Рождение городской легенды

Я бессильно упал на стол, чуть не швырнув в парня его блокнотом.

— Это твоя кличка? — жалобно проблеял я, не зная, откуда еще черпать терпение. Да и вообще не понимая, почему вожусь с этим нахалом.

— Наверное, — неуверенно и осторожно он вытащил из моих рук блокнот. Я поднял взгляд, не поднимаясь со стола. Парень внимательно изучал форзац, будто там была не одна буква, а целое стихотворение. — Наверное, — повторил он, отложив так раздражающий меня объект в сторону. — Кажется, да, но я не уверен. Не помню, прости.

— Амнезия? — усмехнулся я, и вдруг, как будто удар током получил.

Вполне может быть. Его ведь избили. Я резко встал и подошел к Зэту — так я в тот момент решил его называть, пока не выяснится еще что-нибудь, — отчего он трусливо поджал плечи. Я грубо откинул назад спутавшиеся прядки его челки и передернул плечами — огромный синяк на лбу переходил в припухшую ссадину с содранной кожей и запекшимися капельками крови. Парень торопливо убрал мои руки, опустил голову, пряча лицо, и стал зачесывать челку на место, жмурясь от боли.

Своих не бьют по голове и жизненно важным органам… своих уличные псы просто кусают, больно, но не смертельно; этому же, кажется, пытались перегрызть глотку. Я почти убедился, что парень не имеет никакого отношения к той шайке. Но мелькнувшая, как вспышка неяркого света где-то в глубине сознания, мысль заставила снова ощутить неуверенность и ужас. Может быть, просто у нового поколения новые правила?

— И за что тебя так?

— Я не знаю…

Тучи за окном ползли медленно, сонно, никуда не торопясь. Жить и терпеть жизнь становилось все труднее. Парень очень старался не показывать, как ему больно от каждого движения. Я старался делать вид, что у него это получается. Он старался притвориться, что верит моим наигранно безразличным взглядам. Эта игра продолжалась и на следующий день, превратив мои выходные в сплошной безвкусный и совершенно бессмысленный спектакль для двух бесталанных актеров.

— Не притворяйся, что спишь, — с непонятным чувством сказал я, слегка удивленно глядя на парня, свернувшегося на моей кровати.

— Я не притворяюсь, — тихо ответил он, — я пытаюсь заснуть. Не могу больше терпеть твои бесконечные переживания. От тебя так и веет волнением.

— Я не…

— И усталостью. Лучше тоже поспи.

Он говорил это спокойно, кажется, даже не понимая, насколько напугали меня эти слова. Да, он был прав. Но я никак не предполагал, что по мне все так хорошо видно. Я был весь на нервах, а теперь начал нервничать из-за того, что нервничаю. Глупость ситуации не знала никаких границ, но в жизни все порой напоминает чистейший бред.

После этого разговора я долго стоял на кухне, у окна, бездумно пялясь на тучи. Монотонное гудение в голове не прекращалось, не впуская в сознание ни одной адекватной мысли. А меня это даже не особо беспокоило. Я просто стоял у окна, опершись на высокий подоконник, пока в голове что-то не щелкнуло. Глухо, со звуком ломающейся печеньки.

На мой удивленный взгляд Зэт только пожал плечами и ушел с кухни, прихватив всю пачку, которую я специально для него достал. По правде говоря, щедрости в этом жесте не было, я просто всегда ненавидел соленое печенье, которое приносила мать, и думал таким вот способом от него избавиться.

Я прикусил губу и торопливо набрал хорошо знакомый номер, быстро, пока не передумал. Как обычно. Долгие-долгие гудки. И веселое, жизнерадостное:

— Да?

— Слушай, ты это… ты не занят сегодня? — сбивчиво и путано начал я. — Я просто тут подумал… Короче… ты.. Где ты?

— Ставь чайник, — рассмеялся в трубку Каэдэ. — Я уже у твоего подъезда.

