Русский край, чужая вера. Этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре II
Шрифт:
Хотя по крайней мере в воззрении на эффективность массовых обращений в православие Коялович стоял ближе к Каткову, чем к виленскому кружку Корнилова, он всячески драматизировал полемику с «Московскими ведомостями», с тем чтобы дать виленцам почувствовать себя именно местной группой единомышленников. Имплицитная оппозиция Великороссии и Западной России реализовалась не только в текстах, но и в манере публичной саморепрезентации «педагогов» (как их пренебрежительно называли сторонники Каткова [1480] ) и даже в устраивавшихся ими подобиях перформансов. Здесь уместно дать слово уже знакомому нам П.А. Бессонову, в чьей фигуре воплотилась еще одна комбинация значений русскости и ассоциаций, порождаемых этим понятием. Его свидетельство тем ценнее, что, враждуя с Корниловым и Кояловичем, он старался сохранить независимость взгляда и не примкнул к Каткову в деле русификации католического богослужения (но – еще один завиток в этой паутине сходств и различий между разрозненными русскими националистами 1860-х годов – приветствовал и поощрял внедрение русского языка в иудейское богослужение [1481] ). К лету 1866-го Бессонов уже более года прослужил в Вильне сразу на нескольких руководящих должностях в учебном ведомстве: директорствовал в мужской гимназии в Вильне, Раввинском училище – специальном учебном заведении для евреев, новоучрежденной Публичной библиотеке и Археографической комиссии. Довольно быстро между ним и попечителем Корниловым возникли разногласия в понимании задач, методов и пределов русификации. С одной стороны, Бессонов противился жесткому нивелирующему давлению на нерусские группы населения, прежде всего на евреев [1482] и литовцев, с другой, и этого мы еще коснемся ниже, считал версию «русского дела», столь заряженную полонофобией и юдофобией, дезинтегрирующей, деструктивной для общерусского единства и потворствующей украинскому и белорусскому сепаратизму. Вспомним, что об этом он писал еще в 1864 году, едва получив приглашение послужить на западе империи. Бессонова поддерживал приглашенный им же на службу в Вильну журналист и педагог М.Ф. Де Пуле, который позднее, в конце 1866 года (Бессонов к тому моменту уже со скандалом «дезертировал» из Вильны), по распоряжению нового генерал-губернатора Э.Т. Баранова, недовольного эксцессами русификации при предшественниках, сменил А.И. Забелина во главе редакции «Виленского вестника» и постарался придать газете более толерантный тон и толику компетентности в обсуждении этнических и конфессиональных тем. Весной 1866 года Бессонов и Де Пуле вошли в почти открытый конфликт с руководством ВУО и пресловутым «педагогическим кружком». В их частной переписке Корнилов проходил под кличкой «кинокефал» (варварски нетерпимый крайний националист) [1483] ; попечитель, у которого оба диссидента были бельмом на глазу, не оставался в долгу [1484] .
1480
ОР РГБ. Ф. 120. К. 1. Ед. хр. 22. Л. 47–47 об. (копия письма С.А. Райковского Каткову от 27 июня 1866 г.).
1481
Наблюдение, что местные чиновники
1482
О деятельности Бессонова по «еврейскому вопросу» см. гл. 9 наст. изд.
1483
См., напр.: ОПИ ГИМ. Ф. 56. Ед. хр. 515. Л. 22 (письмо Де Пуле Бессонову от 16 декабря 1866 г.).
1484
Несогласие между Корниловым и Бессоновым по крупным проблемам русификации сказывалось и на обсуждении дел меньшего масштаба. Так, в марте 1866 года Корнилов в докладе Кауфману о бессоновском проекте устава Виленской публичной библиотеки и музея оспаривал право заведующего библиотекой самому, помимо попечителя округа, подбирать кадры служащих и насмешливо писал об абсолютно излишних, по его мнению, требованиях к лингвистическим познаниям заведующего: «…должен знать латинский, греческий, древнеславянский, польский языки, белорусское и другие, помнится, славянские наречия (кажется, что о языках жмудско-литовском, латышском и еврейском жаргоне [идише. – М.Д.] не упомянуто)…» А в письме Кояловичу от середины октября 1866 года попечитель, жалуясь на то, что Бессонов мало занимался разбором свезенных в библиотеку книжных и рукописных собраний из католических монастырей и некоторых имений («Если он и работал, то в тайне и ни с кем не делился. В этом случае он похож на Кащея, денно и нощно стерегущего свои сокровища… Может быть, он и сделал открытия, может быть, многое увез и потом издаст»), подытоживал: «Не дай Бог никому встретиться в жизни с таким неограниченно самоуверенным, недобросовестным и озлобленным чортом» (РО РНБ. Ф. 377. Ед. хр. 148. Л. 7–8; Ед. хр. 219. Л. 1–2 об.).
