Рождение волшебницы

Едва она перевалилась через крутой край рытвины, обсыпая его вниз, едва поднялась на колени, вверху опять засвистало и тяжелый, как двадцать мешков с отрубями, мужик хлопнулся с небес наземь со всей яростью полоумного лешего.

– Гы-ы-ы! – проревел он и протянул мохнатую лапу… Целая вечность прошла, пока Крынк выдавил из себя второе слово: – Дай! – сказал он. – Дай!

Хотенчик, что скакал у Золотинки на привязи, ожившая палочка-рогулька поразила замшелое воображение лешего, который, понятное дело, имел особое пристрастие ко всему деревянному.

– Ишь ты! Самому надо, – пролепетал пигалик.

– Надо! Мне надо! – возразил Крынк с воем.

Золотинка быстро распознала грубую, простую и прямолинейную, что жердина, натуру лешего. Благодарность, как и прочие человеческие чувства, была ему неведома. Давать-то Крынку как раз ничего не стоило. Оттягивая ответ, она стащила с плеч котомку, вроде бы собравшись упрятать туда хотенчик, и тут узнала катавшиеся в котомке плоды: груши, яблоки и персики из избушки.

– Достань мне ветку персика, я вырежу тебе живую палочку. Такую же, – сказала она и, заметив натужное выражение дубоватой рожи, повторила еще раз, как глухому: – Персик. Дерево персик.

– Персик? – озаботился Крынк, несколько растеряв первоначальный напор. – Дерево персик – нет.

– Дерево персик растет на юге, – сказала Золотинка, небрежно махнув рукой в сторону Межибожа. – Он растет там, где много солнца.

Она извлекла из мешка персик, крупный, мясистый плод.

– Вот, – протянула она руку, бесстрашно ступая к лешему, и тут же, не договорив, ухнула в яму, как надломилась.

Такого коварства трудно было и ожидать. Персик вроде бы произвел впечатление на дуроломную голову – и тем не менее Золотинка опять в яме!

– Растет на юге! Где солнце! – крикнула она, не сдаваясь. Жуткое мгновение успела она пережить, ощущая, что сейчас вот рухнет сверху земля и раздавит могильной тяжестью…

Крынк повторил эхом:

– Где солнце! – засвистел, свиваясь вихрем, ветер, зашелестели, застонали, выгибаясь, верхушки деревьев.

А Золотинка уже послала к Толпеню глупого хотенчика, и он потянул ее больно режущей руку привязью. Она вскарабкалась наверх быстрей прежнего, но лешего не застала. Затихал убежавший на юг вихрь. И притих лес, смолкли запуганные птицы, разбежалось, опасаясь хозяйского гнева, зверье.

Золотинка прикинула направление к Межибожу – если уж бежать, так не теряя головы, – и пустилась быстрым торопливым шагом. Не прошло однако и четверти часа, как издалека зашумело и засвистало, буря закружила по лесу, выламывая ветки и опрокидывая деревья. Золотинка остановилась, прикрыв голову, и припала к траве. С поднебесья грохнулся все тот же краснорожий, скособоченный мужик.

– Где? – проревел он, вздымая новые вихри. – Нету!

Надо было понимать так, что Крынк уже побывал на южной окраине своих владений.

– Так ведь я как раз туда и иду! – обрадовалась она через силу. – Туда мне и надо. Давай покажу!

Дрожащими от спешки руками Золотинка развязала котомку, чтобы заранее достать персик; сунула его в зубы, снова перехватив завязки, – и накатила буря.

Умопомрачительный грохот, треск сокрушенных деревьев стиснули ей грудь, сломанные верхушки и целые стволы рушились на перекрученный бешеной завирухой орешник – некуда было бежать и прятаться. Золотинка, закусив персик за косточку, припала к земле трепещущим листочком, вихрь выжимал дыхание.

Плотный, сминающий бока вихрь смахнул ее с тверди, подбросил так, что не было уже ни верха, ни низа, спутались земля и небо. Судорожным комком кувыркалась Золотинка, то сдавленная до удушья, то раздираемая на части – ее распирало изнутри. Все смешалось, как первозданный хаос, ледяная бездна сжигала ее жестким, будто песок, ветром – ветер обдирал лицо. Казалось, выдуло из головы все, не осталось ни чувства, ни мысли, только бесконечная, беско-оне-е-е-е-ч-н-а-я, раздира-а-а-а-ю-ща-я-я каждую-ю-ю клеточку существа тряска…

Так Золотинка грянулась вниз и распростерлась на земле.

– Где? – ревел над нею скособоченный Крынк, и она уразумела, что ничего, на самом деле, не кончилось.

Крынк плюнул на Золотинку, отчего она ухнула в яму без задержки. Сокрушительные плевки следовали один за другим, земля проваливалась все глубже – не яма уже, но бездна! Она очутилась на дне пропасти, над ней клонились на вывернутых корнях готовые рухнуть деревья. Рука ее все еще сжимала развязанную котомку, в которой прощупывался запутанный в тесемках хотенчик, а все остальные вылетело. Нельзя было мешкать ни мгновения, но Золотинка силилась подать голос и не могла… пока не сообразила вытащить завязший в зубах плод.

– Да вот же он, вот! Провалиться мне на этом месте, если я его не нашел! – завопила Золотинка. – Вот персик!

Должно быть, Крынк услышал, потому она выиграла несколько мгновений. Сильным ударом лаптя она загнала косточку персика в песок и тотчас же обожгла его Эфремоном, чтобы немедленно наложить заклятие. Вольно или невольно она вложила в заговор весь свой душевный переполох, сдержанный только тисками рассудка, и росток ударил вверх сильной зеленой струйкой, листочки расправлялись на нем, что хлопушки, тоненькое деревце стремительно поднималось.

В страшной спешке Золотинка стянула через голову рубаху, вывернула ее наизнанку, то есть на левую сторону, и мигом натянула опять. Потом она схватилась за основательный уже, в руку толщиной стволик персика и начала карабкаться по ветвям, поднимаясь вместе с быстро растущим деревцем. Крынк плевал, но яма не углублялась, а деревце разрасталось.

Все ж таки Крынк уставал плевать, он надсадно хрипел и пусто харкал без слюны, а деревце, огромное уже дерево локтей двадцать в высоту, не уставало расти. Верхушка его – вся в цветах и в плодах! – победно вознеслась над краями провала, заполоняя собой все вокруг. И вот могучий персик вынес Золотинку на свет, и Крынк напрасно хрипел, от усилия весь багровый, всё «тьфу!» и «тьфу!» Бесплодная злоба лешего обратилась пересохшей желчью, и он отступил – измученный, ошеломленный и озадаченный. Кто знает, может быть, восхищенный.

Золотинка оказалась на спасительной тверди. Возможно, в дуроломной башке лешего совершалась трудная и важная работа – острые волчьи уши его шевелились, как бы пережевывая засевшую в голове мысль, но она не видела нужды дожидаться, что из этого выйдет. Вывернутая на левую сторону рубашка защищала ее от новых причуд лешего, а впереди, с южной, подсолнечной стороны, посветлевший лес обращался знойным, желтеющим полем – то были границы владений Крынка.

Золотинка заспешила к солнцу, сдерживая естественное желание бежать, и когда уж ступила за последние березки и осины, оглянулась.