Роман… С Ольгой

— Ты достала своим характером, своей загадочностью, своим непостоянством. Если бы не знал, сколько тебе лет, то мог бы запросто посчитать, что у тебя старческий маразм и далеко зашедшая деменция. Что за…

— Пошел вон! — хриплю, рассматривая исподлобья. — Наш разговор закончен.

— Не ори-ка на меня.

Боже мой! Наш маленький Писюша! Как пить дать. Лучше прозвища не подобрать. А сколько гонора и прыти! Был бы он поменьше ростом, то смахивал бы на разозлившегося камышового клопа, набравшегося от случайно подвернувшегося теплокровного божьего создания.

Поддев носком безумно дорогих тёмно-коричневых туфель ножку стула для возможных посетителей, подстраивает под себя импровизированный трон, а плюхнувшись на мягкое сидение, забрасывает ногу на ногу, располагая здоровое колено словно по отвесу, строго параллельно горизонтальной плоскости земли.

— Как пожелаешь! — а я отодвигаюсь от стола. — Козёл! — зло шиплю в разворот своей рубашки.

— Юрьев, видимо, в засаде?

— Что?

— Новая игра? Ромкин ход?

— Нет.

А впрочем, откуда я об этом знаю? Вообще, по правде говоря, с Юрьевым, как мне кажется и видится, в ближайшем будущем намечается огромная беда. Он взял неверный курс и не намерен изменять его в ближайшие три-четыре дня. Первый звоночек о серьёзности его намерений прозвучал на даче у родителей, когда мы занимались с ним любовью как будто в первый и наисчастливейший, из всех возможных, раз. Потом я поняла, что Юрьев стал «играться» не по правилам, когда обнаружила в квартире камеры слежения везде, где только можно было их расставить. Он проявил галантность, вероятно, такт и уважение, не разместив свои «глаза» там, где это запрещено каким-то кодексом, на который муж ссылается, когда попросту не знает, что сказать. По крайней мере, в ванной комнате — как я ни старалась и ни билась — камер, слава Богу, не нашла. Зато в спальне их было, что называется, за глаза: напротив кровати, в точности у меня под носом; с правой стороны, на прикроватной тумбочке, возле забытого — по-видимому, специально — зарядного устройства; и с левой стороны, аккурат возле меня, на уровне лица. Короче, когда я просыпаюсь, то обязательно смотрю в его «глаза», которые, я в том полностью уверена, Юрьев не смыкает никогда. Палач организовал себе дежурство без пересменок, праздничных, отпускных и обязательных выходных. Он следит? Скорее, сторожит. А зачем? Волнуется? Переживает? Досаждает? Хотел бы находиться рядом? Так я с огромным наслаждением пару раз опрометчиво порадовала виртуальным сексом дурака.

Я смогла самостоятельно удовлетворить себя, пока он пас меня. Убеждена, что муж тогда внимательно смотрел. Знаю, что в тот момент палач надрачивал себе ширинку — вот так желал участвовать, затем подстраивался, видимо, иногда спешил, а после замедлялся, возможно, временами отступал, когда я специально убирала руку от промежности и лобка, дышала широко раскрытым ртом, словно отмахала марафон, отыскивая с той стороны его поддержки в виде слабого сигнала или ритмичного мигания индикатора, свидетельствовавшего о начале записи с чётким аудио контентом и оригинальным, немного пошловатым, изображением. Боже мой… А как на следующий день Юрьев встретил у двери меня! Похоже, Ромка ждал, потому как истинно выклянчивал жалкого внимания, пока пытался взять меня за руку, чтобы притянуть к себе, а после жадно целовать. Я, конечно же, выкручивалась и шёпотом хрипела, что:

«За слежку, сволочь, не прощу тебя!».

«Ты великолепна, солнышко. Пригласи меня…» — обдувая тёплым воздухом, шептал на ухо, стоя за моей спиной в просторной лифтовой кабине. — «Оль, давай?»…

Я бы пригласила! Исключительно лишь для того, чтобы раз и навсегда расставить точечки над i, а после попросить освободить меня от своего незримого присутствия по ту сторону объектива видеокамер. Да только, где он, этот Юрьев? Опять, по всей видимости, куда-то с Костиного разрешения пропал? Как в воду канул. Стоит ли соваться к шефу, чтобы снова с потрохами сдать себя? Чем он занят, когда надолго пропадает? Где и с кем бывает? С этой Василисой? Или он нашёл другую б…

— Привет, — она со мной равняется, аккуратно задевая обнаженным матовым плечом.