Перу Бессонова принадлежит любопытная сатирическая зарисовка того, как, по его мнению, сепаратистская идеология «педагогического кружка» проявлялась в насаждаемом его членами, и прежде всего «пророком» Кояловичем, стиле общения и поведения. Бессонов описывал кружок как сброд недоучек, проходимцев, неудачников и авантюристов [1485] , которые спекулируют на «обличении польской лжи и неправды» и злоупотребляют «яростною проповедью русских и православных начал среди Западного края». Процитирую фрагмент из его рукописи, освещающий внеслужебную активность членов кружка:
1485
Рассчитывая, вероятно, опубликовать этот далекий от беспристрастия опус, Бессонов воздерживался от указания имен, но большинство персонажей узнаются без труда. Например, сам Корнилов в этой рукописи фигурировал как тот, «кто… ничему не учился и никого не учил, много, если побывал мальчишкой в военном корпусе… ездил на киргизских лошадях, межевал землю, сидя за канцелярским столом Межевой [канцелярии]…». О Рачинском: «…изгнан …из славянских земель по ревности греков, не уступавших русскому своих ребят, своих древних… педагогических привычек…». Как кажется, характеристика «бит …товарищами в Духовной академии за склонность к доносам» относится к Говорскому (ОПИ ГИМ. Ф. 56. Ед. хр. 384. Л. 93 – черновая рукопись «Сепаратизм в Северо-Западном русском крае»).
…подчиненным кружок рассылал на бланках форменное назначение: «Тогда-то будут именины или рожденье такого-то, нужно собраться, нужно сделать сюрприз»… В известный день нужно было собраться в каком-либо саду или лесу около дачи, потом вдруг нагрянуть, кто с импровизованным молебном за здравие… кто со шкаликами, фонарями, иллюминацией на вечер. Волны Вилии по ночам далеко разносили гул торжеств. Напившись, гостю необходимо было явить себя истым русским человеком, доказать, что у него «действительно русская душа»… то есть качать виновника торжества, выходить с дачи на Антокольские холмы, садиться там в кружок, символ педагогии, петь «Вниз по матушке по Волге» и т. д. Отступнику не только грозили на месте, не только врывались с угрозами в места его службы или в дом: на него доносили в Петербург, что «вот-де, было торжество педагогического кружка, во имя русского единства, а такой-то не участвовал или внушал подозренье; нельзя ли, Ваше Высокопревосходительство, освободить от него дружную русскую семью… на благо края». Всего более виноватому ставился здесь в вину его ум: еще в речи своей (на собрании Свято-Духовского братства. – М.Д.) пророк высказал, что для Белоруссии недостаточно русского ума [1486] , в полемике с Катковым подтвердил он, что лучшие органы русской жизни и общественного мнения не дарят Западную Россию любовью и сердцем; что в них он «находит для себя один ум и ум холодный» [1487] и т. д. …[Своим людям члены кружка говорили: ] «Ума нам не надо, в здешнем крае ума не требуется», негодяев обнимали и, целуя, приговаривали: «ну, брат, что бы ни говорили об тебе, да ты русская душа, в тебе русское сердце!» …Человека, подозреваемого в полном уме, позорили агитаторы кружка. Страшно вспомнить этот роковой июль месяц [1866 года]… [1488]
1486
В опубликованном тексте речи Кояловича таких слов нет. Вот более или менее близкий им по смыслу фрагмент: «Века были в разъединении восточнорусские и западнорусские люди. Не мудрено, что и полное единение между ними должно вырабатываться трудом и временем. Для этого дела уже много положено материальной силы, много положено и ума. Мне думается, что завершит его не материальная русская сила, ни даже русский ум, а русская душа…» (Виленский вестник. 1866. № 119. 7 июня).
1487
«Мы в них (“Московских ведомостях”. – М.Д.) находим для себя один ум и ум холодный, а чаще всего жесткий до антипатии. Ум этот даже в лучших его свойствах мало нам нужен, потому что никакой ум не может быть умнее опытов нашего прошедшего, умудряющего нас лучше всех умозрительных теорий» (Коялович М. «Московские ведомости» и Западная Россия // Виленский вестник. 1866. № 150. 14 июля).
