Русская поэзия XIX века. Том 2

<1855>

* * *

О господи, пошли долготерпенье! Ночь целую сижу я напролет, Неволю мысль цензуре в угожденье, Неволю дух – напрасно! Не сойдет Ко мне твое святое вдохновенье. Нет, на кого житейская нужда Тяжелые вериги наложила, Тот – вечный раб поденного труда, И творчества живительная сила Ему в удел не дастся никогда. Но, господи, ты первенцев природы Людьми, а не рабами создавал. Завет любви, и братства, и свободы Ты в их душе бессмертной начертал, А твой завет нарушен в род и роды. Суди же тех всеправедным судом, Кто губит мысль людскую без возврата, Кощунствует над сердцем и умом - И ближнего, и кровного, и брата Признал своим бессмысленным рабом.

<1855 (?)>

<ИЗ ЦИКЛА «ЕВРЕЙСКИЕ ИЕСНИ»>

1

Поцелуй же меня, выпей душу до дна… Сладки перси твои и хмельнее вина; Запах черных кудрей чище мирры стократ, Скажут имя твое – пролитой аромат! Оттого – отроковица - Полюбила я тебя… Царь мой, где твоя ложница? Я сгорела, полюбя… Милый мой, возлюбленный, желанный, Где, скажи, твой одр благоуханный?…

<1856>

2

Хороша я и смугла, Дочери Шалима! Не корите, что была Солнцем я палима, Не найдете вы стройней Пальмы на Энгадде: Дети матери моей За меня в разладе. Я за братьев вертоград Ночью сторожила, Да девичий виноград Свой не сохранила… Добрый мой, душевный мой, Что ты не бываешь? Где пасешь в полдневный зной? Где опочиваешь? Я найду, я сослежу Друга в полдень жгучий И на перси положу Смирною пахучей. По опушке леса гнал Он козлят, я – тоже, И тенистый лес постлал Нам двойное ложе - Кровлей лиственной навис, Темный, скромный, щедрый; Наши звенья – кипарис, А стропила – кедры.

<1856>

5

Сплю, но сердце чуткое не спит… За дверями голос милого звучит; «Отвори, моя невеста, отвори! Догорело пламя алое зари; Над лугами над шелковыми Бродит белая роса И слезинками перловыми Мне смочила волоса; Сходит с неба ночь прохладная – Отвори мне, ненаглядная!» «Я одежды легкотканые сняла, Я омыла мои ноги и легла, Я на ложе цепенею и горю - Как я встану, как я двери отворю?» Милый в дверь мою кедровую Стукнул смелою рукой: Всколыхнуло грудь пуховую Перекатною волной, И, волна желанья знойного, Встала с ложа я покойного. С смуглых плеч моих покров ночной скользит; Жжет нога моя холодный мрамор плит; С черных кос моих струится аромат; На руках запястья ценные бренчат. Отперла я дверь докучную: Статный юноша вошел И со мною сладкозвучную Потихоньку речь повел - И слилась я с речью нежною Всей душой моей мятежною.

<1849>

10

«Отчего же ты не спишь? Знать, ценна утрата, Что в полуночную тишь Всюду ищешь брата?» «Оттого, что он мне брат, Дочери Шалима, Что утрата из утрат Тот, кем я любима. Оттого, что здесь, у нас, Резвых коз-лукавиц По горам еще не пас Ввек такой красавец; Нет кудрей черней нигде; Очи так и блещут, Голубицами в воде Синей влагой плещут. Как заря, мой брат румян И стройней кумира… На венце его слиян С искрами сапфира Солнца луч, и подарен Тот венец невесте…» «Где же брат твой? Где же он? Мы поищем вместе».

<1859>

11

Все шестьдесят моих цариц И восемьдесят с ними Моих наложниц пали ниц С поклонами немыми Перед тобой, и всей толпой Рабыни, вслед за ними, Все пали ниц перед тобой С поклонами немыми. Зане одна ты на Сион Восходишь, как денница, И для тебя озолочён Венец, моя царица! Зане тебе одной мой стих, Как смирна из фиала, Благоухал из уст моих, И песня прозвучала.

