Рубиновый лес. Дилогия

– Я-я с Р-Руби х-хочу!

Тесея выскочила из-под руки Кочевника, которой тот обнял её, и дёрнула меня за край туники, широко улыбаясь в ответ на ревнивую гримасу брата.

– Я тоже с Руби, – вызвался и Сильтан нежданно, на что Солярис красноречиво сложил руки на груди, мол, с какой это стати. – Если Тесея с Руби пойдёт, то кому-то из нас, драконов, придётся пойти одному. А ты, Солярис, лучше всех след отыскиваешь. Говорил, что госпожу нашу за пару часов выследил, когда ту похитили в Столице, да и Мелихор в Луге, помнится, нашёл…

– То была случайность. Мы шли вовсе не по её следу.

– И всё же. Я вот и собаку в курятнике не учую. А здесь с десяток лиг леса да холмов! Что толку, если я буду ходить один дурака валять? Ты же быстро всё осмотришь, никто задерживать тебя не будет. Вдруг действительно что отыщешь.

Солярис молчал долго, но мы все знали, что он согласится. Сол всегда соглашался с доводами рассудка, даже если его искушал настойчивый шёпот гордыни. Ведь Сильтан не приукрашивал: его сила была в скорости, в то время как сила Соляриса заключалась в умении видеть сокрытое – что правду, что людей, что места. Вдобавок Сильтан был всего лишь стервецом, а не негодяем, и едва ли причинил бы мне вред. Сейчас он даже не выглядел заигрывающим или хитрящим, как раньше. Смотрел на брата без тени веселья и держался от меня на расстоянии вытянутой руки с тех самых пор, как мы покинули туат Дейрдре. Словно то, что я была ширен Соляриса и что на моём лице теперь красовался узор а’ша вместо узора родного дома, действительно что-то значило для него.

– Да будет так, – изрёк Солярис в конце концов со вздохом. – Три холма к югу мои, два к востоку – ваши с Руби и Тесеей, два с запада – Кочевника и Мелихор. Неизвестно, когда именно летний Эсбат считается оконченным: одни говорят, что с закатом, а кто-то до полуночи ещё празднует… Поэтому надо спешить. Часа четыре у нас точно есть. Вперёд. Тош’ью торие ий увишилье то’руе, Сильтан.

– Как скажешь, брат, – усмехнулся тот.

Мы разошлись по разным сторонам, и жемчужная макушка Соляриса, серебрящаяся на солнце, скрылась за листвой у противоположного холма. Уходя, он несколько раз оглянулся на нас с Сильтаном и Тесеей, но не сказал мне ничего, что я бы так хотела услышать на прощание. Только взгляд, обычно огненный и решительный, потух, стал мягким и насторожённым, касающимся моей кожи ласково, как шёлковый платок. Солярису было неуютно расставаться со мной даже на несколько часов, так же как и мне – провожать его, а не ступать рядом. Однако дело есть дело, и воссоединение с Солом будет лучшей наградой по его окончании.

– Что он сказал тебе? – поинтересовалась я у Сильтана, когда мы втроём зашли в рощу, где стояла дивная прохлада и зрели кусты черники, один вид которых погрузил меня в ностальгию по детству. Когда вернёмся домой, я обязательно возьму в одну руку корзинку, во вторую – Соляриса и отправлюсь с ним по ягоды!

– Напутствовал глаз с тебя не спускать и хвост свой держать при себе, хотя последнее – уже в менее вежливой форме, – ответил Сильтан, обогнав меня и Тесею, которую я взяла за руку, боясь потерять. – Если бы сам не видел, как вы милуетесь, то решил бы, что Солярис тебя удочерил.

– В каком это ещё смысле?

– В таком, что нянчится он с тобой, как с дитем малым. Или тебе нравится, когда делают так? – И Сильтан, издеваясь, потёр меня по темечку, трепля волосы, как делал иногда Сол, пытаясь проявить заботу. – Ути-пути!

Я тут же шарахнулась в сторону, шлёпнув его по ладони медным наручем, на что Сильтан расхохотался, перепугав дремлющих на вязовых верхушках птиц, отчего те захлопали крыльями.

Щёки у меня горели, но скорее от солнца, пробивающегося сквозь густую крону, нежели от смущения. Я буквально чувствовала, как веснушки, которые и так просвечивали под моей кожей зимой, становятся ярче, и улыбнулась, заметив гроздья таких же на носу Тесеи. Она часто вертела головой, старательно выполняя наказ искать врата, как бы они ни выглядели, – иногда даже совала голову в дупла деревьев, чем заставляла меня смеяться. Я следовала её примеру – временами останавливалась и раздвигала рукой листья или бурьян, выглядывая что-нибудь любопытное в траве, – хотя вряд ли вход в Надлунный мир можно было не заметить. Это точно была не кроличья нора и не тайный лаз в пещере – вряд ли моя мама, будучи королевой, полезла бы туда, где грязно, темно и сыро. Впрочем, это вряд ли был и колодец, как утверждали сказки, – уж слишком приметен он для дикого леса, где и лачуги вёльв с лесниками не так-то просто встретить. Интересно, как же тогда выглядят врата? И есть ли у нас хотя бы маленький шанс самостоятельно найти их?