1488
ОПИ ГИМ. Ф. 56. Ед. хр. 384. Л. 90, 87 (архивная нумерация листов в данной рукописи нарушает последовательность текста). Относительно заведенных в «педагогическом кружке» возлияний имеется свидетельство в мемуарах С.С. Окрейца, в описываемое время – молодого чиновника, начинающего литератора, чуть позднее – сотрудника газеты Киркора «Новое время». В его воспоминаниях этот кружок фигурирует как «кауфманисты» или «кулинисты» (по имени правой руки Корнилова В.П. Кулина), «партия, если так можно выразиться, сверхрусская». Согласно Окрейцу, генерал В.Ф. Ратч, сам во многом сходившийся с ними (и вместе с ними выступавший, например, против русского языка в католической службе), «дружески советовал [Окрейцу] не раздражать кулинистов. “Это народ дикий, – говорил он, – не всегда трезвый. Они вас непременно из Вильны выживут”» (Окрейц С.С. Литературные встречи и знакомства // Исторический вестник. 1916. № 6. С. 625). Еще одно свидетельство принадлежит М.Ф. Де Пуле: «Один из друзей Корнилова специально занимается распространением пьянства между педагогическою молодежью. У него бывают вечера, и происходящие на них кутежи Коялович называет служением русскому делу. У этого бедного Кояловича или недостает в голове одной клепки, или он езуитничает» (РГАЛИ. Ф. 46. Д. 560. Л. 437 об. – письмо Де Пуле П.И. Бартеневу от 16 декабря 1866 г.).
Разумеется, при оценке достоверности этого очерка нравов надо сделать поправку на природную желчность Бессонова, склонность к гиперболе и пережитые им в Вильне оскорбления и обиды. Тем не менее сравнение запечатленных сцен с наступательной риторикой в собственных писаниях Кояловича, Корнилова и их единомышленников приводит к заключению, что Бессонов не так уж погрешил против истины в описании приемов популистского самоутверждения «педагогического кружка». Спустя двадцать лет Коялович, посетивший Вильну после долгого перерыва, в письме Корнилову с ностальгией вспоминал «1866 год… когда мы так радостно и не без пользы хороводничали на Антоколе» [1489] . (А с какой мрачной антипатией писал о тех же антокольских увеселениях Бессонов!) «Хороводничанье», будь то буквальное или метафорическое, как раз и позволяло тогда этой шумной мужской компании противопоставить свою «народную», даже в чем-то нарочито плебейскую самоидентификацию [1490] – кабинетной рассудочности и интеллигентской рефлексии оппонентов. И хотя холмистые и лесистые берега Вилии оглашала песня о совсем другой реке, законы символической географии не исключали увязки «матушки Волги» и «западнорусского» народа в единый образ подлинной русскости [1491] , а равно ассоциации Великороссии с казенщиной и умствованием. Чиновники, большинство из которых лишь недавно приехали из Петербурга или Москвы, определяли через понятие Западной России свою кружковую автономность от, как считалось, подверженной космополитизму бюрократии центральных ведомств.
1489
РО РНБ. Ф. 377. Ед. хр. 814. Л. 40 об. (письмо от 17 июля 1886 г.). А.А. Комзолова анализирует деятельность кружка преимущественно под углом зрения, заданным апологетическими самоописаниями в эпистолярии и мемуарах его участников. К примеру, довольно-таки агрессивное по своей интенции распевание в Вильне патриотических песен оборачивается всего лишь лирическим обычаем завершения дружеских домашних вечеринок. См.: Комзолова А.А. «Положение хуже севастопольского»: Русский интеллигентный чиновник в Северо-Западном крае в 1860-е гг. // Россия и Балтия. Остзейские губернии и Северо-Западный край в политике реформ Российской империи. Вторая половина XVIII в. – XX в. М., 2004. С. 117–141.
1490
Выразительный пример такой самоидентификации – подробное письмо Н.Н. Новикова Корнилову о поездке на Пасху 1867 года в одно из очень немногих православных селений в Ковенской губернии – Александровскую слободу (бывшее местечко Ужусоле). Участие в празднике означало для автора письма духовное единение интеллигентного чиновника с «народом» (не лишенное эротических обертонов, когда речь заходит о крестьянской девушке, за успехами которой в русской грамоте и православном пении Новиков лично наблюдал). См.: РО РНБ. Ф. 523. Ед. хр. 66. Л. 153–157 (письмо от 19 апреля 1867 г.).
