Рубиновый лес. Дилогия
Шрифт:
– Свадьбу в месяц нектара празднуют, уж поздно для неё, – произнёс Солярис, медленно отпуская меня, но по-прежнему вглядываясь в чащу вокруг.
– Ах, значит, всё-таки стряслось что-то. – Хагалаз повесила корзинку на локоть и придирчиво осмотрела её содержимое, раскачиваясь на пятках. – Что ж, думаю, этого вполне хватит для сытного ужина, чтобы аж трое смогли наесться.
– Я своей кровью за еду и кров снова платить не стану, – предупредил Солярис.
Хагалаз обиженно фыркнула.
– Значит, ужин будет только на одного. Тогда тем более хватит!
Хозяйка спрыгнула на пень, протяжно мяукнула и дёрнула хвостом, будто приглашая пойти за Хагалаз – та уже юркнула в чащу, не собираясь нас дожидаться. Прекрасно помня о том, как она любит
На скрюченных ветвях позвякивали талисманы из розового кварца и соломенные куколки, смахивающие на те, что плела Тесея, но не простые и уж точно не для детских забав. Стоило неосторожно задеть их плечом, как Рубиновый лес рассыпался в звоне, похожем на мелодию колокольчиков. Листья будто смеялись, игривые, как дети, и дразнились нам вслед. А иногда вместо смеха слышался лязг мечей и топоров: вместе с кровью тысячи воинов корни деревьев вобрали в себя их предсмертные воспоминания. Чего только не видывал этот лес за века своей жизни! Но ещё больше, несомненно, видела его истинная хозяйка, чья тень убегала от нас в сумерках.
Бережно отодвигая ветки с талисманами рукой, чтобы, не дай боги, не повредить их, я то и дело спотыкалась о кочки или проваливалась на ухабах, хоть и старалась ступать за Солярисом шаг в шаг. К тому моменту, как чаща расступилась перед очищенной опушкой, даже на моей костяной ладони не осталось живого места от колючек и заноз.
Рубиновые деревья – клёны, вязы, дубы – обступали хижину Хагалаз, как бдительная стража, и ни лесная прохлада, ни тени, ни люди не смогли бы пройти мимо них без её разрешения. Именно поэтому сама хижина, ветхая и с двускатной крышей, покрытой глиной с необтёсанными белыми булыжниками вместо черепицы, не запиралась даже в отсутствие хозяйки. Дверь скрипела и раскачивалась, как будто тоже звала нас в гости. На гвоздях вдоль крыльца болтались блестящие латунные украшения с жемчугом и грачиными перьями, заставляя меня задуматься, откуда Хагалаз берёт столь редкие материалы, если не выходит из леса и более не принимает учеников (не принимает ли?..).
Невольно косясь на неглубокую чёрную яму в земле с обугленными в ней поленьями, я пересекла поляну и взобралась на крыльцо рука об руку с Солом. Подумать только: это всё, что осталось от того дня, когда я обменяла человеческую кожу на драконью чешую. Ритуальное кострище и длинная черта вдоль поляны по самой кромке, похожая на трещину, которую оставил первый удар моего хвоста сразу после превращения.
– Присаживайтесь, гости дорогие! Бульона? Чая? Не обращайте внимания на беспорядок. Я никогда не убираю.
Хагалаз усадила нас обоих за стол практически насильно: подвела к скамье и надавила на плечи с силой, несвойственной женщинам её лет. То, что она назвала беспорядком, на самом деле граничило с хаосом. Всюду громоздилась посуда и хозяйственная утварь: в маслобойке пенилось масло, в бочке созревала домашняя настойка, на поломанной прялке висело недотканное покрывало, а из ступок тянуло свежестью руты и сладостью бузинных ягод. Если принюхаться, то от них веяло ещё и железом, напоминающим запах крови – так пахли только ягоды, выросшие в Рубиновом лесу. Однако Хагалаз утверждала, что не употребляет здешние растения, не защищённые сейдом, в пищу… Значит, в ступках томился отнюдь не какой-нибудь соус или варенье.
