Ромашка для Горыныча
Шрифт:
Мне стало так горько от этих мыслей, что я невольно всхлипнула. Егор кинул на меня короткий взгляд и резко припарковался к обочине, вызвав возмущённые сигналы у подрезанных им машин.
Отстегнувшись, Горин навис надо мной, а я отвернулась, давясь слезами, которые текли, несмотря на мои усилия их остановить.
Тёплая ладонь парня скользнула по моей щеке, вынуждая повернуть к нему голову.
— Маленькая, я тебя обидел? — спросил он, тревожно заглядывая мне в глаза. — Прости… Я — дурак! Несдержанный озабоченный идиот!..
Я отрицательно помотала головой, стараясь не встречаться
— Тогда что?
Я упрямо сжала губы и закрыла лицо ладонями. Егор молча обхватил меня руками, прижимая голову к своей груди. Его пальцы осторожно заскользили по моей спине, и он тихо и быстро зашептал:
— Испугалась? Девочка моя, прости! Я тебя никогда не обижу… Просто не смогу… У меня от тебя крышу сносит напрочь… Как только тебя касаюсь, все мысли выветриваются на хрен. Думаю только о том, какая ты сладкая, нежная, офигительно пахнущая… Чувствую, что ты моя и хочу присвоить, заклеймить, чтобы никто другой никогда… Потому что только моя… только со мной… навсегда!..
Слова Горина, такие сумбурные, но жаркие и желанные звучали в моей голове как признание в любви, и я потихоньку успокаивалась, пеняя себе на то, что пусть и на несколько минут, но усомнилась в нём.
Соната, глупая девочка, юная и наивная, ещё не познавшая этот жестокий мир, верила каждому сказанному слову, каждому нежному жесту, каждому ласковому взгляду. Верила и тонула в розово-ванильной неге первой любви…
Глава 17
В выходные девочки уехали, и Егор, прознавший об этом заранее, просочился ко мне в комнату под предлогом того, что нужно срочно спасать мороженое, иначе оно растает.
— Нужно как можно скорее его съесть! — лукаво улыбаясь, заявил он, вытаскивая из-за пазухи небольшую красивую коробку.
— Заходи, — смеюсь и впускаю его в нашу женскую обитель.
Мы едим вкуснейшее мороженое с дольками свежих фруктов и болтаем обо всём на свете.
— Сейчас капнет!
Егор указывает на кусочек лакомства, опасно свесившегося с ложки, пока я смеюсь над его очередной шуткой.
Быстро сую ложку с рот, но часть мороженого всё же ускользает и стекает по подбородку.
— Промазала! — хохочу и облизываю губы. — М-м-м… как сладко…
А Горин вдруг резко наклоняется вперёд и слизывает с моих губ белую молочную капельку.
Он делает это так неожиданно, что мой смех обрывается. Вздрагиваю и закрываю глаза от прострелившей тело молнии.
— Ты слаще… — шепчет Егор, и я сама не понимаю, как оказываюсь сидящей у него на коленях.
Мои ноги обнимают узкие бёдра, а я цепляюсь за твёрдые напряжённые плечи и плавлюсь от горячих неистовых поцелуев, покрывающих мои губы, щёки и шею.
— Сладкая… крышесносная… невероятная…
Руки торопливо скользят по телу, губы обжигают ключицы, и я каждой клеточкой чувствую их жадные прикосновения. Мы дышим так тяжело, что от нашего дыхания нагревается воздух.
Егор отстраняется всего на мгновенье, и с меня слетает футболка, а спортивный бюстгальтер оказывается задранным до горла.
Я вздрагиваю и выгибаюсь, когда мягкие губы вбирают в себя напряжённый сосок, а немного
грубоватые пальцы сжимают и поглаживают мои бёдра.Тело прошивает острыми иглами, внизу живота всё скручивается и нестерпимо сладко тянет, и я задыхаюсь от неотвратимого желания утолить этот голод.
— Егор… Егор… — шепчу, пытаясь что-то ему сказать, но мысли не формулируются во фразы, и я только жадно хватаю ртом воздух, теряясь в сумбуре мыслей, чувств и ощущений.
Горин впивается в мой открытый рот страстным поцелуем, крепче прижимая меня к себе, и через секунду я чувствую под спиной мягкость шерстяного покрывала.
Ловлю остатки разума, но ничего не могу оттуда выцепить, поэтому хватаюсь за единственное, что ещё хоть как-то плавает на поверхности розового киселя, бывшего когда-то моим мозгом, и шепчу:
— Нееет…
Егор нависает надо мной и, продолжая целовать, жарко шепчет в ухо:
— Я ничего не сделаю… Ничего… плохого… Не бойся… Только не бойся…
Острые, как иглы, поцелуи оставляют горящую дорожку от груди к животу, заставляя стонать и окончательно терять связь с реальностью.
Горин на миг сжимает и приподнимает мои бёдра. С меня слетают домашние спортивные брюки, и голые ноги обдаёт прохладой.
Трясущиеся колени тут же раздвигают твёрдые руки, а внутреннюю поверхность бедра обжигает поцелуем. Я задыхаюсь, дрожу и впиваюсь в края покрывала немеющими пальцами.
Мне страшно, но я уже не контролирую ситуацию, отдаваясь во власть сильных настойчивых рук и горячих нежных губ.
Поцелуи спускаются всё ниже и кажутся острыми болезненными укусами, а ноги сами раздвигаются ещё шире, позволяя делать со мной абсолютно всё.
Не выдерживаю и начинаю стонать в голос.
Твёрдая ладонь закрывает мой рот, заглушая стоны, а всё тело вдруг пробивает оглушительный разряд, когда мягкий горячий язык будто ошпаривает меня прямо в самом центре желания и проходится снизу вверх, бесстыдно раскрывая меня для самых откровенных ласк.
Голова бестолково мечется по кровати, и я выгибаюсь дугой, когда меня обжигает новый поцелуй… И ещё один…. И ещё…
А потом внутри поднимается тугая тягучая волна и сметает меня, заставляя вырываться и кричать от невозможности нахлынувшего удовольствия. Меня трясёт так, что я не могу дышать.
Спасительные губы накрывают мой рот, вдыхая такой необходимый сейчас воздух, а чуткие пальцы нежно скользят по телу, заставляя вздрагивать от нисходящих разрядов тока.
— Ромашка… Пожалуйста… Возьми его… Погладь… — шепчет Егор в губы, берёт мою руку и тянет на себя.
В мою ладонь утыкается что-то очень твёрдое, большое и горячее. Мозг не реагирует на раздражители, и я послушно сжимаю пальцы, а большая жёсткая ладонь накрывает их сверху, не давая соскользнуть.
Егор двигает мою руку всё быстрее и быстрее, и вдруг вжимается лбом в мою шею, несколько раз коротко вздрагивает, судорожно стонет, и на мой живот капает что-то горячее и влажное.
Горин тяжело дышит, отпускает мою руку и, оперевшись на локти, жадно зацеловывает моё лицо.
— Никому не отдам… — шепчет он. — Милая… добрая… нежная… чувственная… страстная… горячая… невинная… Только моя…