Розы и хризантемы
Шрифт:
— До свиданья, — говорит женщина. — Ждем вас на следующий год.
— Целый год! Еще целый год…
Мы подымаемся по широкой лестнице с красивыми перилами.
— Вот видишь, — говорит мама, — как строили в приличные времена. И парадные были как парадные, и лестницы как лестницы… А теперь кругом одно безобразие.
Она звонит в дверь.
— Нина Владимировна, дорогая! — говорит тетя в лиловом длинном халате. — Вот неожиданность! Какими судьбами?
— Решила зайти, — вздыхает мама. — Павел все пишет, чтобы я узнала, что с его романом.
— Ах, вот оно что. Нет, проходите,
— Я не задержу его, — обещает мама. — Я только на минуту.
— Да, разумеется. Но почему же вы не позвонили?
По коридору одна за другой проносятся три рычащие кошки. Я прижимаюсь к стене.
— Не бойся, — говорит тетя, — это они играют. Проходите в кабинет.
В кабинете стоит большой длинный стол, а перед ним две огромные корзины, до краев полные котят. Котята пищат и пытаются выбраться наружу. За столом сидит толстый лохматый дяденька.
— Роман его я читал и помню, — говорит он. — Мы же собирались его публиковать — война помешала. Но понимаете, в чем беда, — он теперь в значительной степени устарел. Мы в данный момент отражаем военную тематику. Но ведь… Простите, забыл имя-отчество вашего мужа…
— Павел Александрович, — говорит мама.
— Но ведь Павел Александрович фронтовик! Он еще не демобилизовался? Пусть напишет для нас фронтовую повесть. Пусть напишет хорошую повесть, и мы тут же ее опубликуем.
В дверь протискивается огромный кот, впрыгивает на стол, потом на плечо к дяденьке.
— Пошел вон, гадость! Обнаглел… Да, так вот — это все, что я могу сказать на сегодняшний день.
— Значит, я ему так и передам, — говорит мама.
— Да, да, так и передайте, — отвечает дяденька.
— Нина Владимировна, идите ко мне! — зовет тетя в лиловом халате. — Мы с вами сто лет не виделись. Расскажите, как вы живете!
— Да что ж рассказывать? — говорит мама. — Ничего хорошего. Можно сказать, одни сплошные несчастья…
Тетенька заводит нас в большую темную комнату. Все окна в ней завешены тяжелыми шторами. В углу в большом кресле сидит девушка в черном платье, на тахте и на стульях валяются кошки.
— Агнесса! — говорит мама. — Боже, тут так темно, я вас поначалу и не заметила.
— Мама не любит дневного света, — отвечает Агнесса.
— Да, — подтверждает тетенька в халате, — я — ночной сыч. Я живу по ночам, а днем я прозябаю. Садитесь, Нина Владимировна. Садитесь, не бойтесь, сгоните ее на пол. Агнесса моя ходит в трауре, я погибаю от мигреней, так что мы обе, можно сказать, почти не в курсе того, что творится на свете.
— В трауре?.. — переспрашивает мама.
— Любимый человек погиб на фронте, — объясняет тетенька. — Два года назад. Но она, представьте себе, собирается хранить ему верность до гроба.
— Это глупо, — говорит мама. — Это просто взять и потратить жизнь впустую. Его ведь все равно не вернешь.
— Разумеется! Я ей то же самое говорю. Но попробуйте убедите ее!
— Не надо меня убеждать, — произносит Агнесса, глядя в пол.
— Нет, это безумие! — говорит мама. — Вы молодая, интересная, нужно встряхнуться, выйти.
— Куда? — спрашивает Агнесса. — И зачем?
— Не знаю… Но это никуда не годится — чтобы молодая и такая прелестная девушка хоронила себя в четырех стенах. Пойдите, в конце концов, учиться.
— Учиться?
Зачем?— Ну как — зачем? Боже мой, для того, чтобы встречаться с людьми. Перестаньте, Агнесса, перестаньте! Что вы, ей-богу, мучаете и себя, и маму!
— Мама не мучается. Мама любит своих кошек.
— Да, Эмилия Станиславовна, дорогая, действительно, это кошмар, к чему вам столько кошек? — удивляется мама. — Вы должны избавиться от них.
— Что значит — избавиться? Вы хотите, чтобы я выкинула их на улицу?
— Я не знаю… Но они плодятся как сумасшедшие!
— Может, это единственное утешение в моей жизни, — обижается Эмилия Станиславовна. — Пойди, деточка, поиграй с котеночком, — обращается она ко мне. — На тебе бумажку, кидай ему, он будет ловить. Нет, нет, не так, привяжи за ниточку и дергай. Видишь, видишь, как прыгает?
— Мама не может выкинуть кошек, — говорит Агнесса. — Она скорее согласится выкинуть нас с отцом.
— И я себе представляю, сколько уходит на жратву этим тварям! — возмущается мама. — Можно было бы, верно, целую деревню прокормить. Вам из-за них скоро и жить будет негде! Такая прекрасная квартира, и всю заполонили коты. Эмилия Станиславовна, дорогая, знаете что? Отправьте их в Ленинград! Там в блокаду своих кошек поели, так что ваших расхватают за милую душу.
— Знаете что, Нина Владимировна? — злится Эмилия Станиславовна. — Отправьте-ка в Ленинград свою дочь! Нет, в самом деле, как вы можете делать мне подобные предложения!
— Я бы с удовольствием отправила, — вздыхает мама, — да кто ж такое добро возьмет? А кошек, говорят, проводницы сейчас мешками возят. И неплохо, между прочим, зарабатывают.
— Только этого не хватает — чтобы я стала торговать своими питомцами!
— Что тут такого? И потом, не обязательно торговать, можно так отдать. Главное, как-нибудь отделаться от них. Ну, пусть не полностью, но хоть отчасти. Ведь это безумие! Посвятить себя котам… Такая цветущая женщина.
— Еще немного, и вы предложите мне завести любовника.
— А что вы думаете? Ради чего, по-вашему, женщина вообще живет?
— Эмилия Станиславовна, дорогая, — говорит мама, уже выходя из квартиры, — вы не должны этого так оставлять. Ни в коем случае! Вы меня извините, но вы обязаны как-то расшевелить ее, заинтересовать чем-то.
— Что я могу поделать? — Эмилия Станиславовна пожимает плечами и запахивает поглубже халат.
— Как что? Устройте вечеринку, пригласите молодых литераторов. Евгений Васильевич со всеми знаком. Что вы — вам и карты в руки. Кто-кто, а вы с вашими связями вполне можете подыскать для нее подходящую партию. И попомните мое слово — как только появится стоящий жених, вся эта лень и хандра моментально с нее слетят. Начиталась дурацких романов.
— Ах!.. — говорит мама, спускаясь по лестнице. — Вот уж, кажется, ничем Бог не обидел, всего послал в избытке, так нет, надо изобрести себе такое мучение! Сотня мерзких, вонючих котов! Как человек умеет испакостить собственную жизнь…
Мама занимается со мной русским языком и заставляет учить наизусть стихотворения. «Я теленочка кормила у завалинки, навсегда ему велела: будь ты маленьким…»
Русский оказался еще хуже французского, столько слов с буквой «д», и каждому «д» нужно заводить хвост наверх. Мама так хочет. Вместо буквы у меня получается какая-то кривая восьмерка, и мама дерет меня за уши.