Русские хроники 10 века

– А в яме откуда берётся? Нешто на лошадях в бочках возят?

– Нет, в бочках не возят. Сама в ту каменную яму течёт. Как так, не знаю. Сам попервах удивлялся, спрашивал, никто не сказал. А вода хорошая, чистая и вдоволь. Вот из ямы-то по всему городу и в бочках развозят, и кувшинами носят.

– Ладно, иди куны получай.

Добрыня отпустил гостя. Вот оно! Ежели такой проныра, как Вышата, который всюду нос суёт, не знает, откуда вода в Корсуне, значит, то и есть слабина, потому в тайне держат. Иначе все бы знали, не скрытничали. Узнать, где корсунцы воду берут, тогда и город добыть можно.

В этот же день дружина начала готовиться к походу.

Глава 9

1

– Не спи, княже! – прокричал вож, широко разевая рот.

На месте верхнего переднего зуба чернела дыра. Как объяснил позже, зуб потерял ещё в молодости. Пороги промашек и слабины не прощают.

Владимир стоял у кормы. Щеглу с ветрилом поставят на Хортичем острове, сейчас ничто не мешало глядеть вперёд.

Вож, помогая кормщику, обхватил рукоять кормила, подался вперёд, не спуская глаз со стремительно приближавшегося порога. Подавляя страх, Владимир поглядел на вожа, тот подмигнул:

– То так первый порог прозывается. А ты думал, я тебе? – лицо с напрягшимися скулами было спокойно и уверенно.

Лодия шла у правого берега, то приближаясь к нему на несколько саженей, то удаляясь к быстрине, к каменным зубьям, неусыпно стерегущим добычу. Владимир шумно втягивал воздух раздувшимися ноздрями, с потаённым страхом смотрел на пороги, в брызгах, во всплесках волн. Несущийся мимо каменистый берег сулил не спасение, но гибель.

У пятого порога лодийный вож, утерев рукавом свиты мокрое от водяных брызг лицо, прокричал, перекрывая рёв воды:

– Ну, держись, княже. Несыть пройдём, дальше спокойней будет.

Рёв воды усилился. Прямо по ходу лодии показалась каменная гряда, тянувшаяся к порогу. Владимир, не вдумываясь, призывал на помощь и Велеса, и Перуна, и Христа. Рука вцепилась в борт, тело напряглось, ожидая удара. Но удара не последовало. Лодия, спасённая кем-то из богов, повинуясь крепким рукам, свернула ближе к берегу. Коварный порог остался позади, лодия замедлила бег.

У следующих порогов сердце уже не замирало в предчувствии неминуемой смерти в холодной пучине. Владимир весело поглядывал на мчавшиеся навстречу каменные скалы, утирал лицо.

В версте после Вольного порога русло реки резко сузилось, берега вздыбились скалами высотой в десятка четыре саженей. Лодию неумолимо влекло к гибельному левому берегу. Несколько вёрст мелькнуло за один миг. Лодийная артель была опытна и знала своё дело. На помощь кормщику подскочили два гребца, налегли на кормило. Берега ещё более сблизились. Теперь их разделяло не более сотни саженей. Лодия стремительно приближалась к скалам. У Владимира пресеклось дыхание, тело прижалось к правому борту. Левый борт, казалось, неминуемо должен разлететься в щепы. В двух десятках саженей от скал нос лодии ушёл вправо, судно выровнялось, берег проносился мимо.

– Волчье горло! – прокричал вож.

Владимир уже и сам догадался о названии гибельного места, где неопытному путешественнику смерть казалась неминуемой. Река раздавалась вширь, течение слабело, каменистые берега заметно снижались. Впереди высились скалы Хортчина острова.

– Чёрная скала, тут князь Святослав голову сложил, – пояснил вож.

Насупившись, поджав губы, Владимир молча взирал на каменные громады, мрачные в хмарный осенний день. Стремясь приблизить отдых, гребцы налегли на вёсла, лодия скользила по правой протоке к южной низменной части острова. Беспокоясь, Владимир оглянулся на лодию, шедшую позади. Кони успокоились, косились на воду. Вереница судов втягивалась в протоку.

В поход вышла не только дружина. Одну из лодий занимали волхвы, с коими Добрыня имел тайную беседу. При попе Евстафии – поп погрузился в одну лодию с великим князем – находился Ставк. Бывшего волхва в поход позвал сам Добрыня, для чего, не объяснил. Отец Евстафий брюзжал по поводу волхвов и даже желал им погибели в порогах, но Всевышний почему-то сохранил жизни язычникам.

2

На берегу прибывших встречали поселяне со старейшиной. Завидев князя, сняли кукули, кланялись поясно.

Отроки ставили полстницы, разводили костры, мучаясь с сырыми дровами, кормильцы настраивались готовить брашно. Владимир, сопровождаемый ближними, осматривал селище бродников.

– Как живёте тут, на острове? – спросил у дородного, ещё не преклонного летами старейшины.

– Живём, не жалимся, – ответил тот степенно. – Скотина плодится, жито родится доброе, сена, выпасы богатые. Дичи, уток хватает, рыбу, так ту жёны понёвами ловят.

Полногрудая, румяная баба подала князю ковш мёда, укруг хлеба. Владимир выпил, утёр усы, со смаком съел хлеб. Тот пришёлся кстати – кормились ещё до порогов.

Снаружи жилища бродников выглядели неказисто – хатёнки, едва не наполовину врытые в землю. Внутрь князь не заходил. Рядом с жилищами стояли одрины, откуда доносилось мычание, поросячье взвизгивание. Ни тын, ни кромы не ограничивали селище.

Сунув большие пальцы за пояс, старейшина смотрел на родную весь, словно видел ту впервые. Новому человеку весь казалась убогой.

– Что ж у вас и тына никакого нет? – спросил князь.

– Нас никто не трогает. Торг у нас ведут. Старые люди говорят, когда Русь хазарам дань платила, и хазары нас не зорили. Сейчас и ромеи бывают, и угры, и печенеги. Никто не обижает.

Своим здоровым видом, приветливостью бродники князю понравились.

– Живёте как в Ирии, – сказал на прощанье.

Следующий день пришёл с дождём, ветром. К полдню распогодилось, но всё было мокро, волгло. Добрыня был мрачен, неразговорчив. Да и весь стан имел унылый вид. Под ногами хлюпало, костры чадили. К вечеру, обвешанные битой птицей, вернулись кметы, ходившие на ловы. Добрыня позвал к священному дубу.

– Идём, княже, принесём требы за благополучный проход порогов. Попросим удачи в походе.

– Но как же… – начал Владимир.

Добрыня перебил.

– Дружина ждёт, княже. Надобно уважить. В поход с дружиной идём, не с попами.

То было верно. Владимир подчинился. Поп Евстафий, вышедший из душной, отсыревшей полстницы подышать свежим воздухом и завидевший князя, направлявшегося с ближними в капище, протестовал:

– Не ходи, княже, на бесовские игрища, грех то. Молись богу всемилостивейшему, он тебя не оставит.

Владимир ничего не ответил, отвернулся, отправился к дубу.