Что ни говори, в мире встречаются такие люди, которые умудряются быть в двух местах сразу, жить двумя жизнями одновременно. Таким был мой лучший друг. У Каэдэ получалось обманывать весь мир, быть тем, кем его хотели видеть в конкретный момент конкретные люди. Он не притворялся, он таким и был. Оставаясь собой, он становился кем угодно. Просто он был неким живым зеркалом, отражавшим вкусы и предпочтения собеседников. Он легко впитывал их интересы, привычки и даже мимику, так же легко со всем этим расставаясь. Помогала в этом и внешность — она была приятной, но совершенно не примечательной. Угловатые скулы, вытянутый подбородок, аккуратный нос и очень мягкий, слишком теплый взгляд. Каэдэ умел нравиться людям, совершенно ничего для этого не делая, располагать их к себе. Никто и никогда не узнал бы в нем задиру одной из самых нашумевших в свое время уличных банд города. И даже узнав, я просто уверен, стали бы всячески защищать, называя невинной жертвой, которую просто насильно, давлением и угрозами заставили перейти на «сторону зла».

Родившись в самой обычной семье, он был своим для людей вроде меня. Тех, кто с детства привык экономить на всем. Но Каэдэ легко влился и в «высшее» общество. Ребята из богатеньких семей никогда не брезговали звать его в свою компанию, чтобы погулять или сходить в клуб. Харизма решает многое.

Со временем социальное неравенство в нашем городке стало исчезать. Или мне так казалось. Моя семья немного поднялась, книжный магазин родителей пользовался популярностью, и мы даже перебрались в новую квартиру, где у меня впервые в жизни появилась собственная комната. Мне было тогда пятнадцать. Самое время для подобных вещей. В таком возрасте дети уже не считают себя детьми, думают, что они взрослые, самостоятельные люди и способны жить собственным умом, без дурацких советов родителей, которые ничего не понимают в жизни современных подростков.

А я… Я, кажется, всегда был немного неправильным подростком. Я не понимал и не принимал их философии, их целей и принципов. И стиль жизни подростков, а после и молодежи нашего города был не для меня. Каэдэ меня в этом поддерживал. Именно поэтому, думаю, и после школы мы продолжали держаться вместе.

Скинув куртку, Каэдэ старательно поправил кофту и внимательно посмотрел на себя в зеркало. Снова поправил кофту и опять посмотрел в зеркало. Поправив одежду в пятый раз, он плюнул на все, отвернулся от злосчастного зеркала и, сделав невозмутимое лицо, пошел на кухню под мой тихий смех.

— Судя по твоим «слушай… тут это… ну… ты не занят…» у тебя что-то стряслось. Судя по твоей роже, что-то серьезное.

Друг мой, если честно, не отличался особой проницательностью, так что я даже не рискнул предполагать, что же там творилось с моей рожей… Оставалось надеяться, что он про порез.

— Тут ты прав, — вздохнув, я снял очки, устало потер переносицу, совершенно не зная, с чего начать, о чем говорить, а о чем промолчать. — Я посоветоваться с тобой хотел.

— Мамо, что ты как маленький, не можешь сам решение принять, что ли? Выбирай ту, которая красивее.

Я удивленно вылупился на друга, отчаянно не понимая, что за чушь он несет. В таком состоянии соображал я крайне туго, Каэдэ успел даже себе чай навести, пока я не догадался и не зашипел на него:

— При чем тут вообще девушки? Разве я хоть что-то сказал о девушках?

— Нет, — пожал плечами, совершенно невозмутимо продолжая помешивать сахар в кружке. — Так в ком же дело?

— Да я сам не знаю, кто он…

— Опять? — и удивленно, и возмущенно воскликнул Каэдэ, я шикнул и замахал руками, призывая его к тишине. Мужчина откинулся на спинку стула, сложил руки на груди и сурово посмотрел на меня. — Ты что, опять там кого-то выслеживаешь?

Та самая квартира, куда перебралась моя семья несколько лет назад, находилась в центре города. Центр оказался намного тише, чем я думал. Вся бурная жизнь начиналась лишь к ночи, в клубах и барах. Вечерами я иногда сидел на подоконнике, читал и смотрел на соседнее здание. В мое окно как раз был виден один такой клуб. Я лениво перелистывал страницы и смотрел на шумную молодежь, медленно стекавшуюся к этому странному заведению с непонятным мне названием. А по утрам я собирался на учебу и смотрел, как эта самая молодежь расползается по своим домам.