1491
А. Цвикевич, цитирующий аналогичный пассаж о пении «Вниз по матушке по Волге» из предисловия к позднейшему изданию Бессонова «Белорусские песни» (М., 1871), ошибочно полагает, что под главным вдохновителем этих действ Бессонов имел в виду Говорского. По логике Цвикевича, исполнение над Вилией великорусской песни могло означать только готовность певцов к коллаборации с имперским режимом в подавлении белорусской самобытности (См.: Цьвiкевiч А. «Западноруссизм». С. 100–101). Между тем Бессонов и в 1866-м, и в 1871 году видел в этом элемент стратегии самообособления людей, претендующих на звание «западнорусских».
В 1867 году проблема «западнорусской» самобытности стала предметом горячей полемики, которую «Виленский вестник», сменивший вместе с редактором направление, развязал против новой газеты И.С. Аксакова – «Москвы». Хотя на страницах «Москвы», учрежденной прежде всего для защиты, в протекционистском духе, интересов московского купечества, публиковалось гораздо меньше оригинальных материалов по Западному краю, чем ранее в «Дне», «обрусение» оставалось в ряду провозглашенных редакцией приоритетов. Коялович вошел в число ведущих сотрудников газеты. Уже в феврале 1867 года была опубликована его большая статья, резюмировавшая и отчасти развивавшая (в менее запальчивом тоне – так, вместо «жидовства» фигурировало «еврейство») его программные выступления 1866 года против планов обрусения без посредства православной веры. Первая часть статьи содержала оценку деятельности генерал-губернатора К.П. Кауфмана, в октябре 1866-го неожиданно смещенного Александром II с должности. Воздав должное размаху начатой, по его мнению, именно Кауфманом, а не Муравьевым, систематической работы по «национальному, социальному и религиозному пересозданию страны», Коялович утверждал, что эти усилия были подорваны самой обстановкой военного положения, развратившей «большинство русских людей» на местах: «…в Западной России, с одной стороны, действовало военное положение, сжимавшее всё, с другой, внутренняя работа, требовавшая простора. Из этого смешения непримиримых начал вышло такое чудовищное явление: военное положение разнуздалось, а самостоятельная, по-видимому, разработка жизненных вопросов заразилась чисто диктатурными приемами». (В цитировавшихся выше частных письмах Коялович выражался о «диктатуре» куда резче – и вполне созвучно католику А. Киркору, ненавистнику забелинского «Виленского вестника» и сотруднику «Вести».)
Далее автор сокрушался о недоверии высшей администрации к «местной русской» интеллигенции, которой мешал встать на ноги как раз наплыв из Центральной России равнодушных к судьбам России Западной, мздоимных и безнравственных чиновников: «…здравый разум требовал: искать и звать таких людей (подлинных «сотрудников» власти. – М.Д.) на дело со всех концов Западной России. Здравый разум требовал: искать их и вне Западной России в ближайших губерниях тех же племен – например, в Смоленской и Псковской для Белоруссии, в Черниговской, Полтавской, Екатеринославской и Харьковской для Малоруссии». Верный своей трактовке «народа» Западной России как этнически смешанного крестьянского населения, он добавлял, правда, петитом в подстрочной сноске, что «таких же деятелей можно было бы найти, хотя немного, для населения литовского Ковенской и отчасти Виленской губ[ерний], между образованными латышами Курляндской и Лифляндской губерний» [1492] . Оптимистическая концовка статьи возвращала читателя к тезису об историческом единстве Западной России: хотя, утверждал Коялович, «малороссийский народ» обладает «могучими силами», не в пример белорусскому, и «Малороссия могла бы устроиться в десять раз скорее, чем Белоруссия», в последнее время «в развитии русской жизни северо-западная Россия идет гораздо быстрее, нежели юго-западная, и производит на нее явное влияние, так что юго-западная Россия, можно сказать, идет за северо-западною». Причину этого неожиданного преимущества Белоруссии автор усматривал не только в том, что в ней «всё мягче, податливее – и народ по своей известной слабости, и польские паны по своей мелкости (об одних евреях нельзя этого сказать)», но и – мотив уже нам знакомый – в «модном поветрии украинофильства», еще одной теории, отвлекающей интеллигенцию от действительных, кровных западнорусских нужд [1493] . Таким образом, украинофилы, мечтающие об отдельной нации, оказывались в одной компании со своим заклятым врагом Катковым, который ведь тоже, по Кояловичу, предавался иллюзиям об искусственном конструировании национального сообщества. В конечном же счете получалось, что даже относительные достижения «русского дела» в Белоруссии, в особенности открытие все новых школ для крестьянских детей и быстрые успехи последних в учебе, компенсировали заблуждение горстки украинофилов (к тому же это «поветрие» уже начало «слава Богу… выветриваться»)
и лишний раз доказывали органическое единство, общность исторических судеб двух частей Западной России.1492
Коялович М. Западная Россия // Москва. 1867. № 26, 1 февраля. Об издании И.С. Аксаковым «Москвы» см.: Цимбаев Н.И. И.С. Аксаков в общественной жизни пореформенной России. С. 127–166.
