Россия и становление сербской государственности, 1812–1856
Шрифт:
Отметим, что на первом этапе кризиса российское правительство безоговорочно отвергло предложение об общем договоре по турецким делам. Предложение о созыве конференции в Вене, исходившее от Меттерниха, русской стороной принято не было. Таким образом, Петербург был заинтересован в скорейшем урегулировании турецко-египетского конфликта без вмешательства европейских держав. По мнению Нессельроде, Россия могла присоединиться только к частному соглашению, касавшемуся непосредственно взаимоотношений между султаном и пашой [368] . Непременным условием русской стороны стало закрытие Дарданелльского пролива как в мирное, так и в военное время. К тому же с началом конфликта российское правительство еще взвешивало возможность своего участия в нем на стороне султана. В одной из аналитических записок Нессельроде развил свою мысль следующим образом: Мухаммед Али «является лишь номинальным ее (Порты. – Е. К.) вассалом. К тому же разрыв уз, соединяющих Египет с Оттоманской империей, конечно, не является событием, о котором мы стали бы сожалеть, Порта от этого стала бы лишь слабее. Она тем паче чувствовала бы нужду в нашем покровительстве и союзе с нами» [369] . Таким образом, с обострением кризиса в Петербурге пытались проанализировать создавшуюся на Востоке обстановку и выявить свое место в новой расстановке сил.
368
Горяинов С. Босфор и Дарданеллы. СПб., 1907. С. 47.
369
АВПРИ. Ф. Канцелярия. Оп. 469. 1839. Д. 229. Л. 98–99. Доклад К. В. Нессельроде Николаю I. 31 мая 1839 г.
К
370
АВПРИ. Ф. Канцелярия. Оп. 469. 1839. Д. 229. Л. 100.
371
Цит. по: Виноградов В. Н. Великобритания и Балканы. С. 195.
Английские представители в Константинополе проявили большую активность, чтобы перехватить у России инициативу. Для этого европейские правительства пренебрегли интересами самой Османской империи и заняли позицию грубого вмешательства в ее внутренние дела. По сведениям российского МИД, Порта была готова заключить соглашение с Мухаммедом Али на условиях передачи ему прав наследования всех областей, которыми египетский паша обладал к тому времени. Уполномоченные Порты уже готовы были выехать в Александрию, когда последовало вмешательство пяти европейских государств в форме ноты константинопольских по сланников [372] . Эта нота была подписана 27 июля представителями Австрии, Англии, Франции, Пруссии и России. В ноте говорилось, что «солидарность пяти великих держав по восточному во просу является обеспеченной и… им поручено просить Блистательную Порту воздержаться от принятия без их содействия каких бы то ни было окончательных решений» [373] . В отечественной историографии бытует мнение, что благодаря этой оплошности Бутенева, присоединившегося к ноте вопреки позиции, занятой российским МИД по отношению к коллективным мерам, Россия была вынуждена и в дальнейшем следовать в фарватере английских инициатив. Как свидетельствуют все последующие события, российское правительство в любом случае не захотело бы оказаться в изоляции. Таким образом, подпись Бутенева не носила фатального характера для развития ситуации, если он даже и не имел инструкций Петербурга о присоединении к такого рода документам. Следует подчеркнуть, что на данном этапе развития кризиса как Россия, так и Османская империя пытались избежать вмешательства других держав. Турецкое правитель ство согласилось с предложением российского посланника закончить дело двусторонним соглашением, но под влиянием внушений австрийской дипломатии пересмотрело свою точку зрения, обратившись к представителям пяти заинтересованных стран.
372
АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 229. Л. 258 об. – 259.
373
Георгиев В. А. Внешняя политика России на Ближнем Востоке в конце 30-х – начале 40-х годов XIX в. М., 1975. С. 93.
Идя на соглашение с европейскими кабинетами, российские власти умышленно избегали переговоров с Францией, ориентируясь лишь на союз с Великобританией. Известны самые нелестные отзывы Николая I о Луи-Филиппе как о «короле баррикад». «Отношения наши с тюильрийским двором ныне как бы вовсе не существуют. Государь не доверят прочности существования во Франции порядка вещей», – писал Бруннов [374] . Русско-французское противостояние отвечало интересам сент-джеймского кабинета: англичан пугала возможность союза между этими державами. Распад Османской империи, по мнению Лондона, повлек бы ее раздел на два государства, и в Египте и Сирии господствовала бы Франция, а в европейской Турции – Россия. Известна речь Гизо во французской палате депутатов 20 июня (2 июля) 1839 г., в которой он заявил: «Как ни желательно поддержать целостность Османской империи, это невозможно, поэтому нужно способствовать естественному отделению от нее составных частей, отпадающих сами собою, как камни от ветхого здания. Желательно, чтобы части эти не доставались соседям, а образовали новые, вполне самостоятельные государства, призванные занять место Османской империи в системе равновесия Европы» [375] . Пользуясь преобладающим влиянием в Греции и Египте, Франция могла рассчитывать на его сохранение и в новых государствах. Россия, в свою очередь, как официальная покровительница православного населения Турции, могла быть заинтересована в образовании независимых славянских государств – Сербии, Черногории и Дунайских княжеств. Однако российские власти никогда не выступали публично с подобными предложениями, постоянно подчеркивая стремление сохранить нерушимость османских владений. В то же время очевидным является тот факт, что каждая из этих держав имела строго очерченную область влияния во владениях султана. Но поскольку Николай I занял по отношению к Франции непримиримую позицию, Англия получила возможность манипулировать русско-французскими отношениями в своих интересах, играя на противоречиях между этими странами и препятствуя их взаимному сближению.
