Рождение Императора

Раньше мне не приходилось так гулять. Между Турхемом и школой пролегали поля. До горизонта не возвышалось ни деревца. Ветер трепал колосья по обеим сторонам дороги. Не смолкая, трещали кузнечики. Под ногами же лежала изъеденная трещинами глинистая земля. Иногда – щекотный пучок травы или камень.

Кажется, я был счастлив. Как в объятиях мамы…как с Целесс… как за книгой, когда запустил шифр. Всегда по-разному, но одинаково остро и незабываемо.

В город я пришел еще до полуночи, как и рассчитывал. Через двадцать минут летун приземлился на башенке резиденции гильдии псиоников.

Целесс!

Мы встретились во внутреннем садике, пропитанном ароматом цветов и яблок. Она была розовая и запыхавшаяся. И всегда меня слышала…

От одного прикосновения к ней кружилась голова. Я сел на лавку, привлекая подругу к себе на колени.

– Что у тебя с губой?

Я усмехнулся, ловя её губы.

– Мама была в ярости… Она всегда говорила, что главное – это семья. И тут я поднимаю щит вам – от дяди.

Я поднял на неё плывущий взгляд.

– Я не знаю. Не спрашивай.

Провел рукой по груди под серым платьем школяра-псионика. Прижал плотнеё, впиваясь в губы снова… Она ударила мне по плечу, привлекая внимание. Спрыгнула с колен, повела к себе в комнату. Я лишь старался не споткнуться по дороге и не выронить книгу, бездумно идя за ней в темноте. Как я соскучился по тебе, Целесс…

6.

Анж разбудила рано, с рассветом. Она всегда знала дома я или нет. Хотя, возможно она заходила каждое утро – не знаю. Я сел на кровати, вопросительно глядя на нее.

– Отец встал, Марго еще нет.

Я кивнул. Пробегусь, пожалуй.

Ожидая, когда женщина покинет комнату, я сидел на кровати и потирал глаза. В голове всплыла недавняя отцовская фраза: «Я наблюдал ваш разговор с Целесс… Даже мать не всегда понимает…»

Анж вздрогнула, оборачиваясь. Я поднялся и медленно пошел к ней. Как же так!? Анж пятилась назад, пока не уперлась спиной в стену у двери. Глаза, знакомые с детства – добрые и смеющиеся – смотрели на меня с неподдельным страхом. На лбу выступили капельки пота.

– Андрес, что ты…?

Я и сам не знал, что собирался делать. Взяв за горло, я прижал Анж к стене. У неё рука не поднимется причинить мне вред! Она же как нянька мне была…

Как же так?! И все эти годы ты доносила обо всем, что у нас происходит, о чем мы думаем? Но кому? Кому?

– Кому?

– Я отчитываюсь только перед главой гильдии.

Вот оно что. Анж…

Я помнил её, сколько помнил себя. Она часть этого дома, часть нашей семьи. Она делила с нами всё: кров, еду, радости и беды. Анж была рядом всегда.

– Беги… - прошептал я, разжимая руку и тяжело опираясь о стену.

Женщина нырнула вбок и исчезла за дверью. Я вздохнул, закрывая глаза. Почему так? Почему?

В окнах стремительно поднималось солнце, щекоча лопатки. Нужно было возвращаться в школу, я направился под душ.

– Мам, пап… - улыбнулся, заходя в столовою.

– Андрес!? – воскликнула мама, с шумом отодвигая стул.

– Сын?!

Мама замерла в нерешительности. Я прилетел только для этого, мам. Не смей делать вид, что не рада мне! Стремительно преодолев несколько шагов, она потянула руки, и я подхватил её, прижимая к себе и пряча лицо на груди. Как же я скучал, мам.

– Ты будто в день по сантиметру прибавляешь!
– смеялась она.

– Анж не видел? – спросил отец.

Пройдя к своему месту, я взял вареное яйцо, подкинул в воздух.

– Не играй с едой, – побранила мама.

– Анж больше не появится в нашем доме, – предупредил я, наливая себе молока. – Нужно подыскать новую помощницу. Желательно, не псионика, доносящего Арханцель все происходящеё у нас в доме и в головах.

Мама и отец замерли, перестав жевать. Обернулись друг на друга. Потом мама отвернулась, и злость искривила черты лица. Отец, поднявшись к окну, от всей души ударил раскрытую раму окна. Стекло жалобно загудело.

– Ты отпустил её? – обернулся через мгновение.

Я вскинул взгляд. А ты бы не отпустил? Отец отвернулся.

– Пригрели… - прошипела мама в сердцах.

– Ты пятнадцать лет не могла понять, что Анж – псионик? – обернулся снова отец.

– Саш, не утомляй… - отмахнулась мама, вставая из-за стола. Я сдержался, чтобы не улыбнуться. Откусил хлеба. Все уже случилось. Что уж…

Доев, я сходил в кабинет за книгой. Лишь здесь, в комнате, где я постоянно накручивал все новые и новые защитные программки, книга могла быть в безопасности. Вернувшись, я подошел к отцу у окна. Он все еще переживал.

Открыв замок книги, я достал сложенный листок бумаги, на котором, как мог, изобразил дерево.

– Художника из тебя не вышло бы. Написано «белое». Что у него белое?

– Все.

– То есть белое невидимое дерево? Ветви так и выглядят как ласты, или ты не смог разъединить их вовремя?

Ласты… Что это? Открыв четвертую страницу с невидимым оружием, я показал папе. Какое-то время мы смотрели друг на друга, пока он не потер нос, опуская голову. Значит, не расскажешь?

Я все равно не пойду дальше, пока не узнаю что это за оружие.

– Что? – в дверях стояла мама. Это уже становилось интересным.

Увидев раскрытую книгу у меня в руках, она подошла.

– Это то, о чем я думаю? – спросила она, и отец кивнул.

– Через полгода тебе исполнится шестнадцать, Андрес, – начала мама и я поднял взгляд от книги. – Мы давно решили, что в день твоего шестнадцатилетия расскажем одну историю… которая, надеюсь, избавит нас от недомолвок и многое прояснит.

– Почему не сейчас? – удивился я.

– Нужно кое в чём разобраться. Возможно, эта история приобретет совершенно другие оттенки.

Я закрыл книгу, запер замочек. Аккуратно завернул в рубашку.

– Это же твоя рубашка! – воскликнула мама.

– Ну, не могу же я таскать её без всего… а её сундук слишком большой.

– Андрес, а карманы? Да хоть креациновый мешок!

Я замер, пытаясь представить, как положу эту реликвию в карман. Когда она была в руках – я чувствовал её, был уверен в безопасности. Рассмеявшись, отец махнул рукой. Мама же расстроено уткнула пальцы в лоб. Мам…

– Андрес, мало того, что ты полностью игнорируешь обувь… Ты еще и одежду начал употреблять не по назначению.