1493
Коялович М. Западная Россия // Москва. 1867. № 27, 2 февраля.
Эта статья послужила поводом для целой серии нападок Де Пуле и Бессонова на Кояловича в «Виленском вестнике» [1494] , которые высветили новые расхождения в концептуализации русскости. В известном смысле полемика стала результатом раскола внутри славянофильски ориентированного кружка активных сотрудников бывшего «Дня» и, шире, реконфигурации в конце 1866 года взаимоотношений между органами печати, наиболее вовлеченными в обсуждение политики в Западном крае. После своих злоключений в Вильне Бессонов, вернувшийся в Москву, стал болезненно чувствителен к православной односторонности аксаковского национализма и спекуляциям насчет «русской души». Его попытка отстранить от участия в «Москве» своих виленских недругов провалилась, о чем он удрученно сообщал Де Пуле в Вильну: «…Забелин и Коялович, за ним отчасти Рачинский и сам Корнилов овладели Аксаковым в Петербурге: он воротился в Москву, белокаменную и свою печатную, полуумным». Бессонов воспринял как личное оскорбление опубликованное извещение об издании «Москвы» – «без меня, без Беляевых, без Елагиных и т. д.», зато с именем Кояловича в начале списка сотрудников. «…Я протестовал, он [Аксаков] жестко отвечал, что то герои Белоруссии, особенно в ней популярные; тогда я отказался от участия в “Москве”» [1495] .
1494
Первый залп был произведен самим редактором: Виленский вестник. 1867. № 19. 14 февраля (передовая).
1495
РО ИРЛИ. Ф. 569. Ед. хр. 136. Л. 25 (письмо Бессонова Де Пуле от 17 января 1867 г. Курсив мой). После этого Бессонов для выражения гнева на Аксакова – в частной переписке – дал волю сословным предрассудкам, обращенным как против аристократии, так и против купечества: «…откуда явились (у Аксакова. – М.Д.) непомерная гордость, задорность, резкость и просто драчливость! Вот что значит жениться на фрейлине старухе (37-летней А.Ф. Тютчевой. – М.Д.) и получить от купцов семьдесят тысяч на год». Чуть позднее он объяснял ориентацией «Москвы» на определенный сегмент московского купечества то, что к обрусению у Аксакова остался якобы лишь лицемерный интерес. Вот как он в связи с этим живописал Де Пуле свои впечатления от поездки по Владимирской и Нижегородской губерниям: «…церкви пустеют по селам, грамотность уменьшается, торговля псалтирями и букварями, вообще церковной грамотностью пала до того, что закрывай лавки. А купцы! Хороши! Живут со мною рядом первые богачи: кутёж и ни тени прогресса. По Владимирской дороге, от Павлова до Покрова, на 50 верст, целые города фабрик, целые копи золота, владенья акционеров “Москвы”… фальшивые ассигнации, отсутствие всякой веры, открытое блядовство жен-раскольниц с православными и наоборот, браки по избам без попов, отсутствие метрик, вино и деньги, деньги и вино… Вот кого бы обращать “Москве” вместо евреев… А мы хотим еще русить вдалеке…» (Там же. Л. 27, 55 – письма Де Пуле от 17 января и 3 августа 1867 г.).
