Роман
Шрифт:
Хлопающая в такт толпа начала было подбадривать плясунов выкриками, но Фаддей Кузьмич предостерегающе поднял руку:
– Шабаш! Не замай!
Выкрики смолкли.
Состязание шло полным ходом. Стенька и Митроха плясали так, что казалось, этому не будет конца, никто из них никогда не устанет и не уступит другому.
Но прошли четверть часа и первые признаки усталости проступили в их движениях: уже не так лихо подпрыгивал и свистал Митроха, не так крепко и ладно бил ногами Стенька.
А еще через четверть часа на лугу творилось
– Стенька, не выдай! – кричал Аким, также побагровевший, как и сын.
– Митроха, пляши, убью! – сжимал кулаки Марей.
– Пляшите, черти! – кричал в толпе.
– Стенька, не поддавайся! – кричал Антон Петрович.
– Митроха, Митроха! – не смолкал Красновский.
– О Боже, я не могу это видеть! – в волнении тетушка отвернулась, закрыв лицо руками.
– Господи, помилуй! – крестился Федор Христофорович.
– Молодцы! Просто молодцы! – восхищенно повторял Рукавитинов.
– Полегче, полегче, братцы! – качал головой Куницын, хотя глаза его сияли восторгом.
– Они же могут умереть! – в сильном волнении Татьяна сжала руку Романа. – Милый, останови их!
В глазах ее светились боль и сострадание.
– От этого не умирают! – порывисто обнял ее Роман. – Это свобода! А она не даст умереть!
– Ты уверен? – спросила она.
– Да, да! И умоляю тебя, всегда верь свободе, доверяй ей! Она прекрасна, она всем платит благодатью за веру, за преданность! Обещай мне, что ты будешь верна свободе! Обещай!
– Я… обещаю, – произнесла Татьяна, доверчиво глядя ему в глаза.
В этот момент Митроха, неловко взмахнув руками, пошатнулся и повалился со стола на траву, и все поддерживающие Стеньку победоносно закричали.
Митроха с трудом поднялся на ноги, шатаясь, оперся руками о стол, силясь вскарабкаться на него, но толпа заревела сильней, послышались насмешливые выкрики, свист, и он махнул рукой и бессильно сел.
– Ааааа! Наша взяла! – во всю глотку кричал Аким, хлопая себя по коленям.
– Тьфу! Невдаль драный! – в сердцах плюнул Марей в сторону сидящего на траве Митрохи.
Стенька же, хоть и шатался, как камыш, продолжал по инерции плясать.
Аким с двумя своими братьями – такими же отчаянными, чернобородыми и белозубыми мужиками – подскочил к столу.
– Наша взяла! Наша взяла! – закричали братья, сволакивая Стеньку со стола, и через мгновенье его принялись подбрасывать на руках.
– Молодчина! – гремел Антон Петрович, потрясая часами. – Сюда, сюда его несите!
Красновский, морщась, как от зубной боли, полез во внутренний карман пиджака за бумажником.
– Ну, герой, ну герой! – повторял Федор Христофорович.
– А тот-то вон как уплясался! –
посмеивалась попадья. – Ой, вот озорники!Стеньку поднесли к террасе, поставили на ноги. Антон Петрович подошел к нему, обнял и трижды поцеловал, повторяя:
– Молодец! Молодец! Молодец!
Затем он взял ослабевшую потную руку плясуна и вложил в нее часы.
– Носи, брат, на здоровье!
– Ура! – крикнул сияющий от счастья Аким, и столпившиеся у террасы мужики дружно закричали «ура».
Татьяна вдруг подошла к Стеньке и, произнеся: «Спасибо вам», поцеловала его в пылающую румянцем щеку.
Крестьяне закричали громче, парень же, зардевшись еще сильней, потупил глаза.
– Теперь ты веришь? – спросил Роман у Татьяны.
– Верю! – радостно ответила она.
Часы на террасе пробили восемь. Как ни был дядюшка захвачен чествованием Стеньки, он тут же отреагировал на перезвон.
– Так, так! Отлично! Никита! Никита!
Стоящий неподалеку Никита шагнул к нему, почтительно улыбаясь.
– Как наше чудо-юдо?
– Все готово! – кивнул головой Никита.
– Ну, а коль все готово – полный вперед, братец!
Никита вместе с парнями в кумачовых рубахах скрылся в двери. Туда же быстро проследовали и девки в сарафанах.
– Отдыхайте, друзья! – крикнул Антон Петрович крестьянам. – Закусите, выпейте – словом, не скучайте!
Крестьяне, отхлынув от террасы, потянулись к столам со снедью. Но вдруг в их толпе прорезались два голоса.
Один из них принадлежал Акиму, другой – Марею.
– Я тебя не слушаю, мне чихать на вас, волки драныя! – злобно трясясь, кричал Марей.
– Ты тутова не хозяин, не кипятися! – победоносно скаля зубы, махал на него Аким. – Профурыкались – так и сиди молчком, верста пошехонская!
– Ах ты, бес чернявый! – затрясся сильней Марей, надвигаясь на Акима. – Да я тибе рожу пробью!
– Кишка тонка! Сам сперва в салазки огребешь, козел сипатый!
– Ах, ты… – выдохнул Марей и, взмахнув костлявым кулаком, бросился на Акима.
– Бей Пантелеевских! – раздался в толпе визгливый крик.
– Бей Сухоруких! – закричали рядом.
Послышались крики, брань, замелькали кулаки, завизжали бабы, и через мгновенье разделившиеся мужики отчаянно дрались между собой. На террасе все замерли в замешательстве, а потом – зашумели, закричали:
– О Господи, Царица Небесная!
– Они же поубивают друг друга, остановите их!
– Петя, Петя, разними их!
– Quel malheur!
– Боже мой!
– Ну-ка, прекратите, дураки!
Но никакие крики и призывы не могли остановить коллективной драки, в мгновенье ока охватившей толпу.
Татьяна прижалась к Роману и смотрела на драку. По ее взгляду Роман понял, что она видит это зрелище впервые. Он взял ее лицо в свои ладони и, повернув к себе, сказал.
– Не бойся этого!
Мгновенье она молча смотрела ему в глаза, потом произнесла: