Рубиновый лес. Дилогия

Я пожала плечами и невинно улыбнулась в ответ на вымученный стон Сола, с которым он вытащил из телеги тыкву и плюхнулся с ней на землю. Взгляд его, брошенный искоса, явно выражал сомнения в моём здравомыслии, но тем не менее Сол доверился мне. Обнажил блестящие чёрные когти и вонзил их в оранжевую кожуру, принявшись вырезать из тыквы подсвечник.

– Так сойдёт? – спросил Кочевник, являя нам половину тыквы, обкромсанную топором со всех сторон и в таких зияющих дырах, что было даже непонятно, где там держаться свечке. – Я старался!

Тесея утешительно похлопала его по спине, прежде чем скромно показать нам свою работу. Её тыквенный подсвечник походил на короб, в котором высокородные господа хранили роскошные ткани: ажурный и с аккуратными окошками по бокам, расположенными веером. Даже не верилось, что для этого Тесее понадобилось всего лишь веретено. Причём управилась она настолько быстро, что даже успела помочь с тыквой Мелихор, которая не придумала ничего лучше, чем выгрызать мякоть прямо зубами и проглатывать её.

Спустя час перед нами на телеге лежало пять готовых тыквенных подсвечников. Вот только кресало с огнём по-прежнему оставалось одно… Благо, что деревья, растущие в сиде, изнутри не отличались от земных: стволы самых молодых и тонких выстилало мягкое лыко, и Кочевник настругал нам его топором. Оттуда же натекло доброе ведро смолы, которую мы забили внутрь найденных шишек, прежде чем продеть внутрь лыко, как фитиль. Вложив в каждую тыкву по одной такой шишке, я чиркнула по ним кресалом, заставляя воспламениться. Благодаря смоле огонь горел мерно – не угасал, но и не сжигал тыкву изнутри. Он выстоял даже под дыханием Аметистового сада, к которому я поднесла смастерённый подсвечник на вытянутой руке, первой перешагнув через кромку к маслянистым теням. От приближения тыквенного пламени те съёжились, расползлись в стороны, как змеи, и открыли нашему взору множество фиалковых древ, а вместе с тем и след волчьих лап, идущий далеко за них.

– Получилось, – сказал Солярис без удивления в голосе, и я улыбнулась, поняв, что он не просто доверял мне, но и верил в меня. – Идём. Никому не отставать! Бегать за вами не будем, поняли?

Свет, просачиваясь сквозь вырезанные глаза и рты, порождал тени новые, но уже смешные и нелепые, в форме неказистых рожиц и улыбок. Из-за этого казалось, что деревья кривляются нам. Периодически в их кронах что-то шелестело, неуловимое, будто перепрыгивало с ветку на ветку. Мы шли друг за дружкой, неся свои тыквы кому как удобно: Тесея повязала свою крохотную тыковку прямо себе на пояс, Мелихор шла со своей в обнимку, а Кочевник предпочитал нести тыкву за корешок, как мы с Солом. Иногда огонь в них дрожал так сильно, что мы замедлялись, боясь, что он погаснет совсем, но останавливаться было нельзя: смола выкипала гораздо быстрее воска. Огонь освещал дорогу ровно настолько, чтобы можно было идти не спотыкаясь, но не более.

– Ай-яй-яй! – запищала Мелихор, отцепляя свои косы от веток с фиолетовыми лепестками, которые запутались там, когда она засмотрелась на небо над нашими головами – оно наконец-то изменилось.

Если снаружи царил вечный день, то здесь царила вечная ночь. Мириады звёзд на чёрном полотне образовывали узоры из золота и серебра, напоминая вышивку на свадебном платье. А мимо них текли сияния, словно реки, скручивались в спирали и пульсировали. Их свет не доставал до земли, путаясь в верхушках высоких деревьев, но словно притягивал к себе цветы: те раскрывались навстречу звёздам, как солнцу.

Наклонившись, я мимолётно тронула пальцем один из цветков, чтобы, порезавшись о край лепестка, убедиться: они действительно стеклянные. Там, где тянулся волчий след, лежали их осколки. Они же хрустели у нас под ногами, где-то разбросанные хаотично, а где-то оформленные в ухоженные и пышные клумбы, будто кто-то старательно высаживал их точно так же, как и тыквы.

Несмотря на то что это место сложно было назвать садом в привычном понимании этого слова, это всё-таки был он. Аметистовый сад. Вот только есть ли у него хозяин, как у всех садов?

– Ой, подождите! Кажется, моя свеча затухает, – раздался голос Мелихор снова. Она то и дело отставала из-за того, что её косы, растрёпанные, цеплялись за что ни попадя.