Став в начале 1867 года ведущим публицистом не «Москвы», а обновленного «Виленского вестника», Бессонов невольно ограничил возможности Де Пуле в выстраивании желательных союзнических отношений с «Московскими ведомостями» (которые много способствовали дискредитации прежнего виленского редактора Забелина): в глазах Каткова Бессонов оставался человеком аксаковского направления, а славянофильская репутация отнюдь не служила лучшим пропуском в редакцию на Страстном бульваре. К тому же Бессонова и Каткова разделяли разногласия по важному для обоих вопросу о введении русского языка в католическое богослужение. Поэтому знаками поддержки со стороны Каткова «Виленский вестник» не был избалован и в тот период, когда оголтелая нетерпимость забелинского пошиба сменилась на его страницах скучноватыми, тягучими, но допускающими, вполне по-катковски, обрусение в гражданском, а не только этническом и религиозном смысле рассуждениями Де Пуле [1496] . Не добившись открытой коалиции с «Московскими ведомостями», провинциальный «Виленский вестник», дабы избежать маргинализации в клубе политической прессы, был вынужден смелее, чем то дозволялось внутренними соображениями идейного порядка, демонстрировать сближение по некоторым существенным предметам с дворянской «Вестью», враждебной равно (и равно небезответно) Каткову и Аксакову. Так, Де Пуле разделял негодование «Вести» на произвол чиновников-русификаторов и эйфорию насаждения православия в Западном крае, но не соглашался с ее «космополитическим» взглядом на местное крупное землевладение и со скептической оценкой перспектив вытеснения польских землевладельцев русскими колонизаторами [1497] .
1496
См., напр., передовицу Де Пуле о трех «способах» обрусения посредством распространения русского языка: Виленский вестник. 1867. № 13. 31 января. Дружелюбные пассы «Виленского вестника» в отношении «Московских ведомостей» см., напр.: [Бессонов П.А.] Из Москвы // Виленский вестник. 1867. № 114. 30 сентября. В приватном порядке, однако, Де Пуле и Бессонов находили иногда нужным акцентировать свое неприятие унификаторских мотивов в государствоцентричной программе Каткова: «…катковщина, т. е. всё, что есть в ней внешнего и полицейского, здесь свирепствует на каждом шагу. Вот почему послушать Бессонова полезно каждому русскому человеку…» (РГАЛИ. Ф. 46. Оп. 1. Д. 560. Л. 281 – письмо Де Пуле П.И. Бартеневу от 1 августа 1866 г.).
1497
Виленский вестник. 1867. № 77. 6 июля. В критике крайностей русификации, помимо «Вести», «Виленский вестник» мог рассчитывать иногда на солидарность «Санкт-Петербургских ведомостей» и «Биржевых ведомостей». Вот как наставлял Бессонов Де Пуле на этот счет: «1) не троньте Каткова, он поссорится с Аксаковым, если не теперь, то через месяц; 2) в остальном бейте (“Москву”. – М.Д.) фактами, холодно; 3) теперь за нас будут драться “Весть”, “Биржев. Ведомости”, Корш (издатель “Санкт-Петербургских ведомостей”. – М.Д.): устранимся и предоставим им…» (РО ИРЛИ. Ф. 569. Ед. хр. 136. Л. 63 об. – 64 – письмо от 7 октября 1867 г.).
Газета «Москва» тоже не оставалась в полном одиночестве в этом скрещении интересов, идейных антипатий и прагматических компромиссов. Подобно тому как «Виленский вестник» Де Пуле и «Весть» Скарятина – идеологически чуждые друг другу органы – сошлись в неприятии заряженного православной исключительностью национализма (кстати, упоминавшийся выше Е.А. Лопушинский писал корреспонденции в обе газеты [1498] ), так и аксаковская «Москва» в течение некоторого времени выступала по проблемам западных окраин одним фронтом с далеким от славянофильства петербургским «Голосом» А.А. Краевского. Не касаясь здесь вопроса о повороте «Голоса» в 1864 году от либерального полонофильства к последовательной пропаганде деполонизации Западного края (отчасти вызванном тем, что контроль за казенным субсидированием этого полуофициоза перешел из головнинского МНП в валуевское МВД), укажу лишь, что в 1867-м в его редакции встретили теплый прием те виленские полоно– и католикофобы, по классификации Каткова – «клерикалы», которых Де Пуле вытурил из «Виленского вестника» [1499] . В течение 1867 года «Голос» публиковал статьи об угрозе возвращения «польской интриги», корреспонденции А.П. Стороженко и А.В. Рачинского о наступлении православия на «латинство» и тому подобные материалы. Видимо, только что учрежденная «Москва» не представлялась этим националистам достаточно авторитетной трибуной, особенно с учетом аксаковской неудачи с «Днем» в 1865 году и превосходства «Голоса» в тираже и популярности. Если Коялович предпочитал печататься в «Москве», некоторые из его единомышленников и соратников решительно облюбовали колонки «Голоса» [1500] . Как-то раз в полемике с «Голосом» Де Пуле, намекая на Кояловича и его земляков-подопечных в Духовной академии, заметил: «…для нас лучше уж крайности аристократизма (т. е. “Вести”. – М.Д.), чем семинаризма, особенно известного закала» [1501] . Наконец, ситуация еще более осложнялась тем, что два наиболее влиятельных из всех этих органов печати – «Московские ведомости» и «Голос», – несмотря на общие им обоим, с одной стороны, установку на деполонизацию, а с другой – отторжение от славянофильства, серьезно расходились между собой в трактовке методов русификации Западного края [1502] .
