Рожденные ползать

Девушка резко развернулась и исчезла за калиткой.

— Не ходи за мной больше Саша! — были ее последние слова.

— Ох, ох, ох, какие мы гордые! — с внезапной злостью крикнул ей вслед Панин.

И только потом понял, что злится, по сути, на самого себя. Ведь он хотел сказать ей, что она очень ему нравится, но почему-то не смог.

Наконец, школа — окончена. Панин поехал в райвоенкомат за направлением в летное училище. Однако разговор в этом уважаемом заведении поменял его планы. Военком, вероятно по каким-то своим соображениям, посоветовал Сашке поступать, не в летное, а в летно-техническое училище. Мол, оно и к дому поближе, а форма такая же, как у летчиков. Не отличишь. А самое главное, говорил военком, оно ведь на земле безопаснее. Летчик еще не понятно, долетает ли до положенной ему пенсии. А то, что Панин до нее доживет, так это уж, как пить дать. Еще придешь ко мне с бутылкой, и благодарить будешь, напутствовал он будущего офицера. После недолгих раздумий Сашка согласился. Раз, форма одинаковая, то действительно, какая разница, лишь бы служить в авиации.

Разницу между летчиком и авиатехником ему объяснили в училище уже на первом курсе, на примере анекдота. Идет офицер в форме ВВС, тут подбегает к нему парнишка и просит:

— Дяденька летчик, дяденька летчик, дайте конфетку.

— Нет у меня конфетки мальчик, — отвечает ему офицер.

— У, технарюга паршивый!

Однако долго расстраиваться Панин не умел и поэтому легко и весело включился в новую для него жизнь.

Зато когда он приехал в свой первый отпуск после первого курса, то был сторицей вознагражден. Весть о приезде «летчика» мгновенно облетела все дворы. Родители по поводу приезда сына собрали за столом почти всю деревню. В своей новенькой курсантской форме с голубыми, как небо петлицами, Сашка сидел на почетном месте по правую руку от отца и, взрослые мужики, раз за разом поднимали стаканы за него, восемнадцатилетнего пацана.

Когда, гости уже основательно опьянели и утратили к нему интерес, он незаметно выскочил со двора, намереваясь сделать то, о чем мечтал весь последний год. Панин представлял, как заявится к Ирке домой в своей сногсшибательной форме и, как совсем по-взрослому, расскажет ей о своих чувствах. А потом, расхрабрится и скажет, что хочет жениться на ней.

Когда он подошел к дому Игумновых уже начало смеркаться. На безоблачном небе всходила луна. Стоял теплый летний вечер. Деревенскую тишину прерывал только ленивый лай собак. Сашка сильно волновался, даже, несмотря на немалое количество выпитого. Он уже взялся за ручку знакомой калитки, но тут неожиданно, откуда-то из темноты вынырнул его одноклассник Витька Полозов.

— Саня! — Витька широко раскинул руки, как бы для объятий. — Эх, сколько лет, сколько зим!

Панин удивился. В школе они хотя и не были врагами, однако явно не переваривали друг друга. Откуда же вдруг такая радость встречи? Но как, говорится, время бежит и все меняется. Он поздоровался с Полозовым.

— Да, ты уже настоящий офицер! — Витька с явной завистью оглядел Сашку с ног до головы. — Давай, пойдем, выпьем за твой приезд.

— Извини, Витя, — твердо сказал Панин. — Давай в другой раз. Мне сначала надо повидать кое-кого.

Полозов нехорошо рассмеялся:

— Это Ирку, что ли? Не советую.

— Почему же так?

— Во-первых, ее дома нет. Она в технарь поступила и теперь в городе живет. А во-вторых…, — он внезапно замолчал, многозначительно поглядывая на Панина.

— Ну-ну, договаривай! Что замолчал?

— Ты правду хочешь, чтобы я сказал? Вряд ли это тебе понравится.

— Слушай, ты за меня не решай, что мне понравится, а что нет! — внезапно обозлился Сашка.

— Она ведь — того…, — и Витька жестом показал огромный живот.

