Роман

– Андрей Викторович, вместо того чтобы дезавуировать сюрпризы, помогли бы мне лучше, – Рукавитинов сошел с террасы на землю, – а то мои помощники в этом деле весьма и весьма беспомощны.

– Ну, отчего ж не помочь, – равнодушно хмыкнул Клюгин, с трудом вставая. – Ради такого дня я на все готов…

– Отлично. Жду вас вон у того дуба.

Клюгин, пошатываясь, отошел от стола, но вдруг нетвердым шагом приблизился к молодым, наклонился и прошептал:

– А самоварчик-то англичане изобрели!

И, усмехнувшись своей желчной, тяжелой усмешкой, двинулся за Рукавитиновым.

– Он похож на ворона, – произнесла Татьяна, следя за неверными движениями сутулой клюгинской фигуры. – На подраненного ворона.

– Я его люблю, – сказал Роман. – Даже больше других.

– Да. Я тоже начинаю его любить… – она повернулась к Роману.

– Чай, чай, друзья! – гремел дядюшка. – Татьяна Александровна, Адам Ильич! Чай пить надобно горячим!

– Я уж и так отведал, – улыбался Куницын. – Как все у вас славно!

– Чай пить – не дрова рубить! – смеялся Красновский.

– Чай не пьешь – откуда силы возьмешь? – вторила ему тетушка.

– Чай-чаек хмель-хмелек выгоняет! – хихикал Федор Христофорович, наливая чай в блюдце.

– Чай – заварочкой силен! – качала головой попадья.

– Как почаевничаешь – так и попляшешь! – басил дьякон.

– Не то, не то, друзья! – заговорил Антон Петрович. – Чай пей, да дело разумей!

– Отлично! – Красновский с наслаждением прихлебывал из чашки.

Меж тем парни в кумачовых рубахах зажгли лампу и два шандала.

– Неужели уж день прошел? – недоумевала Татьяна.

– Наш первый день. Первый.

– Первый! – повторила она, замерев. – Как это страшно звучит! Страшно и прекрасно!

– У нас с тобой все будет первым, все впервые.

– Я знаю, я знаю это. Но это меня и пугает, и радует.

– Меня тоже. Хотя… – он задумался, не отрываясь от ее чудесного лица. – Я люблю тебя так, что мне все равно, что будет. Я готов ко всему. Ты понимаешь меня?

– Да. Хоть мне и трудно, но я понимаю, – ответила она.

Они улыбнулись друг другу.

Вокруг все с удовольствием пили чай и ели свадебный торт.

К террасе подошел Гирин и осторожно покашлял в кулак.

– Что, Фаддей Кузьмич? – повернул к нему раскрасневшееся от чаепития лицо Антон Петрович.

– Антон Петрович, просят, значитца, мужички дозволения костерок запалить. Больно в горелки поиграть охота.

– Вот, вот! Это – дело! Палите, палите костры, солдаты Багратиона! – оживился дядюшка. – Чтоб басурман, так сказать, почуял силу… отсель грозить мы будем шведу…

– Значитца – можно?

– Жги, жги, брат! Пусть попрыгают, потешат Ярилу.

– Попрыгайте, а мы посмотрим!

– Formidable! Давно не видела эти прыжки через огонь!

– Только не сожгли бы чего невзначай…

– Зажигай, зажигай, молодцы! Порадуйте жениха да невесту, люди русские!

На лугу сразу же все пришло в движение, столы опять понесли в сторону, кто-то побежал за дровами. Не прошло и четверти часа, как на лугу запылали два больших костра.

Бабы затянули песню, а молодые девки, взявшись за руки, стали водить вокруг костров хороводы.

– Как хорошо! – воскликнула Татьяна, неотрывно глядя на луг.

– Еще бы, Татьяна Александровна! – гордо приосанился Антон Петрович. – Когда русский народ гуляет – это всегда хорошо! Лучше и быть не может!

– Мне хочется быть там, с ними! – произнесла Татьяна, вставая.

– Конечно, конечно! – подхватила Антон Петрович. – Друзья, Татьяна Александровна совершенно права! Она предлагает нам присоединиться к народу и повеселиться.

– Отлично! – заворочался, вставая, Красновский.

– Танюша, какая ты умница! – умилялся Куницын, любуясь стоящей Таней. Хмель сделал его еще добрее и счастливее, глаза его слезились.

– Боюсь я этих мужиков! – со смехом встала Красновская.

– Наденька, вы пойдете?

– А как же! Будем прыгать через огонь, представляете?

– Impossible! Вы – и через огонь?

– А что! – оживился Антон Петрович, сходя с террасы. – Разбежится, прыгнет и растает, как Снегурочка!

Все засмеялись.

Крестьяне, видя, что молодые и гости Воспенниковых сошли с террасы, повернулись к ним и, расступившись, освободили проход к кострам.

Роман взял Татьяну под руку, и они пошли первыми.

Крестьянская толпа шумно приветствовала их. Мужики, бабы, молодежь – все кланялись, глядя с нескрываемым любопытством.

– Ну что, мужички, довольны? – громко спросил Антон Петрович.

– Довольны! Довольны! – дружно заговорили со всех сторон.

– А вы, бабы, довольны?

– Довольны, довольны, батюшка! – закричали бабы.

– Ну, а коль довольны – что ж приутихли?!

Бабы засмеялись и тут же одна из них – краснолицая, дородная – шагнула чуть вперед и затянула:

У нас нынче – субботея!Ну, а завтра – воскресенье!Эх! Барыня ты моя, сударыня ты моя!Эх! Эх-да! Воскресенье!

Десятки крестьянских голосов сразу подхватили:

Эх! Барыня ты моя, сударыня ты моя!Эх-да! Воскресенье!

Близость поющей толпы подействовала на Романа, как и всегда, завораживающе, а Татьяна вся вздрогнула и замерла, сжав его руку.

В субботею – работаем!В воскресенье – отдыхаем!Эх! Барыня ты моя! Сударыня ты моя!Эх! Эх-да! Отдыхаем!В субботею – на делянки!В воскресенье – на гулянки!Эх! Барыня ты моя! Сударыня ты моя!Эх! Эх-да! На гулянки!В субботею – мы скородим!В воскресенье – хороводим!Эх! Барыня ты моя! Сударыня ты моя!Эх! Эх-да! Хороводим!

Бабы и девки пели, приплясывая и кружась, всполохи костров играли на их сарафанах и поневах.

Вдруг баба, запевшая первой, взмахнула белым платочком и, не переставая петь, взяла за руку близстоящую бабу. Та в свою очередь нашла руку своей подружки, а подружка с поклоном подала руку Лидии Константиновне. Лидия Константиновна с радостью приняла приглашение и левой рукой нашла руку Антона Петровича, который тут же схватил свободной рукой руку Надежды Георгиевны, которая, едва не вскрикнув, все же нашла в себе силы протянуть руку Роману. Ему же не пришлось искать – их с Татьяной руки в этот день были неразлучны. Татьяна вздрогнула, словно почувствовала некий незримый ток, идущий по рукам, но, повинуясь правилам игры, тут же протянула свободную руку стоящему рядом Красновскому.