1498
Одно из его писем Де Пуле проливает дополнительный свет на тактику «Виленского вестника». Сообщая, что в ближайшее время поместит фельетон против «Москвы» на страницах «Вести», Лопушинский признавал: «Вы и Бессонов правы; что же делать, союзников мало, нужно дорожить и теми, какие имеются. …Если Бессонову удастся одолеть и приобресть Каткова, то я поставлю в церкви огромную свечку. Катков подлец – это так, я никогда не буду уважать этого господина, всегда буду его бояться и презирать, но услуги его нынче были бы очень полезны для дела» (РО ИРЛИ. Ф. 569. Ед. хр. 322. Л. 38–38 об. – письмо от 17 октября [1867 г.]). Довольно скоро Лопушинского покинула надежда на «приобретение» Каткова силами Бессонова, и, как кажется, сотрудничество с «Вестью» стало для него душевным выбором, а не вынужденным маневром ради престижа «Виленского вестника».
1499
В полемическом освещении Бессонова возникновение этого альянса выглядело так: «Здесь (в “Голосе”. – М.Д.) антипатии ко всему польскому и латинскому как чувства глубокого и врожденного уже не может быть: искренность потеряна была на первых порах и потрачена на служение польщизне. Не может быть и положительных стремлений русской натуры: возможно лишь искусственное возбуждение, вроде пахучего сыра и благовонных сигар. На сию степень смака, обставленного разгулом, поднялся русский вкус газеты. Ему как нельзя лучше попала в раппорт старая партия бывшего “Виленского Вестника”, потерявшая кредит своим прежним нерусским (т. е. «фанатичным». – М.Д.) обращением с полонизмом и развитыми польскими замашками в деле русском…» ([Бессонов П.А.] Из Москвы // Виленский вестник. 1867. № 111. 23 сентября). О политической эволюции «Голоса» см.: Чернуха В.Г. Правительственная политика в отношении печати. С. 106–111.
1500
Е.А. Лопушинский сообщал Де Пуле о том, что автором анонимных передовиц по делам Северо-Западного края в «Голосе» был магистрант Петербургского университета А.С. Будилович, его бывший ученик по Кобринскому духовному училищу (впоследствии профессор Варшавского и ректор Дерптского / Юрьевского университета, известный панславист, издатель журнала «Славянское обозрение»): «Мне истинно жаль этого молодого и способного человека, подчинившегося влиянию Кояловича и попавшего в лапы такому бессовестному и ловкому эксплоататору, как Краевский». Три года спустя ведущим пером «Голоса» по этим проблемам был уже другой аноним, и на сей раз растерявший свои контакты, вконец озлобившийся и замкнувшийся в своем гродненском углу Лопушинский сам спрашивал Де Пуле, который служил тогда в Петербурге, не знает ли тот, «какая скотина пишет там передовые статьи по западнорусскому вопросу»: «Читая эти пошлые статьи, я всегда думаю, что их пишет… поляк! Да, только какой-нибудь продажный полячок способен на подобное мировоззрение, т. е. прозелит-поляк; русский человек, кажется, писал бы иначе, если бы даже писал в том же роде. Скажите, неужели Краевский бывает в обществе, неужели он разговаривает с порядочными людьми и неужели есть такие люди, которые с ним разговаривают? О, поистине, небрезгливость русского человека ни с чем несравненна!» (РО ИРЛИ. Ф. 569. Ед. хр. 320. Л. 16 об. – 17; Ед. хр. 322. Л. 3 об. – 4 – письма Лопушинского Де Пуле от 27 августа 1867 г. и 5 марта 1870 г.).
