Рождение чудовища

– Это было нужно, чтобы дальше учиться? И… быть помощницей в твоих делах?

– Верно понимаешь. Но это лишь начало. Быть неуязвимой мало. Тебе нужно стать быстрой – быстрее самых умелых воинов, быстрее самых стремительных страусов, быстрее льва на охоте. А после – сильной.

– И у всего этого… тоже есть цена? – голос дрогнул.

– Разумеется. Будет еще хуже, чем в первый раз. Будет страшнее.

– Мне снова придется что-то пить?

– И не только. Но дальше мне нужно твое согласие. Ты должна знать, что с тобой делают, и зачем. И помогать мне. Сейчас ты получила неуязвимость. Завтра убедишься окончательно, что она на самом деле у тебя есть. И ответишь мне – готова или нет.

*** ***

Палец.

Отрубленный накануне палец. Отрос.

А ведь она помнила, как колдун отрубил его! И боль, и кровь. Правда, помнила смутно – будто это было давно и не с ней. Не верилось, что все случилось вчера.

А боль и страх, слабость и тошнота в течение нескольких дней подряд вовсе казались чем-то нереальным и безмерно далеким.

Вот он, палец. Целый и крепкий. Разве что ноготь слишком ровный – не обломанный, не обгрызенный, блестящий – выдает, что палец вырос вот только нынешней ночью. Ни шрама, ни рубца, ни боли. Ничего!

О такой особенности – отрастающие заново пальцы, или мгновенно останавливающаяся кровь после ранений – мечтали бы многие. Любой из пастухов или воинов без сомнений согласился бы выпить ядовитый отвар мастера Амади, лишь бы стать неуязвимым.

И выпить не один раз! Потому что приобретенная способность стоила мучений.

А ей, как сказал мастер Амади, предстоит еще стать быстрой. И сильной – так, что она, может, даже сумеет справиться со львом или гиеной, если встретится с ними среди полей. И сумеет убежать от всадника на страусе, если понадобится!

Только придется опять выпить отраву. Накато вспомнила, как валялась, беспомощная, на камнях. Как задыхалась и выла от боли, как сводило судорогами все мышцы.

Боль – не такая и высокая плата. Она терпеливая, она выдержит. Вспомнились ночи в шатре старика Аситы. Девушку передернуло. Вот уж что противно! Она не получила никакой платы за те ночи. Как и за затрещины Мунаш, и за порку плетьми из толстой кожи мамонта.

*** ***

– Значит, готова?

Накато кивнула.

– Да, мастер Амади! – спохватившись, подтвердила она.

– И не боишься? Будет тяжело, ты можешь умереть, - он что, отговорить ее пытается?!

– Я не умру, - она решительно нахмурилась.

– Ну, что ж, - колдун хмыкнул – вроде как одобрительно. На какое-то мгновение Накато сделалось не по себе. – Пойдем, я тебе кое-что покажу, - он поднялся, вышел наружу, и девушка последовала за ним. Всколыхнулось любопытство.

Колдун привел ее к небольшой поляне, заросшей совсем короткой и мягкой травой, среди скал. Края заросли колючим кустарником.

Накато получила несколько небольших плетеных корзинок и приказание – собирать ягоды с кустов. Между делом он обронил, что есть ягоды не запрещается.

И ушел. Накато, едва ли не ошалев от восторга, оглядела полянку. Закрытая со всех сторон высокими, поросшими короткой травой скалами, прогретая солнцем, ползущим к зениту. Трава – мягкая-премягкая. На полях, где девушка провела всю жизнь, такой не было. И поручение – скорее даже не поручение, а награда. Правда, кусты невозможно колючие, но ради сладких ягод можно и потерпеть. Тем более, что теперь на ней любые царапины заживают куда быстрее, чем прежде!

Накато и не заметила, как прошел день, наступил вечер. Только когда повеяло легкой прохладой, спохватилась. Солнце ушло с поблекшего неба.

Обратно в пещеру ее увел колдун. Там уже горели костры – не один, на котором грелась еда. А несколько – вокруг прежнего кострища. Появился плоский камень, на котором разложились костяные инструменты, плошки с пеплом, сушеные травы…

В животе сжался комок холода. Прошедший день разом отодвинулся, стал далеким и будто несуществующим.

Ну да, а она как хотела?! Счастливые дни вроде нынешнего будут выпадать редко среди обычных, наполненных или болью и страхом, или суетой. Впрочем, в этой, новой, жизни они все-таки были – счастливые беззаботные дни. Нынешний и вовсе был, как в далеком, забытом детстве. Да и до прихода в горы дни нельзя было назвать особенно скверными – она просто шла за своим новым хозяином.

Шла, ей не приходилось ни следить за страусами, сгоняя обратно разбежавшихся. Ни вычесывать в конце дня длинную шерсть мамонтов. Ни мыть посуду, ни собирать сухие стебли травы для костра, ни вытряхивать пологи шатров, ни… она просто шла и ела. Спала, ела и снова шла.

– Вот, - голос колдуна вывел из размышлений. – Хотя – сначала сними накидку. Брось в угол, - он кивнул. – И пей.

Отвар оказался ароматный, сладковатый. Но она-то знала, что последует дальше. Выпив, пришлось улечься между разожженными огнями. Голова слегка кружилась. Огонь согревал участки кожи, а голый камень леденил спину. Незаметно накатила чернота, утянула в глубину беспамятства.

*** ***

Накато щурилась на солнечные лучи, лежа у входа в пещеру.

Ощутимо похолодало. Близилась осень. Разумеется, еще будут теплые дни – но они станут все реже, а прохлада будет все сильнее.

Она всегда остро чувствовала в последнем летнем зное приближение прохлады. Но о ней пока что можно не думать – пока еще тепло. А когда солнце поднимется выше, и тень каменного козырька укроет вход, еще потеплеет. Камни нагреются. Возможно, удастся выйти наружу, погреться под солнечными лучами.

Сколько она не выходила? Дней не считала – и не замечала смен дня и ночи.

Но если сейчас глядит на солнце – значит, все закончилась. Мысли прояснились. А колдуна не видать – ушел куда-то?

Хотелось есть. Девушка повернула голову, оглядела внутренность пещеры.

Темно! После солнечного света она не могла различить, что делается в тени. Подняться бы – да сил нет. Ни еды найти, ни выйти наружу.

– Проснулась?! – колдун появился неожиданно, заставив ее вздрогнуть. – И чего лежишь? Вставай! Нам пора идти.

– Куда идти? – растерялась Накато. Голос не слушался, хрипел.

– Эко! Голосок прорезался, - едко проговорил он. – Болтать ты стала горазда, кажется, пора бить. Вставай и выметайся наружу!

– Я не могу, - девушка окончательно растерялась – она отвыкла от такого обращения.

Попыталась пошевелиться – но ничего не вышло. Вот только колдуна это не интересовало. Он пребольно ткнул девушку ногой в бок. Она охнула, на глазах выступили слезы от боли и беспомощности. Она и забыла, когда ее били! Да что там – колдун за всю дорогу ни разу голоса на нее не повысил – не то, что руку поднять. И вдруг – ногами. А тот, будто решил наверстать упущенное, принялся пинками ее выпихивать наружу.