Рождение чудовища
Шрифт:
Она задумалась над этим и вздрогнула, когда взялись за нее. Растерянность и испуг затопили с головой.
Она напряглась, когда чародеи взялись колдовать над ней. И напрасно. Никакой боли. Она в растерянности таращилась на тюремщиков, не понимая, что с ней делают. Ничего не ощущала. Разве что легкое удивление при виде крохотного камешка, легшего ей на кожу. И беспокойство – правильно ли это, что она не вопит, как ее собрат по несчастью?
Она не сразу сообразила, что крики несчастного стихли. Кинув на него взгляд, увидела: он затих, голова откинулась неестественно назад. Лицо застыло неподвижно.
Умер!
Ее
– Ничего, - голос одного из тюремщиков прозвучал растерянно. – Вообще никакого отклика. По-моему, она даже не понимает, что происходит.
Накато перевела на него взгляд. Она и забыла, что с ее печатью пытаются проделать то же самое, что и с печатью ее предшественника!
Опустила взгляд на свою руку. На печати, аккурат посередине, лежал крохотный камешек. Тусклый и невзрачный, мутно-бесцветный. Не верилось, что этот крохотный мутный кристаллик – самое ценное, что только есть в мире. И самое могущественное.
Тюремщики обменивались отдельными словами и короткими отрывистыми фразами. Больше переглядывались между собою – видать, давно понимали друг друга без слов.
Им, быть может, и удобно – а ей не слишком. Поди пойми, о чем они переговариваются! И чего от них ждать. Они словно нарочно, на случай, если окажется среди пленников кто-то с нечеловечески обостренным слухом, как у нее, придумали свой язык. Чтобы даже тот, кто сумел подслушать их, ничего не понял.
Откуда появился кристалл, и куда делся, она тоже не поняла. Не успела заметить.
В подземелье крепости Накато провела почти декаду. Не сказать, чтобы пребывание там ее особенно тяготило. Почти все время она сидела в камере одна, никто ее не трогал. Время от времени ее выводили наружу, передавали колдунам. Однако никто ее ни о чем больше не спрашивал.
Иму ее особенно не донимал, хоть появлялся каждую ночь. Однако, несмотря на явную досаду ее медлительностью, не торопил и не угрожал.
Кристаллы находились у одного из чародеев под кожаным браслетом на предплечье. Накато заметила на третий день, как он их убирает.
И что прикажете делать? Разве что браслет снимать и потрошить его в камере. Затея невозможная! Она не обладала талантами вора-карманника, способного снять браслет на ходу незаметно для хозяина. Да и как – под добрым десятком пар глаз! И хватится его колдун – пусть даже не сразу. Явятся стражники к ней в камеру и найдут пропажу.
– А ты с ними поговори, - посоветовал Иму, когда она в сердцах все это ему перечислила.
– О чем поговорить?! – обомлела Накато.
– Да о чем хочешь. О погоде их расспроси, - ехидно отозвался колдун. – Ладно уж, - он махнул рукой. – Глазами-то хлопаешь. Скажи, что хозяина своего во сне видела. Мол, являлся тебе ночью, насмехался, говорил разное. Выглядел он, - Иму хитро поглядел на нее. – Сморщенным горбатым карликом с выбритой начисто головой и одинокой косицей посередине черепа.
– Это кто-то из ваших? – не удержалась девушка. –
Из башни Ошакати? Точнее – из числа ренегатов, - поправилась она.– Да, - протянул Иму, качая головой и глядя на нее, как на ядовитую гадину. – Удивительное сочетание: совершенно отчетливая степняческая тупость и такая живая сообразительность!
– Здесь говорят – горская тупость, - поправила она невпопад.
– Ну-ну, - буркнул Иму. – Так вот: говорил он, собственно, не с тобой. Он вообще помер тронутым, - перебил он сам себя. – Не в себе был, и слова разумного от него было не дождаться. Так что он просто явился пред тобою и заявил: он, мол, твой хозяин. А правитель Мвенай никогда не дождется возвращения огненного браслета с левой руки жрицы Саалиндж! Скажешь – так тебе и заявил. И хохотал при этом вызывающе и безумно.
– И это их отвлечет? – недоверчиво протянула девушка. – Настолько, что я смогу стянуть все, что угодно, и никто ничего не заметит?
– Прежде всего – народу станет ощутимо меньше, - Иму криво усмехнулся. – Ты просто не представляешь, о чем идет речь, девочка. А заодно поиски пойдут в другое русло, - прибавил он задумчиво. – Проверить такое нельзя – я точно знаю. Если бы они могли – призвали бы дух Чимы давно. За прочие его дела, которые за ним помнятся. А лишнее злодейство, которого он на деле не совершал, его духа не отяготит.
*** ***
Накато положила флейту на колени и уставилась бездумно в сад – на мокрые деревья. Шум льющей с неба воды умиротворял.
Она поступила тогда так, как ей сказал Иму. А что еще было делать? И что терять? Результат поразил – один из колдунов мгновенно вышел из себя, разорался, чтобы увели других заключенных. Нечего, мол, им слушать то, о чем здесь станут говорить. После этого разогнали и стражников. А под конец колдун отослал и своего помощника – якобы с каким-то поручением.
Тот выглядел недовольным, но повиновался – видимо, находился ниже по рангу. Колдун остался один с Накато в зале, который мгновенно показался девушке слишком большим.
Он разжигал какие-то травы, что-то мудрил с зеркалами. Какой-то момент вывалился из памяти, и по сей день девушка не могла вспомнить, что же там происходило. Видимо, колдун как-то сумел повлиять на ее разум. Колдуны умели это – Накато знала. Как она ухитрилась не разболтать ему то, чего не следовало, она и сама не понимала. В камеру ее уносили на руках – прикинулась ослабшей, будто не до конца пришла в себя. Но браслет она с чародея таки стянула: улучила момент, когда он сидел возле нее, уставившись невидяще в сторону.
Выковыряла лишь крохотный камешек – а браслет сунула кому-то из стражников в многочисленные ремни, на которых висело оружие.
Кристалл исчез из ее камеры в ту же ночь. Накато не знала, как – но Иму забрал его. Куда, зачем – он не распространялся. Просто заявил, что скоро и она выйдет на свободу – а пока что пусть не беспокоится ни о чем.
Ее еще пару раз водили к колдунам, расспрашивали. Однако спустя совсем немного времени – судить о днях в кромешной темноте было сложно – ее вернули домой. Куруша тут же отправила ее в купальню, приводить себя в порядок. В ее комнате все осталось нетронутым. Только флейту кто-то заботливо убрал в коробку.