Рождение волшебницы

Юлий, отпрянув, шатался. Возможно, он был ранен, но не заметил этого в горячке боя. Нашлись сметливые люди, которые не замедлили поддержать наследника, а Золотинка бросилась было на помощь и остановилась на полпути.

Отовсюду высыпал непричастный к схватке народ.

Одержимый хотенчик с бездумной мстительностью колошматил изъязвленную тушу вепря.

Какой-то расхлябанной припрыжкой бежал Видохин. Ни на что и ни на кого не обращая внимания, он опустился перед своим же распростертым телом, дрожащей рукой тронул себя за безжизненную щеку и глянул в остекленевшие глаза.

– Мертв! Не дышит… – потерянно проговорил чародей.

Мгновение-другое он пребывал в столбняке, пораженный до полного бесчувствия, кажется… Потом дернулся, оглянулся, пытался вскочить, захваченный множеством одинаково бессмысленных побуждений, с рыдающим стоном рванул на груди мертвого Видохина шубу, кафтан и, не покончив с этим, припал было к груди, чтобы уловить биение сердца, – не сделал и этого. Схвативши запястье мертвого двойника, Видохин сверкнул красным камнем и в крик, не скрываясь, затарабанил заклинания… И снова он сверкнул камнем, снова… снова он бормотал срывающимся от страха голосом могучие и грозные заклятия.

Все было напрасно – ничего не происходило.

Ложный Видохин уже никогда не мог обратиться в Рукосила.

Обращение оборотня было бы еще возможно, если бы в мертвом ученом уцелела хоть капля жизни, если бы последним затухающим светом, смутным бредовым видением жил мозг. Но последняя капля жизни растворилась в вечности прежде, чем Рукосил-Лжевидохин успел подбежать к своему мертвому подобию.

– Сдох… – раздавленно произнес оборотень сам себе и вдруг, вскинувшись, с остервенением саданул кулаком безжизненного двойника. – Сдох! Сдох! – прорычал он, скрючивая в бессильной ярости толстые обожженные кислотами пальцы. И повторил безнадежно, шепотом: – Мертв…

Мертв… Руки упали, поникли плечи. Под действием мучительных мыслей, желтое, в пятнах лицо Лжевидохина набрякло, отяжелело складками дряблой кожи, он уронил голову и застонал в неизбывной, беспросветной тоске.

Одна Золотинка понимала, какое горе постигло всесильного чародея. Для остальных это было только зрелище – жутковатое и ошеломительное даже после всего случившегося. Было на что посмотреть: народ опасливо сторонился одержимой палки, толпился возле поверженного вепря. Нашлись охотники подивиться на двух Видохиных – мертвого и живого: этот недвижен, тот убит горем.

Сделав неимоверное усилие над собой, Лжевидохин поднялся, обронил за спину облезлую шубу, до мелочей, до старых пятен, сходную с той, что была залита кровью и растоптана.

– Стража! – кликнул он, оглядывая окружающих. – Дюпа, Судок, вы! Займитесь скоморохом. – Неуклюжий жест в сторону Золотинкиного куколя. – Это колдунья. Она всему виной и за все ответит.

Дюпа и Судок, сметливые хлопцы, недоверчиво оглянулись, отыскивая подле себя человека, которому мог бы принадлежать нахально распоряжающийся го-

– Живо! Хватайте! – повторил Лжевидохин, озлобляясь собственным горем.

Дюпа и Судок повиновались ровно на шаг, то есть ступили вперед, обозначив тем самым готовность не вовсе пренебрегать повелением, и остановились, недвусмысленно показывая, что повелительного голоса самого по себе еще не достаточно, чтобы распоряжаться такими самостоятельными ребятами, как Дюпа и Судок. Донельзя расхлюстанными по случаю всеобщей сутолоки, перемазанными, в меру пьяными и в значительной степени краснорожими.

– Я – Рукосил! – нетерпеливо притопнул Лжевидохин. – Мерзкая ведьма обратила меня в двойника этой старой развалины без мозгов, что сунулась под кабана. Я ваш хозяин! – И снова топнул – бессильно, неловко и грузно.

Сметливые ребята переглянулись и подались еще на полшажка.

– Ну вот же, вот! – вызверился Лжевидохин и с отвратительной злобой пнул безжизненное тело ученого. – Не бывает двух одинаковых людей без колдовства, понятно, остолопы?

Остолопы переглянулись беспокойно. Ананья и стражник, которые могли бы подтвердить превращение, верно, где-то отлеживались. Из посвященных только Лжелепель имел возможность оказать Рукосилу поддержку, он и высунулся.

– Что стали, выродки! – сходу подстегнул он усердие стражи. – Видохин – хозяин, а я, чтоб вы знали, Мамот!

Дюпа и Судок грохнули смехом. Неистовство шута, бессильная ярость старика только добавляли веселья.

– Заткнись, недоумок! – окрысился на шута старик и с потешным отчаянием схватился за сердце. Шутовской же царь – вот шельма! – изображая почтительный испуг, кинулся подержать болезного под локоток. А тот барахтался в услужливых руках и отбивался, как своевольный ребенок от няньки. Он изловчился закатить шуту оплеуху.

Лжелепель, желая облечь в слова свою покорность, приоткрыл рот и… получил жуткий удар по зубам. Сплошь черная от крови и грязи палка заехала ему в челюсть. С полным костяного дрязгу ртом оборотень еще стоял, выпучив глаза, когда одержимая треснула его по темени. Ни словом не возразив, он рухнул с похожим на бульканье стоном.

Лжевидохин грузно присел и прикрыл лысину руками. Но палка вильнула в сторону красного куколя с черной оскаленной харей.

Не ожидая, что будет дальше, Золотинка одним прыжком перекинулась через низкую закраину водоема. Под водой достал ее ощутимый удар пониже спины. Пруд забурлил. Скользящий удар вдоль спины забросил хотенчика под куколь. Золотинка перевернулась, а рогулька дернулась вверх через плечо и забилась в сукне, оказавшись где-то подле щеки. Этого мгновения хватило Золотинке, чтобы стиснуть руку, – словно рыбу поймала. Она поднялась и сорвала тряпки с головы. Шатаясь, отплевываясь гнилой водой, скользя по илистому дну, Золотинка побрела к берегу.

Хотенчик упрямо бился, но уже затихал в пясти, как остервенелый от истошных рыданий ребенок. Не ослабляя хватки, она распутала замотавшуюся в куколь палку и прижала к губам ее выщербленный бок. Материнский поцелуй успокоил хотенчика, он вздрогнул последний раз и обессилел.

– Вот оно что! – с натужной отчетливостью произнес Лжевидохин, который был уже тут. – Все видели: ведьма она и есть. Хватайте девчонку!

По нехорошему молчанию толпы Золотинка поняла, что времени для долгих объяснений у нее нет.

– Ни с места! – хриплым голосом выкрикнула она. – Хуже будет. Я – волшебница Золотинка! – отчаянным движением девушка встряхнула волосы – полыхнул стриженый вихрь золота.

– Злая волшебница! – высказался в свою очередь Ананья.

Все обернулись на голосок запыхавшегося человечка. Ананья, слишком хорошо известный приспешник конюшего, поспешал, заплетаясь нетвердыми ногами. – А это, – он указал на старика, – конюший Рукосил, ваш хозяин. Возьмите ведьму! В железо! Шевелитесь, собачьи дети!