Мир перевернулся для Панина. Все напрасно. И этот его отпуск, и эта форма, и вся его жизнь. Дурак, а с чего он вообще решил, что Игумнова будет его ждать? Ведь за целый год учебы он ей даже письма не написал. Ну и черт с ней!

Панин зло сплюнул на забор Иркиного дома и, придав своему голосу, как можно более беззаботное выражение, предложил:

— А, правда, Витек. На фига она мне нужна. Пойдем лучше выпьем.

— Вот, это дело! А у меня все с собой. Как знал, что тебя встречу, — и Полозов помахал бутылкой водки перед Сашкиным носом.

Они пошли на речку, где стояла до боли знакомая скамейка. Еще, будучи школьниками, здесь они сидели и пили дешевый молдавский портвейн, в дни, когда сбегали с уроков. И именно здесь их постоянно ловил седой военрук. Казалось, что это было давным-давно. Еще в прошлой жизни.

Теперь они стали взрослыми люди и могли употреблять спиртное открыто, никого не опасаясь. Пили одноклассники прямо из горлышка, не закусывая. У Панина почему-то сильно болело в левой стороне груди, там, где находилось сердце. Оттого он старался скорее напиться, чтобы избавиться, наконец, от этой боли.

Когда бутылка была уже почти пуста, на берегу внезапно появилась Тамара Кулакова.

— Ой! — вскрикнула она. — Панин, приехал! В отпуск что ли? А чего не зашел? Зазнался, одноклассников не узнаешь.

— Почему не узнаю? Узнаю…, — в глазах отпускника уже все плыло.

— А что это вы здесь сидите и пьете без закуски? Так же нельзя. Пошли лучше ко мне. Я и накормлю и еще налью.

— Эх, Тамарка — ты настоящий человек! Слыхал, Санек? Нас в гости зовут. Пойдем?

Панин неопределенно мотнул головой. Полозов перевел его кивок однозначно:

— Конечно, мы согласны.

Они пришли к Кулаковым. Ее родителей дома не было. К тетке уехали, объяснила Тамара, накрывая на стол и доставая огромную бутыль самогона. Дальше Панин уже ничего не помнил. Он даже не заметил, как через некоторое время Витька куда-то исчез. И как, провожая Полозова до дверей, Тамара незаметно подмигнула ему и прошептала:

— Спасибо Витя! С меня причитается, как договорились.

Подперев голову обеими руками, Панин смотрел на банку с огуречным рассолом, стоящую на столе. В его душе было сейчас так же мутно, как эта жидкость в банке. Он все еще никак не мог оправиться после того, как утром обнаружил себя в Тамаркиной постели. Опасаясь взглянуть девушке в глаза, Сашка быстро натянул на себя одежду и выскочил наружу.

В таком состоянии его нашел отец:

— Ну, что сынок, плохо? Может, опохмелишься?

Панин вспомнил, что с ним сделала водка, и его передернуло:

— Нет, не хочу. Я вообще теперь никогда эту гадость в рот не возьму!

— Что ж, и на свадебке на своей не погуляешь?

— Какой свадебке, папаня? — вздрогнул Сашка.

— Ну, как, же, сынок. Только что Иван Семеныча встретил, Кулакова. Председателя нашего. Ему дочка все про твои подвиги рассказала. Вот он у меня и полюбопытствовал, что мы, мол, делать теперь собираемся. Как, мол, все по-людски будет или девку с ног до головы грязью помажем?

— Ты, что папаня? Времена, то теперь другие — советские. Почему если сразу, так… И почему это обязательно грязью? Ведь у нас то и не было ничего, — последнее впрочем, Панин сказал не очень уверено, слишком мало, что он помнил из последней своей ночи.

— Было, что у вас или не было, ты мне про то не рассказывай. Это дело ваше — молодое. А времена они всегда одинаковые — любишь кататься — люби и саночки возить. Опять же, Кулаков — власть у нас. К чему мне с ним ссориться? Он мне на прошлой неделе пару машин дровишек обещал подкинуть, да железа кровельного — крышу на сарае перекрыть. Крышу ты видел? Ведь дыры одни…