Рождение волшебницы

На пороге башни Юлий поймал исполненный жалости и любви взгляд и сурово свел брови.

Внутри башни стало совсем темно. У Буяна имелся и свой свет – волшебный перстень с камнем пронзительно синего, режущего глаза свечения. Пигалики разобрали мусор и отвалили мертвого стражника. Буян раздернул запекшуюся кровью курточку и припал к груди Черниха. И так велика была вера людей в могущество подземных жителей, что все набившиеся в башню люди, затаив дыхание, готовы были к чуду: сейчас малыш поднимется с просветленным лицом и скажет, что покойник жив.

Когда же пигалик распрямился, люди потупились.

– Княжич Юлий! – обратился к наследнику один из товарищей Буяна, немолодой и довольно тощий, узкоплечий пигалик с каким-то бабьим, несмотря на усики, лицом. – Присутствующая здесь Золотинка, девятнадцати лет предположительно, место рождения неизвестно, родители неизвестны, воспитанная братьями Поплевой и Тучкой, называвшая себя также ложным именем принцесса Септа, называвшая себя также ложным именем царевна Жулиета, – бесстрастно продолжал пигалик – так, как если бы он выступал в суде, – обвиняется в совершении преступления, предусмотренного статьей двухсот одиннадцатой частью третьей Уложения о наказаниях: невежество с особо тяжкими последствиями. Упомянутая Золотинка объявлена сообществом свободных пигаликов в бессрочный розыск. Она же является важным свидетелем по делу о преднамеренном убийстве пигалика Черниха и должна быть допрошена в интересах следствия. В связи со сказанным и в соответствии с Каменецким договором, раздел третий, статья пятая, мы требуем выдачи означенной Золотинки для производства следствия, судоговорения и соответствующего наказания.

– Дело обстоит сложнее, чем ты предполагаешь, Млин, – негромко, но с обескураживающей ясностью произнес Буян и обратился к наследнику: – Княжич Юлий! Совет восьми передаст вам особый письменный запрос по поводу Золотинки.

Вмешательство товарища неприятно поразило Млина.

– Буян, прошу извинить… недопонял… – пробормотал он, сбиваясь со свистящей учтивости на укоризненный шепот.

Нужно было знать пигаликов, что оценить размеры недоразумения. Размолвка такого рода для неизменно вежливых и доброжелательных человечков равносильна была людской перепалке с использованием громких и оскорбительных ругательств. Все молчали, по-своему удивленные.

Понятно, что пигалики располагали всеми необходимыми сведениями о недуге Юлия и о неудачных попытках исцеления, они нисколько не рассчитывали, что он поймет. Но поймут те, кому положено, и ответ будет должным образом получен. Пигалики не считали учтивым миновать Юлия и обращаться прямо к боярину Чеглоку, который и решал дело.

Но Юлий отвечал сам:

– Я хотел бы засвидетельствовать Совету восьми глубокое уважение, – сдержанно сказал он. – Я намерен строго придерживаться Каменецких соглашений. Убийство пигалика – тяжкое преступление. Расследование будет проведено со всей тщательностью, виновные понесут наказание. Боярин Чеглок проследит, чтобы никто не ушел от ответственности.

– Шушую, гошударь! – поспешно прошепелявил воевода.

Буян, приподнявшись на цыпочки, накинул на Золотинку теплый плащ – она дрожала – и быстро, чтобы избежать благодарности, отступил.

– Вы имеете право на самостоятельное расследование, – заявил он, обращаясь к Юлию и к Чеглоку. – Согласно Каменецким соглашениям, раздел третий, статья девятая, в данном случае вам принадлежит право первой руки.

– Буян, – прошипел Млин, едва владея собой от изумления, – но наше обвинение предъявлено раньше.

– Кроме того, – продолжал Буян, не глянув ни на товарища, ни на Золотинку, – лица, не достигшие восемнадцати лет, освобождаются от ответственности по двухсот одиннадцатой статье Уложения. Поскольку возраст упомянутой девицы точно не установлен, Совет восьми обязан принять однозначное решение в ту или иную сторону. И только после этого возможно установленное законом преследование. Я также уполномочен заявить, – не переводя дух, продолжал он, – что мы требуем выдачи конюшего Рукосила, ложного Видохина, который обвиняется в преднамеренном убийстве пигалика.

