной и рвано дышит. Я кожей ощущаю тепло, которое мать отдает мне в спину, когда лениво открывает рот. — Это против правил. Против правил, которые никто не отменял. Считай меня проклятой, вероотступницей или атеисткой, но по канонам супружеская пара не может взять духовное шефство над ребёнком. Что скажешь?

Намекает, что в этом случае, ради Тимофея, Костиного сынка, мы с Лёликом решимся на развод? Вероятно, я снова разочарую свою мать. Если это подтвердится и выяснится, что Марго не врёт, то я откажусь в пользу «материнства» Ольги. Красову придётся подобрать кого-нибудь ещё на роль крёстного отца. Уверен, что босс справится с простым заданием, тем более что желающих с ним породниться в нашем городке не сосчитать.

— То есть? — вынужденно поворачиваюсь и обращаюсь к ней лицом. Пристроив поясницу на краешке рабочего стола, перекрестив при этом и верхние, и нижние конечности, не отвожу свой взгляд со слишком деятельной и натянуто благожелательной натуры.

Отошла? Не напирает? По никогда не подводившему меня первому впечатлению Марго как будто что-то собирает. Вот мать вскрывает крайний правый шкафчик сбоку от меня, приподнимается кряхтя и очень неуклюже, а оттолкнувшись от поверхности стола, заглядывает внутрь с интересом, находит нужное, берёт, аккуратно ставит на столешницу, будто бы сверяется со мной, подмигивая и воркуя, а после этого куда-то дальше по периметру идёт.

— Муж и жена не могут…

— Это я понял! Однако до сих пор неясен умысел этих спешных сборов. Ты допытываешь меня, а в это время монотонно и довольно-таки педантично собираешь термосумку.

— Игорь предложил… — опять лениво начинает. — Сейчас его слова — необсуждаемый закон, ты же понимаешь. Никаких вторых и третьих чтений. О чём я? Господи! Ему нельзя даже слово вставить поперёк. Каждый раз останавливаюсь, вспоминая через какие трудности он проходит.

— У него день рождения. Хочу тебе напомнить, если нечаянно забыла или это стало вдруг не в счёт, — себе зарубку ставлю о том, чтобы обязательно поговорить с отцом. — Мы для этого приехали, а вы… Неужели всё разваливается только потому, что внутрисемейный конфликт поколений непреодолим, а два взрослых человека просто не выносят присутствия друг друга?

— Если бы не праздник, даже и не заглянули к нам, — то ли она не расслышала, то ли не поняла, то ли продолжает манипулировать и мягко напирать. — Вот поэтому…

— Решила, видимо, характер показать?

— Нет, — почти мгновенно отвечает.

— После завтрака мы с женой уедем, — теперь, похоже, мой черёд настал продемонстрировать ей спину.

— Вам не угодишь, сынок?

Её рука касается моего плеча, а голова, по ощущениям, укладывается между лопаток. Мне нравится. Я балдею. Млею. Становлюсь родным, покладистым и нежным. Такое обращение сильно возбуждает. Но я тащусь от этого, когда со мной так поступает лишь она — моя жена!