Роза Марена
Шрифт:
Она не знала — как, но… отыскивать людей — его профессия, то, что он по-настоящему умеет, и ей придется быть очень, очень осторожной.
Я действительно Рози… и я Рози Настоящая…
Да, она полагала, что это правда, хотя никогда за всю свою жизнь не чувствовала себя более не похожей на «ту еще штучку». Она чувствовала себя обломком кораблекрушения посреди громадного океана. Леденящий ужас, который она испытала в конце своего короткого сна, все еще не оставил ее, но уже нарастало радостное возбуждение, ощущение если не силы, то по крайней мере свободы.
Она откинулась на высокую спинку автобусного кресла и стала смотреть, как, промелькнув, удаляются последние забегаловки и магазинчики. Теперь пошла обыкновенная сельская местность — обнаженные поля и шпалеры деревьев вдоль
Доброта посторонних
1
Она испытала много тяжелых минут за первые дни ее новой жизни, но даже в ту, которая, пожалуй, оказалась самой худшей, когда в три часа ночи она вышла из автобуса и направилась в зал ожидания автовокзала, раза в четыре большего по размеру, чем «Портсайд», она не жалела о своем решении.
Тем не менее она испытывала растерянность и испуг.
Рози стояла у выхода с платформы 62, крепко сжимая обеими руками сумочку и осматриваясь по сторонам. Ее обтекали людские потоки: кто-то тащил чемоданы, другие балансировали перевязанными картонными коробками на своих плечах, некоторые обнимали своих подружек или дружков. Пока она осматривалась, какой-то мужчина подбежал к только что вышедшей из автобуса Рози женщине, схватил ее и так страстно крутанул вокруг себя, что ее ноги оторвались от земли и понеслись по воздуху, задевая прохожих. Женщина завопила от восторга и страха, и ее крик, полный отчаянной радости, прокатился по всему залу ожидания.
Справа от Рози весь угол был заставлен автоматами с видеоиграми. Хотя был еще очень ранний час, ребятишки — большинство в бейсбольных кепках, повернутых козырьками назад, и с почти полностью обритыми головами — уже облепили их. «Попробуй еще разок, Космический Салага! — предлагал ближайший к Рози автомат скрежещущим механическим голосом. — Попробуй еще разок, Космический Салага! Попробуй еще разок…»
Она медленно прошла мимо видеоавтоматов в зал, уверенная лишь в одном: она не осмелится выйти наружу в этот час. Рози казалось, что ее тут же изнасилуют, убьют и засунут в ближайший мусорный бак, если она попытается это сделать. Она посмотрела налево и увидела пару полицейских, спускавшихся по эскалатору с верхнего уровня автовокзала. Один вертел своей дубинкой, выписывая ею сложные зигзаги. Другой ухмылялся — так жестко и недобро, что заставил ее вспомнить о человеке, оставшемся в восьмистах милях позади. Он ухмылялся, но в его беспокойных глазах не было улыбки.
Что, если это их работа — постоянно обходить свой маршрут на автовокзале, проверять каждого подозрительного и вышвыривать каждого, у кого нет билета? Что тут поделаешь?
Ладно, там видно будет. А пока что она отошла от эскалатора и двинулась в отгороженный уголок зала, где около дюжины проезжих устроились на жестких пластиковых креслах. На подлокотниках кресел были установлены маленькие телевизоры с монетоприемниками для их включения. Рози не сводила глаз с полицейских, пока шла, с облегчением заметив, что они двинулись в другую сторону. Через два с половиной, максимум три часа будет уже светло. После этого она и сама уйдет. А пока она хотела бы оставаться здесь, где горят огни и полно народу.
Она уселась в одно из кресел с телевизором. Через два кресла от нее расположилась девчонка в жакете из вылинявшей материи, с рюкзаком на коленях. Глаза ее под раскрашенными лиловыми веками бегали, а по нижней губе стекала длинная серебряная струйка слюны. На тыльной стороне кисти правой руки кривыми голубыми прописными буквами были вытатуированы четыре слова: «Я ЛЮБЛЮ МОЮ ЛАПАЧКУ». Где, милая, теперь твоя лапочка, подумала Рози. Она взглянула на пустой экран телевизора, а потом на выложенную плиткой стену справа от нее. Здесь красным фломастером кто-то накалякал слова: «Пососи мой спидоносный хер». Она резко отвернулась, словно слова обожгли бы ей сетчатку глаз, если бы она посмотрела на них подольше, и окинула взглядом зал. На противоположной стене светились
огромные часы. Было 3 часа 16 минут утра.«Еще два с половиной часа, и я смогу уйти», — подумала она и стала ждать.
