Роман… С Ольгой

— Ты ошибаешься, — на долбаном повторе гундосит батя. — Как же ты не прав, сынок.

— Боже мой! — скриплю и закрываю рот.

Охренеть… По-видимому, это всё-таки последний с ними раз. Ноги моей в родительских пенатах больше никогда не будет. Семейка идиотов, к которой я, по праву своего рождения, принадлежу.

В тот день жена кричала и пряталась от полосующих ударов в углу, в который мать её загнала, как глупую скотину. Я услышал крик о помощи, когда находился на первом этаже, терпеливо ожидая прибытия лифтовой кабины. Сумки… Здоровые пакеты со всем необходимым оказались слишком тяжелы. Поэтому я не торопился с подъёмом по ступенькам, а предпочёл дождаться вызванного блага современной цивилизации. Я слепо пялился в пластиковые створки, пока не вздрогнул от разрывающего барабанные перепонки крика. Это верещала Лёля. Её красивый тембр я бы узнал из миллиарда женских голосов. Отбросив то, что перебирал в руках, я бросился к жене на выручку. И вот, когда вломился в сумасшедшую квартиру, мои глазам открылась жуткая картина. Мать, отрабатывающая на Ольге не один размашистый удар хлыста, орала, что есть силы, и визжала о том, что:

«Не прощу! Не прощу! Не прощу! Никогда!»…

— Привет, — толкнув носком незапертую дверь, вхожу в нашу комнату, удерживая на весу поднос с ароматным кофе и тарелкой горячих бутербродов с сыром и грибами.

Какой же это вид? Пошлый? Похабный? С оттенком эротизма? Порнографический? Или завлекательный? Жена полностью обнажена. Лежит на кровати, покачиваясь на животе и выставив для «всяк сюда входящего» аппетитный зад, на котором маленьким клубочком расположился Пашка, тренирующий свой важный для лактации молочный шаг.

— Не больно? — прохожу в комнату, не спуская глаз с того, что вытворяет Лёлька и кот-будущий еб.ан.

— Приятно, — лениво щурится, щекой укладываясь на приплюснутую ото сна подушку.

— Что он делает? — выставив поднос на стоящий рядом с женским носом стул, смотрю на то, что вытворяет пушистый хам.

— Не знаю, — приподнявшись, она посматривает себе через плечо. — А на что это похоже?

— На лёгкую форму не совсем здоровых отношений «шерстяной-его хозяйка». Позволишь? — заношу над мелким руку.

— Не бей! — она приподнимается и, упёршись в матрас локтями, следит за тем, что я с настойчивым мерзавцем вытворяю.

Взяв пушистого за воротник, отлепляю кошачье тельце от женских ягодиц и в таком вот состоянии — с растопыренными по сторонам клешнями — переношу на предназначенное для братьев наших меньших место.

— Не зарывайся, парень, — прижимаю тёплый нос. — Юрьева — моя жена.

— Это ненадолго, — встревает Оля.

Вот упрямая ослица!

— Это навсегда.

— Угу-угу, — жена переворачивается на спину. — Будем подниматься?

Если честно, то от того, что вижу, я как бы уже встал!

— Что ты делаешь? — закрыв глаза, хриплю.

— Лежу.

Среднего размера грудь приподнимается при каждом вдохе, который совершает Лёлька, соски стоят и машут мне, приветствуя визгливым голоском:

«Ура!», а гладковыбритый лобок лоснится то ли от пота, то ли от обильно выступившей смазки, то ли…

Жена посасывает пальцы и проводит пару раз розовым языком по своей ладони, а потом уложив её на коническое углубление, круговыми движениями водит по лобку, пропуская через пальцы половые губы.

— Оль… — стараясь не сосредотачиваться на том, что Лёлик вытворяет, смотрю в её серьезное лицо. — Ты…

— Что произошло, Юрьев?

— Родители уехали, — как на допросе, с опаской отвечаю. — Ты не могла бы…

— Не нравится?