1501
Виленский вестник. 1867. № 110. 21 сентября.
1502
Одним из спорных вопросов был социальный профиль проектируемой землевладельческой колонизации Западного края. «Московские ведомости» выступали за преимущественное внедрение крупного землевладения, с неизбежным преобладанием дворянства (позиция, которая сочеталась с критикой общинной формы собственности в великорусской деревне), тогда как «Голос» доказывал необходимость усиленного притока мелких землевладельцев. См., напр.: Голос. 1866. № 40. 9 февраля. С. 1–2; № 57. 26 февраля. С. 1–2. Ценные сведения о выработке позиции «Московских ведомостей» по вопросу о «русском» землевладении см. в письмах Б.М. Маркевича Каткову 1865–1866 годов: ОР РГБ. Ф. 120. К. 7. Ед. хр. 29. Л. 65–55 об., 99–100 об., 103–103 об.; Ед. хр. 30. Л. 111–112 об.
В контексте этого разновекторного противоборства становится понятнее резкость инвектив Бессонова и Де Пуле против Кояловича, сопоставимая с тоном катковской атаки на украинофилов в 1863 году. Первый еще в марте 1866-го в конфиденциальном письме П.И. Бартеневу, развивая тему «интриги», намекал на польские истоки недовольства «местных» людей великорусским присутствием:
На днях был я в Петербурге. Вот чудеса-то! Не говорю о высших сферах, где мешают делам края, ни о газетчиках, которые о нем врут беспощадно: серьезные и лучшие люди обвиняют нас, приезжих, в деспотизме и стараются создать в отпор местный белорусский сепаратизм, забывая или не зная, что здесь белорусского только и есть, что крестьяне, ради которых все и трудятся; затем горсть семинаристов, которых не хватает на открывающиеся православные приходы; затем духовенство, которое ничего не делает, а затем поляки, которые (вероятно, правильно: которых. – М.Д.) и поднимают под именем белоруссов [1503] .
1503
РГАЛИ. Ф. 46. Оп. 1. Д. 560 (письмо Бессонова П.И. Бартеневу от 31 марта 1866 г.).
Вскоре Бессонов вышел с подобными суждениями на публику. В печатавшемся в «Виленском вестнике» на протяжении 1867 года цикле «Московские письма» он то и дело прохаживался по личности Кояловича и якобы лелеемым «героями Белоруссии» сепаратистским помыслам. Употребляемые оппонентами выражения «белорусский народ» и «западнорусские люди» он считал своего рода адресованной читателю суггестией представления об особом статусе этого региона. Он обрушивался на «заезжих… сепаратистов из Петербурга, которые всё это (толки о “западнорусских людях”. – М.Д.) создавали намеренно, чтобы противуположить “Россию Восточную”, этот “Восток”, который считают они азиатским и варварским заодно с поляками или думают покорить заодно с немцами». (Можно вообразить, каково это было читать совсем не жаловавшему немцев Кояловичу.) В другом месте Бессонов приписывал Кояловичу со товарищи коварный план настроить местное православное духовенство против мировых посредников: «…здесь весьма важную роль играли стремления известных “белорусских сепаратистов”, которые, и действуя с места, и концентрируясь в Петербурге, постоянно вымышляли истории о столкновениях посредников с “белоруссами”, особенно с духовенством, а на самом деле спорили с сим последним, подстрекали его против и даже гласно с радостию проповедовали, будто сельское духовенство соединяется против посредников с польскими панами» [1504] .
1504
[Бессонов П.А.] Московские письма // Виленский вестник. 1867. № 24. 28 февраля; [Он же]. Из Москвы // Там же. № 114. 30 сентября. Черновики этих писем см.: ОПИ ГИМ. Ф. 56. Ед. хр. 384. Л. 2–84 и др. Убеждение в «подстрекательской» деятельности Кояловича Бессонов высказывал и в частной переписке с Де Пуле: «Коялович тоже работает: два академика (т. е. студента духовной академии. – М.Д.) от него мутили целое лето все духовенство против Вас и Графа [Э.Т. Баранова]. Снеситесь с Извековым, слонимским начальником: он Вам может написать статью о том, что у них проказил Коялович» (РО ИРЛИ. Ф. 569. Ед. хр. 136. Л. 60 об. – письмо от 17 сентября 1867 г.).