Рубиновый рассвет. Том I

Шёпот их был прерывистым, нервным. Они решали, куда идти — к подъёмникам, пока стражников мало, пока есть шанс.

Гилен наблюдал за ними, неподвижный, как тень. Потом его голос, хриплый от холода, разрезал тишину:— А что внизу?

Каторжники замерли, будто наткнулись на невидимую преграду. Их взгляды метались, пока не остановились на одном — мужчине с глубоким шрамом вместо носа. Тот крякнул, понизил голос до шёпота, словно боялся, что его услышит сама Тьма:— Царство Бездны... Там такие твари, что даже говорить о них — опасно. Могут... почуять.

Гилен хмыкнул. Рубиновые глаза сверкнули в полумраке, будто два уголька, раздуваемые ветром.— "Бездна, говорите?.." — он медленно провёл языком по зубам. — "Интересно."

Затем махнул рукой, словно отгоняя назойливую муху:— "Удачи вам."

Костер трещал, отбрасывая дрожащие тени на стены штольни. Гилен сидел, неподвижный, слушая, как наверху разгорался бой. Крики, лязг металла, глухие удары — всё это пробивалось даже сквозь грохот водопада, будто далёкое эхо войны.

Прошло полчаса.

Он встал, стряхнул с себя оцепенение. Одежда, плохо высохшая, прилипала к телу, отдавая ледяным холодом, но он лишь стиснул зубы — терпимо.

Тулуп, грубый и тяжёлый, он накинул на плечи, рюкзак закинул за спину. Плащ, ещё влажный, свернул и пристегнул к рюкзаку — не время размахиваться.

Взгляд упал на чайник, потом на костёр.

"Как добыть огонь?.." — мысль застряла, как заноза. "Никогда не делал этого. Надо было спросить у тех идиотов."

Он двинулся вперёд, сжимая в одной руке чайник — на всякий случай, в другой — меч. Лезвие блеснуло тусклым отблеском, будто предупреждая о том, что впереди.

Туннель зиял перед ним, чёрный, как пасть. Ветер, поднимающийся из глубин, нёс с собой запах сырости, плесени и чего-то ещё... чего-то древнего.

"Бездна..." — гуги Гилена дрогнули в полуулыбке. — "Ну что ж, посмотрим, кто там так пугает смертных."

И шагнул в темноту.

Он шёл медленно, осторожно ступая по неровному полу пещеры, когда заметил в стороне слабый мерцающий свет. Магический светильник, забытый кем-то или брошенный, лежал среди камней, его тусклое сияние едва теплилось, как последний вздох умирающего. Гилен наклонился, поднял его — лучше, чем ничего. Однако чайник пришлось оставить, перелив всю жидкость в бурдюк.

Пещера поначалу казалась обычной — сырой, холодной, застывшей в вечном полумраке. Но чем глубже он продвигался, тем плотнее становилась тьма. Она обволакивала его, давила, словно живая. Свет фонаря, некогда слабый, теперь и вовсе казался жалкой искоркой, которую жадно пожирала чернота.

И тогда — голос. Не звук, а сама Тьма заговорила. Голос её лился по стенам, шелестел в тенях, звучал одновременно отовсюду — спереди, сзади, изнутри.

— Здравствуй, Падший.

Некоторые тени зашевелились, будто в них проснулось что-то древнее и голодное.

— Забавно... Тот, кого боялись даже Вечные, теперь дрожит в жалком смертном теле.

Гилен не вздрогнул. Лишь медленно приподнял голову, и в его рубиновых глазах вспыхнул холодный огонь.

— Здравствуй, Вечная. Есть здесь выход наружу?

Тьма рассмеялась, и этот звук скребся по сознанию, как когти по стеклу.

— Тупик. Здесь только мои дети... и я.

Гилен усмехнулся, коротко и без веселья.

— Я некоторых твоих детей освободил. Они теперь творят хаос наверху.

Тьма замерла на мгновение, будто оценивая его слова.

— Благодарю... Но ты всё же отказался от моего Дара. Почему?

Голос Гилена стал ледяным, как бездонная пропасть.

— Ты знаешь почему. Я не стану твоим орудием.

Тьма ответила тише, почти ласково, но в этой ласке сквозила угроза.

— Да, знаю. Ты выбрал свой путь... Как всегда.

Наступило молчание. Тяжёлое, густое, словно каждый из них взвешивал невысказанные слова.

Наконец, Гилен разорвал тишину.

— Мне пора.

Тьма не стала удерживать. Её голос растворился в темноте, оставив после себя лишь шёпот:

— Иди. Но помни — я жду.

Гилен развернулся и пошёл обратно — туда, где гремел бунт, где лилась кровь, где ждала свобода.

Тишина в пещере с подъемниками была звенящей, неестественной. Битва осталась где-то далеко, и лишь глухие отголоски криков и лязга железа пробирались сквозь толщу каменных сводов, будто доносясь из другого мира.

Гилен медленно подошел к одному из механизмов, изучая его холодным, оценивающим взглядом. Деревянная платформа — грубо сколоченная, с трещинами по краям, будто ее не раз перегружали сверх меры. Цепи с ржавыми звеньями — тяжелые, изъеденные временем, скрипящие при малейшем движении. Ручной привод — рычаг был откинут, а трос натянут. Кто-то явно уже поднялся наверх.

Он замер, вслушиваясь. Тишина. Ни шагов, ни голосов. Лишь слабый гул битвы где-то в отдалении.

"Рискнуть?"

Платформа скрипнула, дрогнула и, с протяжным скрежетом, начала медленно подниматься. Наверху царила мертвая тишина. Мертвые стражи — раздетые догола, с пустыми ножнами на поясах. Видимо, каторжники не оставили им даже шанса унести оружие в могилу. Несколько трупов самих беглецов — кто-то не успел убежать, кто-то принял удар копья в спину.

"Жалкие. Но хотя бы попытались."

И тут — грохот. Звуки схватки становились громче, ближе. Крики, звон стали, предсмертные хрипы. Гилен достал меч. Стойка "Теневой клинок" — узкая, стремительная, созданная для тесных пространств. Алый Взгляд зажегся в его глазах, фиксируя ауры. Впереди — хаос. Каторжники и стражи смешались в кровавой давке. Беглецов было больше, но стража успела собрать резервы — строй щитов, копья, четкие команды капитана. Гилен разбежался и врезался в бойню с фланга.

Первый удар — меч рассек горло ближайшему стражнику. Кровь хлынула фонтаном, брызнув на деревянные балки подъемника. Второй удар — Кровавые Когти вонзились в живот следующего, вспарывая плоть до позвоночника. Кровавый Туман окутал его, скрывая фигуру. В дымке горели только рубиновые глаза.

— Хар-Гаал.

Кровь убитых втягивалась в него, питая Исток Крови. Но для остальных это выглядело так, будто из тумана восстал сам ужас. Ужас, который встал на их сторону. Каторжники, увидев его, воплили. Но не от страха.

От ярости.

— "РЕЖЬ ИХ! ВСЕХ!"

Строй стражников дрогнул. И рассыпался.

Голос Гилена прорезал Кровавый Туман, искаженный, будто доносящийся из самых черных глубин подземелья, где даже эхо боится звучать:

— Добейте их. Всех.

Слова падали, как капли раскаленного металла, прожигая последние остатки сомнений. Каторжники взорвались ревом, в котором смешались года накопленной ненависти и дикой радости освобождения. Они бросились за отступающими стражами, не разбирая оружия — кто с окровавленными мечами, кто с ржавыми кирками, а кто и вовсе с голыми руками, готовыми рвать и душить.