Русский край, чужая вера. Этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре II
Шрифт:
Хотя Пирогов декларативно разграничивал «высокие религиозные истины» иудаизма и «предрассудки», на деле он предлагал тактику усыпления конфессиональной бдительности: просвещаясь, еврей должен незаметно для самого себя ослабевать в приверженности традиции. Спустя полтора года идея о невмешательстве в религиозное образование евреев вошла в программную записку министра народного просвещения Е.П. Ковалевского, представленную в Еврейский комитет: «Непостижима… заботливость о сохранении чистоты еврейского закона, тогда как чем более в нем нечистой примеси и нелепых толков, тем скорее он должен покориться влиянию просвещения». Он ратовал за усиленное «распространение между евреями общечеловеческих сведений», т. е. религиозно нейтрального образования [1598] .
1598
YIVO. Record Groups 80–89. File 755. Folios 63251–63252, 63255, 63257 (копия записки Ковалевского от 30 сентября 1858 г.); Чериковер И. История Общества для распространения просвещения между евреями в России. С. 13–14.
В 1858–1859 годах идея о просветительском невмешательстве в духовные дела евреев нашла отражение в распоряжениях МНП и особого Еврейского комитета, где она сочеталась с наследием уваровской системы. Согласно постановлению от мая 1859 года, казенные еврейские училища 2-го разряда упразднялись (в Виленском учебном округе приведено в исполнение в 1861-м); вводилось обязательное обучение детей еврейских купцов и почетных граждан в общеобразовательных заведениях (исполнить оказалось гораздо труднее, чем постановить).
1599
YIVO. Record Groups 80–89. File 755. Folios 63260–63265; Георгиевский А.И. Доклад. С. 281–284.
С середины 1850-х годов политика по «еврейскому вопросу» начала вовлекать в себя новых акторов из центральной и местной бюрократии и из разнородных групп внутри еврейства. Взаимодействие интересов между центром и окраиной, между евреями и неевреями в целом, между течениями в еврействе и ведомственными фракциями в бюрократии в частности образовывало сложные комбинации. По сравнению с николаевскими временами роль местной инициативы значительно повысилась. В Петербурге сравнительно либеральный настрой высших сановников и усилия еврейских штадланов (ходатаев за единоверцев) во главе с Е. Гинцбургом привели, как показал Б. Натанс, к смене объекта политики «выборочной интеграции». Вместо попыток «сформировать (ненаследственную) элиту» – казенный раввинат – бюрократы задумались о «включении экономически “полезных” элементов [еврейского населения] в российскую сословную иерархию» [1600] . Но в Вильне методы решения «еврейского вопроса», основанные на конфессиональной инженерии, имели больше защитников. Кроме того, начатая в 1863 году генерал-губернатором Муравьевым кампания русификации предоставила местным властям большую, чем ранее, свободу действий.
1600
Nathans B. Beyond the Pale. P. 68–69, 376–377.
Народные школы для евреев в Виленском учебном округе: ставка на русский язык
Начавшийся с воцарением Александра II пересмотр уваровской системы еврейского образования не сразу затронул ее языковую составляющую. Хотя пожелания переориентации евреев на общеобразовательные заведения подразумевали важность русского языка в учебном деле и признавали за евреями способность быстро овладеть русской речью, принципиальных возражений против немецкоязычного обучения религиозным предметам еще не было слышно.
После того как Уваров в 1847 году отрицательно отозвался о предложении перевести на русский язык один талмудический трактат, МНП неизменно отклоняло ходатайства о публикации любых еврейских религиозных текстов, включая пособия по изучению закона веры, на русском языке [1601] . Этот фактический запрет продолжал действовать и в конце 1850-х. Так, в течение пяти лет, с 1858 по 1863 год, между МНП и Виленским учебным округом шла переписка о подготовке сборника проповедей немецких раввинов (умеренных реформаторов, в частности Г. Саломона из Гамбурга [1602] ), который послужил бы руководством отечественным раввинам. В ходе переписки выяснилось, что тематика и стилистика немецких проповедей может быть чужда или даже смешна местным евреям, а потому выбор образцовых текстов следует ограничить минимумом. Первоначальное решение издать сборник в переводе на древнееврейский приняли «по уважению незнания большинством наших раввинов и проповедников немецкого языка». Позднее признали, что «древний еврейский язык… не вполне доступен массе еврейского народа», да к тому же при переводе проповеди «могут отчасти терять свои внутренние качества, обусловливаемые духом нового языка», почему и вышло распоряжение еще сократить издание и уменьшить тираж [1603] . Ни на одном из этапов этой бюрократической дискуссии, завершившейся уже после начала Январского восстания, не заходило и речи о возможности издания проповедей на русском языке.
1601
Эльяшевич Д.А. Правительственная политика и еврейская печать в России. С. 227–228, 618 прим. 161.
1602
О проповедях Саломона см.: Meyer M. Response to Modernity. P. 55–56.
1603
YIVO. Record Group 24. Folder 81. Folios 3–25. Привлеченный к экспертизе преподаватель Виленского раввинского училища Б. Лебенсон утверждал в 1858 году, что «здешние евреи» «вовсе не сочувствуют всем словам поэзии и красноречия и с жаждою слушают речи остроумные, в которых объясняются трудные места Св. Писания, пророков и талмуда, и посему они будут смотреть на германские речи, которые большею частию только поэтически красноречивы, льстят только воображению и которые далеки от всякого объяснения Библии, Мишны, Галады, Мидраша и всех трудных мест из сочинений наших древних писателей, они будут смотреть как на ничтожное мелкое пустословие…» (Ibid. Folio 13).