– Она не может затухать, – ответил ей Солярис раздражённым тоном, удерживая свою тыкву на уровне лица. Свет, падающий из неё, стачивал его скулы и разливал по волосам жемчужный блеск. – Мы прошли от силы полчаса. Проверь, поступает ли воздух. Возможно, ты смолы перелила. Мелихор… Мелихор?

С тех самых пор, как мы оказались в сиде, она не могла пройти и минуты в тишине. Потому её молчание на зов Соляриса удивило нас всех. Я обернулась первой…

И обнаружила, что Мелихор нигде нет.

– Ма’шерьят!

Крик Соляриса прокатился по саду эхом. Он оттолкнул в сторону Кочевника, машущего топором на лезущие в глаза ветви, и вернулся на несколько шагов назад, к овальной арке из двух сросшихся деревьев, похожей на ушко иголки. Там, под сенью их листьев, валялась затухшая тыква, из отверстий которой сочились смола.

– Мелихор! – позвала и я, закружившись по саду на пару с Кочевником и Тесеей.

Хор наших голосов разбудил всю рощу, заставив невидимых птиц беспокойно захлопать в небе крыльями, но Мелихор всё не откликалась. Ужас покрыл лицо Соляриса мелом. Мечась из стороны в сторону, порыкивая проклятия и впервые не скрывая того, как сильно он боится, что с его семьёй случится дурное, Сол принялся переворачивать каждое бревно и заглядывать в каждую яму.

– Мелихор! Ма’шерьят!

– Куда подевалась эта длинноязыкая? Может, ягоды где увидела и поесть отошла, а? – предположил Кочевник с дребезжащей надеждой в голосе, пнув аметистовые цветы, которые тут же поспешили закрыться и спрятать за лепестками хрупкие сердцевинки. – Дикий! Сейчас я её найду! Эй, змеюка, ты куда подевалась?!

– К… К… К…

Испуганная Тесея так и не смогла вымолвить имя брата, когда, рванув следом за ним в глубь чащи, поскользнулась на его разбившейся тыкве. Та, добротно располосованная топором, попросту не пережила удара об землю, выпав у Кочевника из рук и тут же затухнув, когда и он исчез следом за Мелихор.

– Рубин! Сюда! – гаркнул Солярис, хватая меня за запястье. – Живо в круг! Не дайте своим подсвечникам угаснуть!

Так вот оно что… Это имела в виду Дагаз, когда говорила, что нам не пройти через Аметистовый сад? Значит, тыквенных голов оказалось недостаточно – нужны головы настоящие, человеческие?..

– Всё будет хорошо, – прошептала я не то самой себе, не то Тесее, приобняв ту за плечи одной рукой, когда мы с Солярисом встали посреди рощи спина к спине. Все выставили тыквы перед собой, едва удерживая их дрожащими пальцами за крошащиеся корешки. Я вглядывалась в длинные тени, что они отбрасывали, но не видела ничего, кроме внешне безобидных аметистовых цветов, прекрасных и острых. Отчего-то мне вспомнился Рубиновый лес: тот выглядел кровожадно, но чужой крови на самом деле вовсе не жаждал. А вот с Аметистовым садом, похоже, всё было в точности наоборот…

– Прости, – прошептала я Солярису, чувствуя его острые лопатки своей спиной. Жар, который он источал, подпитываемый страхом и злостью, смог бы растопить даже фирн Меловых гор. – Я думала, тыквы помогут… Этот лес… Сад… Совиный Принц сказал, что здесь «гниёт любовь богов среди цветов». Он не объяснил, что именно это значит, но теперь я поняла: это усыпальница. Усыпальница богов! Те ро, о которых говорила Дагаз… Должно быть, они… стерегут, баюкают… А мы…

– Успокойся, – велел мне Солярис коротко и хлёстко, и я вдруг поняла, что действительно едва не позволила себе удариться в истерику. Голос уже сорвался. – В том, что мы попали в западню сида, нет ничьей вины. Нужно придумать, где раздобыть побольше света… Думаю, всё дело в нём. Это же не…

– Солярис?

Раздался глухой треск. С таким звуком яблоня сбрасывает перезревшие плоды в конце лета. И с таким же звуком падают пустые тыквы, когда их больше некому держать.

Я повернула голову вместе с подсвечником.

– Сол?

От жара, который грел меня со спины, остался лишь призрачный след. Он тянулся по роще шлейфом, как и запах мускуса, прежде чем ветер окончательно их рассеял. Солярис исчез – моя опора исчезла, – и я пошатнулась, сбитая с ног волной ужаса и тишины.