<1859>

13

«Ты Сиона звезда, ты денница денниц; Пурпуровая вервь – твои губы; Чище снега перловые зубы, Как стада остриженных ягниц, Двоеплодно с весны отягченных, И дрожат у тебя смуглых персей сосцы, Как у серны пугливой дрожат близнецы С каждым шорохом яворов сонных». «Мой возлюбленный, милый мой, царь мой и брат, Приложи меня к сердцу печатью! Не давай разрываться объятью: Ревность жарче жжет душу, чем ад. А любви не загасят и реки - Не загасят и воды потопа вовек… И – отдай за любовь все добро человек – Только мученик будет навеки!»

<1859>

ЗАПЕВКА

Ох, пора тебе на волю, песня русская, Благовестная, победная, раздольная, Погородная, посельная, попольная, Непогодою-невзгодою повитая, Во крови, в слезах крещенная-омытая! Ох, пора тебе на волю, песня русская! Не сама собой ты спелася-сложилася: С пустырей тебя намыло снегом-дождиком, Нанесло тебя с пожарищ дымом-копотью, Намело тебя с сырых могил метелицей…

<1856>

ТЫ ПЕЧАЛЬНА. КОМУ-ТО

Ты печальна, ты тоскуешь, Ты в слезах, моя краса! А слыхала ль в старой песне; «Слезы девичьи – роса»? Поутру на поле пала, А к полудню нет следа… Так и слезы молодые Улетают навсегда, Словно росы полевые, Знает бог один – куда. Развевает их и сушит Жарким пламенем в крови Вихорь юности мятежной, Солнце красное любви.

<1857>

ГАЛАТЕЯ

1

Белою глыбою мрамора, высей прибрежных отбросном, Страстно пленился ваятель на рынке паросском; Стал перед ней – вдохновенный, дрожа и горя… Феб утомленный закинул свой щит златокованый за море, И разливалась на мраморе Вешним румянцем заря… Видел ваятель, как чистые крупинки камня смягчались, В нежное тело и в алую кровь превращались, Как округлялися формы – волна за волной, Как, словно воск, растопилася мрамора масса послушная И облеклася, бездушная, В образ жены молодой. «Душу ей, душу живую! – воскликнул ваятель в восторге.- Душу вложи ей, Зевес!» Изумились на торге Граждане – старцы, и мужи, и жены, и все, Кто только был на агоре… Но, полон святым вдохновением, Он обращался с молением К чудной, незримой Красе: «Вижу тебя, богоданная, вижу и чую душою; Жизнь и природа красны мне одною тобою… Облик бессмертья провижу я в смертных чертах…» И перед нею, своей вдохновенною свыше идеею, Перед своей Галатеею, Пигмалион пал во прах…

2

Двести дней славили в храмах Кивеллу, небесную жницу, Двести дней Гелиос с неба спускал колесницу; Много свершилось в Элладе событий и дел; Много красавиц в Афинах мелькало и гасло – зарницею, Но перед ней, чаровницею, Даже луч солнца бледнел… Белая, яркая, свет и сиянье кругом разливая, Стала в ваяльне художника дева нагая, Мраморный, девственный образ чистейшей красы… Пенились юные перси волною упругой и зыбкою; Губы смыкались улыбкою; Кудрились пряди косы. «Боги! – молил в исступлении страстном ваятель,- Ужели Жизнь не проснется в таком обаятельном теле? Боги! Пошлите неслыханной страсти конец… Нет!… Ты падешь, Галатея, с подножия в эти объятия, Или творенью проклятия Грянет безумный творец!» Взял ее за руку он… И чудесное что-то свершилось… Сердце под мраморной грудью тревожно забилось; Хлынула кровь по очерченным жилам ключом; Дрогнули гибкие члены, недавно еще каменелые; Очи, безжизненно белые, Вспыхнули синим огнем. Вся обливаяся розовым блеском весенней денницы, Долу стыдливо склоняя густые ресницы, Дева с подножия легкою грезой сошла; Алые губы раскрылися, грудь всколыхнулась волнистая, И, что струя серебристая, Тихая речь потекла: «Вестницей воли богов предстаю я теперь пред тобою. Жизнь на земле – сотворенному смертной рукою; Творческой силе – бессмертье у нас в небесах» …И перед нею, своей воплощенною свыше идеею, Перед своей Галатеею, Пигмалион пал во прах.