Российский колокол № 3 (45) 2024
Шрифт:
Пора было идти на работу.
Эхо шагов гулко раздавалось в подъезде, решил спуститься пешком, хотя жил на четырнадцатом.
Никто не встретился в коридоре.
Ни звука за одинаково коричневыми дверями.
Бледное помятое небо ещё не проснулось, морщилось пухлыми облаками. Не кричали птицы, не шумели машины, не было прохожих.
Он сунул руки в карманы и свернул налево, а надо было направо.
Улица мигнула, Евген споткнулся и протёр глаза.
– Хрень какая-то.
Ещё один поворот.
Перекрёсток.
Здание офиса.
– Вот
Он развернулся, пошёл прочь, потом побежал, пока не врезался в знакомые двери.
– Что за!..
Евген выставил руки, пошёл, пятясь, обратно, машинально считая:
– Раз, два, три, четыре, пять, шесть – двери.
Чтобы не закричать, укусил руку – больно!
Закрыл глаза, побрёл вперёд – лбом стукнулся в гладкое стекло: двери.
– Это. Блин. Грёбаный. Сон.
Оля читала про осознанные сновидения. Главное – увидеть руки и зафиксировать образ.
Он сел прямо на асфальте и уставился на ладони.
Пальцы дрожали.
Вот заусенец.
Вот след от укуса.
Зазвонил телефон.
– Мама! Привет! Наконец-то ты позвонила!
Евген обрадовался, как маленький.
– Здравствуй, сыночек! Как дела?
– Да что-то с головой не то.
– Что случилось? – Испуг просочился сквозь трубку, и Евген испугался тоже, а поэтому словно протрезвел и вспомнил: Оля Пялкина умерла.
– Не знаю, мам, кружится как будто. А ты про Олю узнала?
– Отдохни, Женечка! Может, на работу не пойдёшь?
– Хорошо, – послушно повторил, – не пойду. Узнала?
Мать вздохнула, как будто набираясь храбрости:
– Оля разбилась. Неудачный прыжок с парашютом.
– Значит, всё же прыгнула. – Почему-то стало обидно. – Не знаешь, она одна была?
– Что?
– Ничего. Жалко.
– Жалко. Может, врача вызвать?
– Я зайду в кафе, выпью воды. Пройдёт. Спасибо, мам.
– Я люблю тебя, сынок!
– Я тебя тоже. А ты как?
Мать удивилась, забормотала что-то невнятное, и Евген понял, что раньше никогда ни о чём не спрашивал.
Почему?
После отбоя долго смотрел на список входящих: ему звонила только мама. Он не звонил никому.
В кафе не было ни единого посетителя.
– Ваш столик свободен, – дежурно улыбнулся администратор.
– Вам как всегда? – Официантка возникла словно из-под земли.
– Бутылку воды.
Через минуту принесли поднос. Приборы, тарелки, хлеб – всё, кроме заказанного.
Евген крикнул несколько раз, никто не отозвался.
От злости он перевернул столик, еда разлетелась, зазвенели осколки.
– Я вам устрою дестрой, блин!
Оля Пялкина умерла.
– До свидания! Приходите ещё! – попрощался администратор, словно не заметивший беспорядка.
Евген сплюнул и показал фак.
Олимпийская аллея манила зелёной тенью листьев и тишиной. Раньше они катались на велосипедах вчетвером – теперь гуляли вдвоём.
Отец приехал раньше и что-то покупал в ларьке, стилизованном под деревенскую избушку. Олег усмехнулся: мороженое, конечно. Себе – ванильное, ему – шоколадное.
Клубничное и крем-брюле
теперь покупать некому.– Держи, пока не растаяло!
– Привет, пап!
Они обнялись.
– Ешь в бумажке, а то накапает!
– Хорошо. – Улыбка устроилась на губах и никуда не собиралась уходить.
Пока папа рядом.
– Как дела?
– Плохо выглядишь, сынок. – Отец нахмурился. – Тебе бы проверить сердце: бледный, под глазами мешки.
– Давай посидим?
– А я и говорю: одышка!
– Просто лавочка удобная, со спинкой. Мы в универе тут физру прогуливали.
– И мы, – отец понимающе кивнул. – Если срезать – выйдешь к «Лопуху». Раньше пиво только там продавали. Весь пед [2] после пар бегал. Ты застал?
– Конечно! Только почему «Лопух»? Кафе «Ландыш» же.
– Кто знает?
– Вкусное мороженое! Спасибо!
Олег хотел вытереть руки о джинсы, отец увидел – сунул платок:
– О себя не вытирают!
– Я помню.
Рябая птичка возилась в ветках клёна, деловито чирикала. Вниз летели мелкие ветки и листья.
2
Педагогический институт. – Прим. автора.
– Пап, у меня получилось.
Олег почувствовал, как кровь застучала в висках и вспотели ладони.
Отец развернулся, посмотрел внимательно, а в глазах заплясал вопрос. Под седой щёточкой волос выступили капельки. «А он ведь постарел!» – как будто впервые Олег заметил глубокие морщины, крупные поры-кратеры, раздавшийся нос.
– Что получилось? – Голос дал петуха.
– Я ему написал.
– Как? Там ведь защита?
– Есть способы. – Олег прищурился. – Я четыре года долбаные игры тестил, пока лазейку нашёл.
– И?
– М…дак он. Что живой, что мёртвый.
– Не поверил?
– Заблокировал. Нет, говорит, у меня брата, мать сказала бы.
– Про меня ни слова? – Отец горько усмехнулся.
Олег развёл руками, охнул, согнулся, потирая грудь.
– Что с тобой, сынок? Скорую?
Он вскочил и замахал руками, как наседка – крыльями.
– Да мышцу свело, сижу много. – Олег разогнулся. – Нормально, пап.
– Значит, не верит Женька. А если фото показать?
– Я не пробовал. Может, сработает, а может, скажет, фотошоп.
Они не спеша шли по аллее. Навстречу катилась розовая коляска с большими, как у трактора, колёсами, которую гордо толкал малыш лет четырёх.
Олег улыбнулся и помахал, мальчик помахал в ответ.
– Слушай, сынок, а выключить их можно?
– Ты про сервер? Чисто технически любую железку можно сломать, но данные зашифрованы в облаках, восстановят. Представляешь, какие там деньги крутятся?
– Представляю… – Отец нахмурился. – А где они сидят?
– Юридически – в Москве. – Физически – это несколько фирм, работающих параллельно: разработчики игр, программщики, похоронщики, рестораторы, суетологи.