Рубиновый рассвет. Том I

Он направляется к ближайшему костру, где греются двое стражников, искусственно замедляя шаг. Вода с его одежды капает на лёд, оставляя тёмные следы. Где-то за спиной слышен крик надсмотрщика и хлыст, врезающийся в плоть.

Глава 17

Двое стражников сидели у потрескивающего огня, когда из темноты туннеля выплыла фигура. Первый надсмотрщик — грубый, с шрамом, рассекающим губу, — резко вскочил, хватая дубину с шипами.

— Стой! Кто идёт?! — его голос прозвучал, как удар кнута.

Второй, молодой, но с глазами, холодными, как лёд шахт, медленно поднялся. Пальцы скользнули по рукояти дубинки, затем перешли к кинжалу на поясе.

Гилен не притворялся — тело дрожало от холода, губы посинели, движения были тягучими, будто скованные льдом. Медленно поднял руки, показывая пустые ладони.

— Я... спасался от тварей наверху. Брёл по пещерам... не знаю, как оказался здесь.

Голос сорвался на хрип — не игра, а настоящая измотанность. Второй надсмотрщик прищурился, оценивая его взглядом, будто разглядывая подозрительный товар на рынке.

— Как звать? Оружие есть?

Гилен медленно отодвинул плащ, обнажив меч на поясе.

— Если бы не он... утопец в туннелях уже сожрал бы меня.

Первый фыркнул, раздражённо ткнул дубиной в его сторону.

— Сними очки. Нафиг они в пещерах?

Гилен коротко вздохнул, будто устал от одного и того же вопроса.

— Штраф навыка... ночного зрения. Свет режет глаза. Приходится носить всегда.

Первый надсмотрщик смягчился, кивнул, словно услышал что-то знакомое.

— Понятно. Поэтому и вид... как у покойника.

Гилен лишь коротко согласился, подошёл к костру, протянул руки к теплу. Огонь лизал его пальцы, оттаивая окоченевшие суставы.

— Можно погреться? — спросил он, делая вид, что не замечает, как второй стражник всё ещё не сводит с него холодного взгляда.

Первый махнул рукой.

— Грейся. Но если что — в шахту отправишься.

Гилен кивнул, опустив голову, будто покорный.

"Главное — не торопиться. Они уже почти поверили".

— Гилен. Извините, не сказал сразу... Холод сковал даже мысли.

Его голос звучал искренне уставшим, без прежней холодной расчётливости — лишь усталость и благодарность за тепло.

Илин, старший надсмотрщик, с грубым, но не злым лицом, хмыкнул:— Я — Илин. Это Грон. Держи, закутайся.

Он бросил Гилену толстое шерстяное одеяло, пахнущее дымом и овчиной.

— Разденься, разложи вещи у огня. Иначе так и будешь трястись.

Грон, молчаливый и наблюдательный, лишь кивнул, поправляя кинжал на поясе. Его взгляд, однако, не упускал ни одного движения Гилена.

Он принял одеяло, снял мокрую одежду и аккуратно разложил её у огня.

Как тогда... на "Жгучей Мэри".

Воспоминание всплыло неожиданно: холодное море, руки, цепляющиеся за борт тонущего корабля, грубый смех матросов... и то самое одеяло, пахнущее дёгтем и солью.

Грон снял чайник с огня, налил в потрёпанную глиняную кружку густой дымящийся отвар.

— На. Согреешься быстрее. Что там наверху?

Гилен взял кружку, почувствовав, как тепло разливается по пальцам.

— Не видел самой битвы. Но трупов... много.

Он не лгал, просто не договаривал.

Илин, грубо, но без злобы, спросил:— А как ты вообще туда попал? Шахты — не место для прогулок.

Гилен отпил, вздохнул:— Бежал от тварей. В панике — куда глаза глядят. Кажется, свернул не туда...

Грон прищурился:— Очки... Они и правда из-за штрафа? Или скрываешь что-то?

Гилен пожал плечами:— Если бы скрывал — сказал бы, что просто глаза болят. Штраф — вещь позорная, вряд ли стал бы врать.

Илин ржаво рассмеялся:— Ха! Ну хоть честный. Ладно, отогрейся. Потом разберёмся.

Гилен кивнул, допивая отвар.

"Пока всё идёт... приемлемо".

Грон внезапно нахмурился, его пальцы судорожно сжали рукоять кинжала:— Странно... Меч у тебя — гарда как у городской стражи. Где твои близкие? Родные? Или ты дезертир?

Тишина у костра натянулась, как тетива перед выстрелом. Даже потрескивание огня казалось теперь слишком громким.

Гилен вздохнул — и взорвался движением. Рывок вперед — Кровавые Когти выстреливают из пальцев с тихим свистом. Первый удар — рассекает горло Илину прежде, чем тот успевает вскрикнуть. Алая струя бьет на угли, шипя и превращаясь в пар. Грон хватается за кинжал — но Гилен уже рядом, второй рукой вонзает когти под ребра, разрывая легкие с мокрым хрустом.

— Хар-Гаал — два тела мгновенно иссыхают, превращаясь в жуткие мумии.

Наступила мертвая тишина. Десятки глаз уставились на него. Страх — дрожащие губы, застывшие в немом крике пальцы. Ненависть — сжатые кулаки, но без смелости сделать шаг вперед. Надежда — несколько самых отчаянных уже крадутся к мертвому надсмотрщику, глаза горят местью.

— ДЕРЖИ ЕГО! — кто-то кричит, и трое каторжников набрасываются на последнего охранника, забивая его кирками. Кровь разбрызгивается по льду, оставляя алые узоры.

Один из них, тощий, с выколотым глазом, падает перед Гиленом на колени:— Куда... куда нам идти? Наверх — стража, вниз — пропасть... Не убивай нас!

Он методично закутывается в одеяло, впитывая остаточное тепло.

Наливает себе чаю из чайника, руки уже не дрожат так сильно.

Сидит, греется у костра две долгие минуты, прежде чем сказать:— Мне всё равно. Выбирайте — свобода или смерть. Я не ваша нянька.

Каторжники замирают, затем начинают срывать с мертвых стражей теплые тулупы, хватать оружие. Спорить вполголоса — одни указывают на туннели, другие на подъемники. Один, самый дерзкий, пытается подобрать меч Гилена — но встречает его рубиновый взгляд, скрытый темными стеклами, и отскакивает, как ошпаренный.

Они сбились в тесную кучу — грязные, измождённые, с лицами, изрезанными морозом и тяжёлым трудом, но в их глазах тлел тот самый огонь, который не могли погасить ни цепи, ни голод. Огонь бунта.

Кирки, зазубренные от долгой работы, сжимали самые крепкие из них. Те, у кого ещё оставались силы держать оружие, прятали за спинами отобранные у стражников клинки — два коротких меча с потускневшими лезвиями и дубинки, обитые ржавыми гвоздями.

Два тулупа они забрали с собой, но один, самый тёплый, аккуратно оставили у костра — даже в пылу мятежа никто не осмелился отнять его у Гилена.