2
Она съела чизбургер и выпила лимонаду, когда автобус сделал остановку около шести часов прошлым вечером, а с тех пор — ничего, и теперь проголодалась. Она просидела в кресле с телеком, пока стрелки на стенных часах не показали четыре часа утра, а потом решила, что ей следует пойти перекусить. Рози прошла в маленький кафетерий возле билетных касс, перешагнув по пути через нескольких спящих людей. Многие из них обнимали руками, словно оберегая, вздутые пластиковые мусорные корзины, заклеенные липкой лентой. К тому времени как Рози взяла кофе, сок и чашку бульона, она поняла, что напрасно волновалась, не вышвырнут ли ее отсюда полицейские. Спящие вовсе не являлись транзитными пассажирами — просто бездомные люди, ночевавшие в зале ожидания. Рози стало жаль их, но, с другой стороны, она успокоилась, — было приятно сознавать, что и для нее найдется здесь место на завтрашнюю ночь, если у нее не окажется другой возможности.
«А если он приедет сюда, в этот город, где, по-твоему, он станет искать тебя в первую очередь? Куда он прежде всего направится?»
Глупо бояться — он не отыщет ее, у него нет возможностей найти ее, как иголку в стогу сена, — но эта мысль все равно льдышкой коснулась ее спины и сползла по позвоночнику.
После еды Рози почувствовала себя подкрепившейся и бодрой. Она хотела посидеть в кафетерии еще, но, заметив, что мальчишка-официант смотрит на нее с нескрываемым нетерпением, поднялась и медленно пошла обратно в свой угол с креслами. По пути ей бросился в глаза бело-голубой круг над будкой, стоявшей рядом с торговыми киосками. Вокруг внешней голубой полоски круга были выведены слова «Помощь проезжим». Рози не без горького юмора подумала, что среди всех в этом зале она, наверное, единственная, кто по-настоящему нуждается в такой помощи.
Она шагнула к освещенному кругу и увидела, что под ним, в будке, сидит мужчина средних лет, с редеющими волосами, в очках с роговой оправой. Он читал газету. Она сделала еще один нерешительный шаг в его направлении и остановилась. Ей нет смысла идти туда. Что, скажите на милость, она ему скажет? Что она бросила своего мужа? Что ушла с одной лишь сумочкой, его кредиткой ATM и той одеждой, которая была на ней?
«Почему бы и нет?» — спросила Послушная-Разумная, и полное отсутствие сочувствия в ее голосе ударило Рози как пощечина. Если уж у нее хватило духу оставить его, неужели она не наберется храбрости признаться в этом?
Она пока не знала, осмелится или нет, но понимала, что рассказывать постороннему о главном факте всей своей жизни в четыре часа утра будет трудно. Скорее всего, выслушав, он просто отправит ее куда подальше. Наверное, его основная работа состоит в том, чтобы помогать людям получать новые билеты взамен утерянных или объявлять по радио о потерявшихся детишках.
Но ноги все равно продолжали нести ее в направлении «Помощи проезжим», и Рози поняла, что действительно собирается заговорить с незнакомцем в роговых очках и с редеющими волосами. Сделает это по самой простой причине: она не знает, к кому другому можно обратиться. В последующие дни ей, наверное, придется рассказывать множеству людей о том, что она бросила мужа, что она прожила в спячке за закрытой дверью четырнадцать лет, что у нее очень мало жизненных навыков, а профессиональных — и вовсе никаких, что ей нужна помощь и нет ни одной знакомой души и поэтому приходится полагаться на доброту посторонних.
«Но во всем этом на самом деле нет моей вины», — спокойно подумала она. Это спокойствие и появившаяся решимость удивили ее.
Она подошла к будке и положила ладонь, уже не сжимавшую ремешок сумочки, на прилавок. С надеждой она взглянула на склоненную голову мужчины в роговых очках, на его коричневый, в веснушках череп, просвечивающий сквозь аккуратно уложенные тонкими рядами пряди волос. Она ждала, пока он поднимет голову, но он был весь поглощен газетой с текстом на каком-то совершенно непонятном иностранном языке — греческом или русском. Он осторожно перевернул страничку и, нахмурившись, уставился на картинку с двумя футбольными игроками, борющимися за мяч.