374
Цит. по: Татищев С. С. Император Николай I и иностранные дворы. С. 475.
375
Он же. Император Николай I и иностранные дворы. СПб., 1889. С. 183.
В начале сентября 1839 г. барон Бруннов прибыл в Лондон со специальным поручением. Он должен был представить свой вариант европейского соглашения по турецко-египетскому урегулированию. Исходя из условий российского МИД, «морские державы» должны были отказаться от мысли об общем ручательстве за целостность Османской империи, поскольку этот вопрос по-прежнему остается в компетенции двух причерномор ских империй. Державы должны были признать закрытость Босфора и Дарданелл как в мирное, так и в военное время, что в целом отвечало интересам России. Следующим условием российского правительства было требование не вводить англо-французский флот в Мраморное море одновременно с появлением русских морских сил у стен Константинополя. Россия будет выполнять на Босфоре миссию от имени объединенных сил – лишь на такие «коллективные» действия был готов петербургский кабинет. В этом случае, даже подчиняя свой флот «общим» интересам держав, Россия удерживала за собой право действовать на Босфоре без реального участия их морских сил.
В ответ на согласие Англии с выдвинутыми условиями российский кабинет обязывался отказаться от Ункяр – Искелессийского договора. Таким образом, план, с которым Бруннов прибыл в Лондон, вполне отвечал намерению Нессельроде заменить соглашение 1833 г. общим договором, не потеряв его выгод.
«История эта описывалась много раз, но некоторые ее узлы трудно распутать и по сей день», – пишет Ч. Вебстер [376] . Все исследователи едины во мнении, что англичане были «изумлены» предложениями Бруннова. Пальмерстон считал, что следует воспользоваться расположением России, для того чтобы «ввести оттоманский вопрос в европейское народное право. Для всех нас, – признавался он, – будет великою выгодой уничтожить без борьбы этот
исключительный протекторат» [377] . Ему вторил Меттерних: «Настоящее затруднение… лежит между Парижем и Лондоном, ибо Россия – наша» [378] . В то же время было очевидно, что российское правительство отказывалось от своих преимуществ небескорыстно: выдвинутые им условия должны были восполнить некоторые неизбежные потери. Однако ни одно из предложений Бруннова не было принято: англичане, почувствовав готовность российской дипломатии пойти навстречу, начали «торги», в результате которых первая редакция будущей Лондонской конвенции претерпела существенные изменения.376
Цит. по: Международные отношения на Балканах. С. 39.
377
Татищев С. С. Внешняя политика императора Николая I. С. 507.
378
Татищев С. С. Внешняя политика императора Николая I. С. 488–489.
Прежде всего Пальмерстон постарался использовать русско-французские противоречия. Безусловно, самолюбию Николая I льстило устранение Луи-Филиппа от общего соглашения по делам Востока. Однако, как показали дальнейшие события, отсутствие подписи французского представителя под текстом первой Лондонской конвенции явилось скорее следствием англо-французских противоречий относительно широты представляемых Мухаммеду Али властных полномочий, чем успехом русской дипломатии. Выдвигаемый тезис о закрытии Проливов, который провозглашался «общим началом публичного права Европы», был невыгоден России уже в силу того, что не предусматривал устранения нечерноморских держав от решения вопроса, подлежавшего компетенции исключительно России и Османской империи. По мнению В. А. Георгиева, само предложение о закрытии Проливов для военных судов всех государств исходило непосредственно от Бруннова. Автор подробного исследования о ближневосточном кризисе дает весьма нелестную характеристику этому политическому деятелю как англофилу, стороннику космополитической доктрины «европейского равновесия», взгляды которого были лишены национального содержания [379] . Постепенно уступая в переговорах с Пальмерстоном по всем принципиально важным для интересов России пунктам, составляя все новые варианты проекта договора, он, казалось, учитывал более интересы Англии, чем России. Наряду с другими факторами, неблагоприятными для развития ситуации, позиция Бруннова, безусловно, оказала негативное влияние на весь ход переговоров.
379
Георгиев В. А. Внешняя политика России и на Ближнем Востоке… С. 105.