Отодвинув ступки подальше, я незаметно отодвинула от себя и железные спицы для вязания с булавками, какие в деревнях нередко использовали не только для того, чтобы закалывать одежду или волосы, но и в качестве оберегов. Всё это добро благополучно пачкало дейрдреанский гобелен, который Хагалаз всё ещё использовала вместо скатерти. Не в силах смотреть на это, я перевела взгляд на створчатые
окна, покрытые толстым слоем пыли, и заметила, что растений в горшках на них поубавилось: остались лишь кустики зверобоя, белены и душицы. Не то летом Хагалаз предпочитала домашним травам дикорастущие, не то к сейду взывала слишком часто.– На, угощайся! А то слюной весь стол мне запачкаешь. Вижу же, как носом водишь и на котелок поглядываешь, хе-хе. Вкусно я готовлю, да? Соскучился по моей стряпне?
Хагалаз расшевелила кочергой фарфоровое пламя в очаге, белое и полупрозрачное. Дождавшись, когда чугунный котелок над ним забулькает и засвистит, подбрасывая крышку, она перелила его содержимое в миску и поставила её перед Солом. Вот только смотрел он всё это время на котелок не потому, что проголодался, а потому, что в котелке что-то барахталось и скреблось ещё с той самой минуты, как мы вошли.
Промычав невнятное «Спасибо», Солярис уставился на бледно-зелёный бульон, в котором плавали дольки картофеля и редиски. Выглядел он вполне съедобно, но я всё равно пересела от Сола на другой конец скамьи, чтобы Хагалаз ненароком не решила, будто я тоже хочу попробовать её супец. Однако надеяться, что мне удастся избежать её гостеприимства, было глупо: спустя несколько минут закипел ещё один горшок и передо мной очутилась дымящаяся пиала. К счастью, это был всего лишь чай.
В замке его тоже иногда подавали вместе с жирными блюдами вроде баранины, чтобы помог растопить масло в желудке. Я сделала насторожённый глоток и причмокнула губами, сравнивая послевкусие – горькое, свежее, как древесная живица. Кажется, то и впрямь была она, разведённая крутым кипятком. На дне плавали зелёные иголки и ягоды малины, засушенные с прошлого лета, а щепотка липового мёда превращала чай практически в десерт, хоть и своеобразный.
– Там случайно нет цикуты? – спросил Солярис, щёлкнув ногтем по моей пиале, и в голосе его уж точно разлилось побольше яда, чем в моём напитке.
– Ты чем-то недоволен, дракон? – Хагалаз зловеще сверкнула на него белой пеленой в глазах. – Я жизнь твоей ширен спасла, хоть и отняла её сначала! Да, это был риск, но где его нет, когда речь заходит о проклятиях? Ты благодарить меня должен, в ноги кланяться! Ишь, избалованный какой! Мало того что уже в третий раз сам ко мне приходишь и спасибо ни разу не сказал, так нос ещё воротишь.
– Солярис!
Я тоже шикнула на него, вспыхнув. Не хватало ещё, чтобы Хагалаз решила, будто мы заявились сюда отчитывать и попрекать её за оказанную помощь! Тем более что цикуту я тогда приняла почти добровольно, по нужде – иначе Сола было не заставить меня убить. Очевидно, вспомнив об этом и о том, зачем мы здесь, он резко присмирел. Посмотрел сначала на меня, потом на Хагалаз и глубоко вздохнул, будто храбрился перед тем, как опустить голову и сказать:
– Каюсь. Я проявил неуважение, шутка была неуместна. Спасибо, что помогла Рубин, когда она нуждалась в этом. За всё спасибо. И за твою изумительно вкусную похлёбку тоже.
Солярис неумело улыбнулся, из-за чего его верхние клыки смешно зацепились за нижнюю губу, и приподнял тарелку супа. Наблюдая, как он делает щедрый глоток бульона, от которого ещё минуту назад плевался, Хагалаз снова подобрела и просияла в ответ, демонстрируя зубы, почти такие же острые, какие были у Сола.
– Хороший мальчик, – похвалила она. – Ну так что? Зачем вы пожаловали ко мне? Вряд ли для того, чтобы смуту здесь наводить да чаи гонять.
– Хагалаз! Хозяйка Рубинового леса, вёльва и жрица Волчьей Госпожи, – заговорила я, откашлявшись, и встала из-за стола, забыв, что мы так и не выразили ей своё почтение должным образом. Хагалаз тем временем уже размешивала черпаком новый суп из наструганных грибов и корнеплодов в глиняном горшке, над которым, облизываясь, свешивалась белая кошка, усевшись на каминной полке. – Я в неоплатном долгу перед тобой, ибо это твой сейд помог мне выжить и остановить Рок Солнца. Несомненно, он искусен и неповторим, ни один другой сейд не превзошёл бы его, но…