— Нравится, — теперь смотрю туда, где разворачивается охренительное действо.

Жена раздвигает ноги, приподняв немного таз, Оля подается нижней половиной тела на меня вперед. Легонько оттолкнув, забирается ногами мне на грудь и упирается ступнями в мой живот.

— А так?

— И так.

— Юрьев, ты дурак?

Возможно! С этим можно до хрипоты и сорванного голоса, очень долго спорить.

— Хочешь? — жена вращает бёдрами, прокручивает тазом и насаживается на невидимый член, который жалко у меня в штанах на это безобразие взирает.

— Хочу, — киваю, но ни черта не предпринимаю.

— Будешь смотреть?

— Буду.

Ей важен зрительный контакт — как пионер, готов отдать. Сегодня ночью или уже под утро, когда мы были вместе, я пристально следил за ней. Настойчиво, внимательно, а временами просто-таки маниакально. То ли шестичасовая прогулка поспособствовала, то ли у меня в мозгах случился криз, но проснулось дикое желание смотреть на то, что Лёлька вытворяет и как ведёт себя, пока интимом наслаждается. Я долго прятался, опускал глаза и отводил свой взгляд. До сегодняшней ночи! До сегодняшнего утра! Помнится, был вынужден недавно всё объяснить и даже кое-что жене пообещать. По-видимому, пришло время клятвенное выполнять. Тем более что это не составило особого труда.

Ведь она смотрела на меня…

Полагал, что самозабвенно ненавидит. Считал, что тупо терпит. Уверовал, что недостоин. Понимал, что сильно насолил. Такие мысли в голове гуляли, пока сегодняшняя близость всё не разрулила.

Лёлик всё так же улыбается, когда ласкается, отвечая на поцелуи и щекотку. Мило щурится и морщит нос, когда начинает с духом собираться, настраиваясь на оргазм. Кокетничает, когда «вот-вот, вот-вот». Облизывается, предчувствуя свой финал. А когда кончает, громко дышит широко раскрытым ртом.

— Юрьев?

— М?

Порхание женской кисти над промежностью заметно ускоряется, рельефный пресс сильно сокращается, а жена постанывает и быстро дышит.

— Не торопись, — отдаю приказ и схватив её за щиколотки, сильнее развожу по сторонам гудящие от напряжения ноги.

«Да, любимая! Вот так» — таращусь, как безумный, на то, как сокращается маленькое лоно, захлопывая эластичной мышцей узкое отверстие… И как жена спокойно расслабляется, опуская таз…

— Вкусно? — сейчас смотрю, как голая облизывает испачкавшиеся в майонезе пальцы.

— Угу.

— Ещё? — предлагаю ей тарелку, на котором остались два кусочка сыра и маленькая долька помидора.

— У-у, — мотает головой, сосредотачиваясь на чашке с кофе, которой я вожу у неё перед глазами.

— Кофе?

— У-у.

— Ты наелась?

— Да, — потирая друг о друга узкие ладошки, Оля смахивает хлебные крошки, и продвигаясь на пятой точке, неторопливо отползает от меня. Пристроив спину в изголовье, к себе подтягивает согнутые в коленях ноги, и довольная собой и завтраком, елейно произносит. — И всё же, Юрьев, что с тобой вчера случилось?

Я стал, наверное, лучше? Или хуже? Вероятно, приобрёл какой-то незнакомый флёр? Или жена намеренно терзает? На эмоции выводит или на что-то проверяет?

— Ничего не случилось.

— Ты смотрел на меня, — устроив подбородок на своих коленях, Лёлька водит немного сонными глазами, разыскивая опять утраченный зрительный контакт. — Пялился, как ненормальный. Я думала, что ты на моём лице дыру прожжёшь.

— Это запрещено? — расставив руки на гарцующем матрасе, подаюсь к жене вперёд. — Не мог наглядеться. Засматривался и…