Я вопрошающе потёрла шерстяную нить на своём мизинце, молчащую, но всё такую же крепкую, и опустила глаза на землю. Возможно, прямо здесь, где иду я, когда-то ступала моя мама. Её лунная фибула тяжелела у меня в волосах, заколотая на затылке, – последняя вещь на свете, что связывала нас двоих помимо крови и предназначения.

– В лесу колодец есть давно, там камнем выложено дно. Но яд всю воду отравил, овечек, пастухов убил, – принялся от скуки напевать Сильтан, ступая впереди, и я не рискнула спрашивать, выдумывает он это на ходу или же подслушал где-то. – Крапива выросла вокруг, в колодце поселился жук. Теперь там тлен, теперь там смрад – никто колодцу здесь не рад. Ты не ходи к колодцу, друг, иначе будет новый труп.

Эта песнь навевала на меня тревогу, и я специально отстала от Сильтана на несколько шагов, чтобы голос его приутих. Ладони стали влажными, похолодев. Обтерев их о край туники, я вдруг застыла, осознав: руки-то у меня свободны! Причём обе.

– Тесея?! – Я испуганно обернулась и с облегчением обнаружила ту возле неспелого куста черники на подъёме холма, который мы только-только миновали. – Тесея!

Она не отреагировала, точь-в-точь как тогда в гостевых чертогах Дайре, когда примеряла кроличью маску. Тёплый летний ветер покачивал вместе с листьями моток пряжи на её пояске. Шерстяная нить запуталась в ветвях оголевшего от старости вяза, и Тесея держалась за них руками, будто пыталась раздвинуть слишком крепкие и разросшиеся ветви. Вот только она не двигалась, а стояла неподвижно, вглядываясь в тёмные пролежни между ними.

– Тесея? – позвала я снова, оказавшись рядом.

– Я слы-ыш-шу… В… Вой… Там. Волки.

Я тоже прислушалась, но ничего, кроме шуршания листьев и беличьего цокота, не уловила. Зато синяя нить Хагалаз, прежде спокойная и ничем не выдающая свою тайну, словно раздулась на моём пальце, сдавила его, словно отзываясь на что-то и требуя поверить Тесее. Но я уже и так верила ей. В конце концов, вёльвой можно не только родиться, но и стать с возрастом. Женщины, кому это суждено, постигают ремесло с ранних лет, порой сами того не ведая. Через земледелие, пение, ле`карство…

И через прядение и возню с нитями тоже.

– Давай посмотрим, что там за волки нас зовут, – улыбнулась я, преисполнившись надежды.

Я окликнула Сильтана, ушедшего вперёд, но тот не отозвался. Тогда я попробовала нагнать его, велев Тесее стоять на месте, и позвала ещё несколько раз, но без толку. Похоже, за своим пением он даже не заметил, как ушёл без нас. Лишний раз убедившись, что рассчитывать на брата Соляриса не стоило, я немного поколебалась и всё-таки возвратилась к Тесее с решимостью идти напролом. В крайнем случае любой дракон поблизости услышит нас, если что случится, а их тут бродит целых три. Да и чего бояться в лесу? Зверья лишь местного. Но коль наручи Гектора, что я всегда на себе носила, с людьми совладать помогали, то определённо помогут совладать и с парочкой кабанов.

Вместе с Тесеей нам удалось распутать пряжу, отогнуть вязовые ветви, преграждающие путь, и перелезть через них в глубь соседней чащи. Небо, сколько бы Кочевник ни грозил ему топором, уже начинало менять свои тона. Пятна жёлтого постепенно окрашивались в розовый. До того, как они станут красными и потемнеют, оставалось несколько часов. Потому мы с Тесеей шли быстро, но осторожно, только туда, куда она указывала рукой, морща нос и затыкая уши, когда таинственный волчий вой становился для неё слишком громким. Я же по-прежнему слышала лишь хруст хвороста, ломающегося под нашей поступью, и соловьиную трель, но никак не волков. В какой-то момент мне и вовсе стало казаться, что мы идём в никуда: троп на холмах и так не было, но там, куда нас завела Тесея, бурьян становился таким высоким и жгучим и так он кусал меня за локти и пальцы, что в уголках глаз выступали слёзы. А Тесея всё тянула меня дальше и тянула… Иногда из-за бурелома она опускалась на колени и, подобрав льняную юбку, передвигалась ползком, но ни в коем случае не останавливалась. К тому моменту, когда впереди наконец-то стала вырисовываться более-менее ровная опушка, мы обе успели сбить себе ноги в кровь, разодрать лицо о колючки и невыносимо устать.

– В-вой от-т… от-туда!

– Слава богам!

Там, посреди опушки, громоздилась нескладная круглая конструкция из серых камней, похожих на необтёсанный мрамор. Лишь треугольная крыша из дерева с рычагом, обвязанным красной лентой, и тихое журчание воды заставили меня поверить в то, что это вовсе не чья-то забава, а действительно колодец.

Неужели…

– Тесея, не торопись. Подожди меня!

От радости она взбодрилась, выскочила из чащи первой, юркая и ловкая, а оттого легко проскочившая через куст тёрна, в отличие от меня. Кривой сучок зацепился за мою пошедшую пятнами пота рубаху, не желая отпускать. Я вынужденно остановилась, тихо выругалась именем Дикого и, нащупывая пальцами впившиеся иголочки, принялась отцеплять от них проколотую ткань. Та затрещала, натягиваясь, а затем и вовсе порвалась, когда я рванула вперёд на девичий визг, разрезавший благодать леса.