— Добрый вечер, — переступаю с ноги на ногу, пока решаю, размышляю и обдумываю план холодной мести тому, с кем через пару-тройку дней оформлю окончательный разрыв, поставив размашистую подпись в нужном месте.

— Есть минутка?

— Нет.

— Кого-то ждёшь?

А она нахалка! Видимо, чтобы брендированные тряпки продавать, надо обладать большим количеством зазнайства и апломба. Всё ясно! Судя по тому, что предлагает наш модный капитал, исключительно подобные Инге Тереховой в этом бизнесе с финансовым успехом могут выживать.

— Такси, — через зубы отвечаю.

— Я на машине.

— Поздравляю.

— Могу подвезти.

— Не нуждаюсь.

— Оль…

Да что ей надо от меня?

— Я приняла твои извинения, но на этом всё. Никаких тёплых отношений, никаких потрескушек по душам, никаких совместных поездок-посиделок. Исключительно деловые отношения и встречи в зале совещаний. Я этого, чьего-либо внимания, тем более от женщин, с которыми имела изначально нехороший опыт знакомства и общения, — размашисто разрезаю воздух ладонью, — не хочу. Что надо?

— Мне очень жаль. Можем заново познакомиться, если ты не возражаешь. Привет, я Инга! — толкается, как будто бы заигрывает. — А тебя как зовут?

А я хочу её ударить! Потому как в жалости, тем более от этой бабы, совершенно не нуждаюсь.

— Жалеют новорожденных, тяжелобольных и умирающих, Инга, — голосом намеренно продавливаю имя. — Ни к одной из трёх позиций я себя не причисляю, поэтому забирай её назад. Кстати, я Оля.

— Хм? Оля, Оля, Оля… Мы с тобой раньше не встречались?

Сейчас засандалю этой наглой в глаз!

— Да, в общественном туалете.

— Я протиснулась без очереди?

— Ты обижала доброго и слабого человека. Ты хамила Асе. Ты самоутверждалась за счёт прекрасной девочки, которая из-за чёртовой воспитанности не могла тебе как следует ответить. Ты… — на одну секунду замолкаю, чтобы по её прошествии, одухотворенно продолжать. — Ты порола чушь и выставляла в позолоте дурой исключительно себя. Чего ты прицепилась к ней?

— Не можешь не вспоминать? — опять бережный толчок.

Я её сейчас убью!

— У тебя ПМС, Терехова? — прищурившись, шиплю. — Отодвинься, не хочу заразиться.

— Это не заразно, Оля. К тому же, пять дней назад всё, тьфу-тьфу, прошло, — с глубоким вздохом заключает. — Отлегло от сердца. Знаешь, как!

Могу себе представить. Кровь, по-видимому, наконец-то достигла головы и, совершив полный круг, к нужным точкам прилила.

— Детей не хочу. По крайней мере, именно сейчас. Слежу за циклом, как сумасшедшая. Считаю, как не в себя. Словно прибыль от продаж перебираю.

— Зачем мне эти новости? — сильно скашиваю на неё глаза.

— Это блёклая бегущая строка?

— Да! Совершенно не топ-направление.

— Сейчас переключим новостной канал. Идём! — желает подцепить мой острый локоть, да только я ей не даюсь и сделать этого не позволяю.

— Стоп! — вытягиваю собственную руку, а после завожу её вперёд и прижимаю, как настоящее сокровище, к животу.

Не прощу Юрьева! Не прощу ему. Опять… Опять оставил. Знает же, что не выношу, когда он так специально поступает. То, что в этом действии есть стойкое намерение, я ни капельки не сомневаюсь. В особенности, если вспомнить, что сегодня утром мы наговорили друг другу, пока стояли в микропробке и парились в наглухо закрытой и накалившейся от зноя машине.

Муж признался, что всё же имел слишком близкие отношения с этой Василисой. Короче, наш «светлый, постоянный, верный и чудесный Ромочка» не смог устоять перед чарами на всё согласной барышни, которую ему подсунула сующая везде свой нос свекровь. Я смеялась, но вытирала слёзы и отворачивалась, чтобы не подставляться под его глаза, следящие за мной через зеркало заднего обзора.

«Было один раз…» — ворочал языком, пока оправдывался, не глядя на меня. — «Я выпил, Оля. Сейчас понимаю, что поступил, как сволочь».