Русская поэзия в 1913 году

И народ, лишенный инициативы, Наклонялся долу, как колосья нивы. (Т. Львов «Жертва Искупления») Птичка скачет, птичка вьется Под названием скворца, Из уст сладка песня льется На унылые сердца. Птичка пырхаясь летает По селенью, у светлиц, Кажду за сердце хватает В заточении девиц… (Л. Лундин «Вестник весны») Пели Вы, и голос дивный Страстью чудною звучал, И дрожа весь… весь бессильный, Всю тебя я целовал… (А. Неврастенный «Пели Вы, и голос дивный…») То было 8-го июля. Под тенью зеленого шатра Мы сидели вокруг стола. За здоровье хозяйки высокочтимой, Бокал вина подняв рукой, Я тост произнес такой: «За Ваше здоровье я пью, Благие пожеланья шлю: Пусть розовые цветы И такие же плоды добра Ваш жизненный путь устилают всегда!!» (Т. Рёв «Посвящается Маргарите»)

Теперь из общей массы графоманов мы бы хотели выделить двух авторов, написавших сразу несколько стихотворений, невольно «предвосхитивших» манеру интереснейшего поэта 1920–1930-х годов – Николая Макаровича Олейникова.

Первый из них, петербуржец фон Бок, в предисловии к своей книге стихов «Аккорды души» кокетливо признавался читателю: «Наружным видом моя жизнь может ослепить каждого, она блистательна, своеобразна и картинна, но внутренний смысл ее ужасен». Из этой книги приведем два отрывка и два стихотворения полностью:

Мы были на бале, Мы были на бале. Мы были на бале – – Но только не я. («На бале») Тебя металл презренный ненавижу И все-таки тебя еще люблю. Тебя металл презренный проклинаю И все ж иметь тебя хочу. («Деньги») Вы меня посетили Вечерком как-то раз, И вдвоем говорили Мы без всяких прикрас. Говорили час целый Об актерском пути, Что в нем только лишь смелый Может счастье найти. Нужна тактика, знанье, Нужна смелость во всем И при том обладанье Энергичным умом. И когда уж стемнело, Вы ушли от меня, Вслед Вам фраза летела, – «Вам желаю добра». («Посвящается Е. И. Тимофеевой») В мастерской на пьедестале Обнаженная стоишь… Вся сама ты как из стали, Ты застыла и молчишь. Дивно-мраморное тело Вызывает чувство – страсть. И художник онемелый Пред тобой готов упасть. («В мастерской на пьедестале…»

Второй поэт, из которого мы хотим процитировать одно стихотворение целиком плюс четыре отрывка, телеграфист из Вильно Илья Чалеев, в предисловии к своей книге «Горю – забвенье», выпущенной в Белостоке, уверял читателей: «Талант писателя несомненно во мне есть, я в этом уверен и надеюсь, что и критики это в моей книге обнаружат».

Я славы не желаю, Я золото кляну И творчеством пылаю У Нади весь в плену, И ей хочу дарить любви расцвет – Люблю я Надю как поэт! Что блага жизни в сравненьи с Надей, С ее красноречием как артистки, С ее кудрями черных прядей И с буферами пышной суфражистки, Что всех чарует много лет – Люблю я Надю как поэт. («Думушка») Как трудно талантам дорога дается, Как трудно в журналы пробиться: Как рыбке об лед им приходится биться, Толпа же тупая коварно смеется. («Поэту») Хочу я счастливцем быть в мире, Тела чтоб в сплетеньи томились, Друг другу огненно молились: Ведь счастье не в царской порфире. По смерти хочу единенья: Чтоб мирно в гробнице лежали, Гармонии жизни внимали Пылинки телесного тленья. («Моей мадонне (Н. М-ной)») Противны мне рожи коллег, Цинизма, курения я не терплю: Их юмор – болезненный смех – Их вовсе острот не люблю. («Конторщица») Хочу тебя одну безумно я любить, И в поцелуях телеграф забыть. («Хочу (П. С. К-вой)»)

По-своему любопытный образчик непреднамеренного синтеза разнообразных жанровых, стилистических и временных элементов в одном тексте являет собой «драма (в стихах) в трех действиях» П. Н. Касперовича «Самосуд крестьян, или Казнь атамана разбойников». Здесь некоторый «атаман Пугач», зашедший подкрепиться в сельский трактир, выражает свое желание следующим образом:

Я шайки атаман!! Но мирным хочу быть, Пришел к вам в ресторан, Чтобы выпить, закусить.

Затем один из его сподвижников ни с того ни с сего, подобно оперному герою, запевает «тенором, жестикулируя рукой в сторону публики»:

Днем вчера я сидел здесь, Михей, мальчик, объяснил, У хозяйки деньги есть, Хозяин много накопил.

А еще ниже злодейски убитая этим сподвижником со товарищи жена трактирщика внезапно для зрителя оживает и разражается коротким, но энергичным монологом, обращенным к мужу.

В это время труп Гаши зашевелился, и Брылов с радостью бросился поднимать жену, которая, сильно дыша, открыла глаза, увидела мужа, с радостью вскрикнула:

Ты здесь! Ты здесь!.. Побудь со мной! Тебя ждала я, милый мой! Падает в обморок. (Занавес).

В финале драмы, как и было обещано в ее заглавии, «атамана Пугача» ждет лютая казнь:

Показалась кровь. Атаман не выдержал боли, согнулся в дугу и схватился руками за привязанную ногу, взобрался на сук и стал грызть веревку.

Завершая это несколько затянувшееся отступление, отметим еще удивительное самоограничение отечественных графоманов 1913 года при использовании ими стихотворных размеров. Различные варианты трехсложников встречаются у авторов-любителей лишь изредка, в виде исключения, преобладают же четырехстопный хорей и четырехстопный ямб.

Может быть, степень разнообразия употребляемых размеров и позволит со временем объективно отделить настоящих поэтов от дилетантов.