О том, что закрытие Проливов было выгодно прежде всего Англии, свидетельствует, в частности, следующий эпизод. Когда Пальмерстон обратился к герцогу Веллингтону с вопросом, к открытию или закрытию Проливов вести дело, тот ответил: «К закрытию; мы в этих странах слишком отдалены от своих запасов, а у России они под рукой» [380] . Пальмерстон согласился с этой точкой зрения, но в переговорах с российским представителем лукавил, говоря: «Но что мы выиграем, если прорвемся через пролив и даже выйдем в Черное море? Все-таки мы всегда должны будем выйти из него. Следовательно, что нам обоим взаимно может быть полезно, это закрытие обоих проливов навсегда» [381] . В то же время, признавая влияние России в Турции «естественным и законным», Пальмерстон соглашался с тем, что «оно зависит от… географического положения» нашей страны. Правда, в переговорах с российским представителем англичане не акцентировали внимание на этой стороне проблемы.
380
Горяинов С. Босфор и Дарданеллы. С. 58.
381
Мартенс Ф. Ф. Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россиею с иностранными державами. СПб., 1878. Т. IV. Ч. 1. С. 111.
Таким образом, привезя в Лондон предложения об условиях договора, максимально отвечавшего в данных сложившихся условиях интересам России, Бруннов пошел на поводу английских политиков. Пальмерстон настаивал на введении английского флота в Дарданеллы и Мраморное море одновременно с появлением русских судов в Босфоре. По этому пункту Бруннов уступил. Затем он снял возражения по количеству вводимых англичанами военных судов, не ограничивая их числа. И, наконец, российский представитель согласился с формулировкой о закрытии Проливов только в мирное, а не в военное время, как предполагалось поначалу. Этот ряд уступок привел фактически к тому, что закрытие Проливов превращалось в ловушку для русского флота [382] .
382
Дранов Б. А. Черноморские проливы. М., 1948. С. 102.
3 (15) июля 1840 г. после 10-месячных интенсивных переговоров представителями России, Великобритании, Австрии, Пруссии – с одной стороны, и Османской империей – с другой, был подписан акт о соглашении между Турцией и Египтом. Так называемая Лондонская конвенция состояла из самого текста конвенции, секретного протокола и двух особых протоколов. По ст. III конвенции державы обязались защищать турецкую столицу по просьбе султана: «Высокие договаривающиеся стороны… согласились принять приглашение сего государя и озаботиться защитой его престола посредством сообща условленных совместных действий с целью ограждения от всякого нападения обоих Проливов, Босфорского и Дарданелльского, равно как и столицы Оттоманской империи» [383] . В ст. IV имелось продолжение вышеприведенного положения: «Эта мера не будет ни в коем отношении отменять старого правила Оттоманской империи, в силу которого военным судам иностранных держав во все времена запрещалось входить в Дарданелльский и Босфорский проливы. Султан… имеет твердую решимость сохранять на будущее время это начало, неотменно установленное как древнее правило его империи, и, пока Порта находится в мире, не допускать никакого военного иностранного судна в проливы Дарданелльский и Босфорский» [384] .
383
Мартенс Ф. Ф. Собрание трактатов и конвенций… Т. IV. Ч. 1. С. 134.
384
Мартенс Ф. Ф. Собрание трактатов и конвенций… Т. IV. Ч. 1. С. 135.
Таким образом, эти статьи устанавливали новые принципы решения Восточного вопроса. Вместо двустороннего русско-турецкого соглашения в международное право вводилось понятие коллективной гарантии держав по поддержанию существования Турции. Проливы закрывались для флотов всех стран только в мирное время. Это решение имеет два аспекта. Во-первых, закрытие обоих Проливов не было выгодно России, имевшей самую непосредственную заинтересованность в свободном выходе из Черного моря. Россия, безусловно, стремилась к закрытию Дарданелл для неприятельских военных судов, но проблему Босфора она предпочла бы оговорить отдельно. Во-вторых, закрытие Проливов только в мирное время не гарантировало безопасности российского побережья во время войны. По словам Ч. Вебстера, «проливы будут закрыты, пока султан находится в состоянии мира, но не всегда, когда он воюет» [385] . Наконец, провозглашая закрытость Босфора и Дарданелл, «древним правилом» султана, конвенция ущемляла права Порты закрывать и открывать Проливы по собственному желанию, как это практиковалось прежде, подчиняла их режим международному соглашению. Конвенция, по существу, попирала права наиболее заинтересованных держав – России и Османской империи. В ближайшей исторической перспективе конвенция вела к ослаблению русского влияния в Турции и, что было особенно важно, в ее балканских провинциях, населенных православными христианами [386] . Она, вкупе с соглашением 1841 г., послужила прелюдией конфликта начала 50-х гг. [387]
385
Цит. по: Международные отношения на Балканах. С. 40.
386
Жигарев С. Русская политика в Восточном вопросе (ее история в XVI–XIX веках). Критическая оценка и будущие задачи. Т. 1. М., 1896. С. 446.
387
Зайончковский А. М. Восточная война 1853–1856 гг. Т. 1. СПб., 1908. С. 280.