– Он задержан, – тотчас отвечал Чеглок (все они просто не давали Юлию говорить). – Рукосил подозревается в оборотничестве. В течение часа, я думаю, мы установим личность оборотня. Присылайте стражу. Получим или не получим ответ, мы передадим вам оборотня для дальнейшего расследования. Такова воля наследника.

– Наше почтение, княжич! – сказал Буян. Все четыре пигалика одновременно – ошеломленный, потерявший дар речи Млин в том числе – сняли шляпы и, помахав ими для учтивости, сердито нахлобучили обратно. Потом в угрюмом молчании они подняли тело убитого товарища.

Буян так и не глянул больше на Золотинку, он был подавлен и мрачен. Никто, однако, еще не покинул башню, когда со двора послышались встревоженные и озлобленные крики, которые свидетельствовали о новом несчастье.

Стражники имели время подтащить умирающего при каждом толчке Лжевидохина ближе к караульне, расположенной в Старых палатах. До входа оставалось два десятка шагов, когда старик запросил передышки. Он плюхнулся на приступок и бессильно привалился к стене.

Прямо над синюшной его образиной на круглой каменной плите красовалась топорно высеченная харя. Общие обводы хари напоминали обрубленный вверху и сходящий книзу на угол щит; выдающийся вперед, обезьяний рот обозначен был, как рисуют дети, подобием сливовой косточки. Такие же глаза-косточки имели высверленные зрачки – палец сотника ушел в дыру весь и не встретил упора. С чисто художественной точки зрения не вызывал нареканий только нос – по той достаточной причине, что был отбит начисто в незапамятные времена. Под этой-то застывшей каменной рожей, меняясь в лице, постанывая и закатывая глаза, умирал мгновение за мгновением Лжевидохин.

– Ради всего святого! – задыхался Лжевидохин. – Воды! Неужто не найдется доброй души подать старику стакан воды?

Поколебавшись, сотник послал малого помоложе к пруду. Тот, не замешкав, вернулся с перевернутым, как котелок, шлемом и протянул его чародею. Лжевидохин придержал малого возле себя и достал неизвестно откуда перстень – мгновение назад его не было на руке, отщелкнул большой красный камень, словно крышку ларчика. Из неловких старческих пальцев посыпались на колени разноцветные жемчужины.

– Что такое? – испуганно вскричал сотник. – Собрать! Быстро! – На старика он бросился сам.

– Пилюли, – беспомощно отбиваясь, лебезил Лжевидохин. – Одна пилюля на стакан воды, – хрипел он в неравной борьбе. Когда сотник отнял у него красный перстень, старик отправил в рот одну жемчужину.

От горького снадобья свело челюсти. Выпучив глаза, Лжевидохин торопливо перехватил шлем с водой, и малый, что стоял столбом, безропотно его отдал. Щеки чародея пучились, округлившись, словно в позыве рвоты. С выражением величайшей муки оборотень прыснул стиснутыми губами, и от этого вылетел изо рта полупрозрачный язык пламени. Он опалил брови стражнику, который ползал на коленях, выковыривая между камней жемчужины. Стражник опрокинулся – так и жахнулся наземь, сотник отпрянул, не больше хладнокровия выказала и вся остальная военщина.

Как ошпаренный, Лжевидохин поспешно плеснул воды в жарко разинутый огненный рот – вода зашипела, ударив паром, из ноздрей, изо рта повалил дым залитого пожара. Старик окутался клубами. Дым валил толчками, бурливые волны шли выше головы, целиком укрывая чародея. На карачках, не имея духу подняться, убирался прочь сердобольный малый, что притащил больному старикану водички, и растерял жемчужины тот, что собирал. Клубы горючей мглы пучились и растекались по мостовой. Из самой гущи бурления доносился надсадный кашель.