Между тем на практике русскоязычные проповеди уже произносились, поводом чему служили именно мероприятия в области образования. В начале 1862 года минский казенный раввин З. Минор торжественно зачитал в молитвенном доме текст положения Государственного совета от 27 ноября 1861 года, по которому евреям, окончившим университетский курс, предоставлялись равные с христианскими выпускниками права и преимущества. В произнесенной затем на русском языке страстной проповеди Минор призвал единоверцев оценить достоинства общего, секулярного образования. Закон, который он превозносил, предоставлял права выпускникам исключительно университетов, но не других вузов или раввинских училищ [1604] .
1604
Nathans B. Beyond the Pale. P. 62, 215–221.
Инерция просвещенческого приоритета уваровской программы запечатлелась в милостивом жесте Александра II при посещении им Виленского раввинского училища в сентябре 1858 года. Один из воспитанников училища сочинил к приезду императора стихотворение на немецком языке, а его товарищ изготовил русский перевод. Оригинал и перевод были продекламированы в присутствии Александра, и тот одарил автора золотыми часами, а переводчика – серебряными [1605] . Эпизод, казалось бы, частный, да и поступил император вполне педагогично, но в том именно и дело, что тогда в таком распределении «золота» и «серебра» никто, судя по всему, не увидел символического возвышения немецкого языка в ущерб русскому или побуждения евреев к онемечиванию (хотя о германофильстве императора было многим известно).
1605
YIVO. Record Group 24. Folder 94.
В свой следующий приезд в Вильну, в октябре 1860 года, Александр II имел возможность глубже вникнуть в местный еврейский вопрос. Генерал-губернатор Северо-Западного края В.И. Назимов, тремя годами ранее выступивший с важной инициативой по делу освобождения крестьян, представил императору доклад о «мерах поощрения труда и образования между евреями». Хотя нарисованная Назимовым безотрадная картина «обмана», «беззакония» и «тунеядства» в еврейской среде не была оригинальной, некоторые из его предложений предвосхитили направление будущих правительственных дискуссий. По части образования он предлагал слить еврейские училища 1-го и 2-го разряда с приходскими и уездными училищами соответственно, установив при этом раздельное религиозное обучение евреев и христиан. Раввинское же училище, напротив, намечалось обратить в специальную духовную академию. Назимов не предполагал в евреях добровольной тяги к «сближению с христианами» и на этот случай предусматривал меры косвенного
принуждения к посещению общих школ: окончание курса начального училища ставилось бы условием записи в купцы, приобретения недвижимости и др. Зато при наличии образовательного ценза разрешалось повсеместное жительство в империи. Министры внутренних дел и народного просвещения увидели в спроектированных Назимовым мерах нарушение последовательности правительственных действий по еврейскому вопросу, и на основе их заключения Еврейский комитет в начале 1861 года отклонил проект. Одно из возражений особенно интересно. Если Назимов опасался упорной неохоты евреев посылать детей в общеобразовательные заведения, то высшие сановники ссылались на вероятность прямо противоположного – массового притока евреев, который может побудить христиан забрать своих детей из школ [1606] . Столкновение двух этих мнений иллюстрирует антиномии имперской «еврейской» политики и гадательность многих умозаключений бюрократов по проблемам управления евреями.1606
Staliunas D. Changes in the Political Situation and the «Jewish Question» in the Lithuanian Gubernias of the Russian Empire (1855 – April 1863) // The Vanished World of Lithuanian Jews / Ed. by A. Nikzentaitis, S. Schreiner, D. Staliunas. Amsterdam, New York, 2004. P. 29–33; Чериковер И. История Общества для распространения просвещения между евреями в России. С. 12. Назимов придавал особое значение тому, чтобы обязать евреев выбирать раввинов из числа выпускников раввинского училища. Записку об этом он направил в 1861 году в Министерство внутренних дел (см.: Freeze Ch.Y. Jewish Marriage and Divorce in Imperial Russia. Brandeis University Press, 2002. P. 99–101), где, напротив, эксперты склонялись к политике невмешательства и не верили в возможность переломить недоверие евреев к плохо знавшим галаху выпускникам казенных еврейских школ. Именно из МВД через два года после записки Назимова вышел проект реформы раввината, построенный на принципе отделения «духовно-административных» дел от «чисто духовных» (см. гл. 3 наст. изд.).
Восстание 1863 года ускорило переосмысление властью задач «еврейской» политики [1607] , но Назимов не получил возможности в новых условиях вернуться к прежде выдвинутой им программе. В мае 1863 года он был замещен в должности генерал-губернатора М.Н. Муравьевым, который спустя восемь месяцев пополнил систему еврейского образования т. н. народными школами. Мотивы этого решения стоит обсудить подробнее.
Лично для Муравьева открытие еврейских народных школ, как и вообще политика в области образования евреев, едва ли являлось приоритетом [1608] . И в течение 1863 года, и позднее, когда вооруженное восстание было подавлено и началась кампания русификации, в его докладах императору и в переписке с министрами о евреях почти нет и помину [1609] . Конечно, впечатление, будто генерал-губернатор совсем не замечал еврейское население, чья речь оглашала ближайшие к его дворцу улицы в Вильне, обманчиво. Скорее можно говорить о другом: инициатива местных маскилов играла в создании новых школ столь существенную роль [1610] , что обойти ее молчанием в сколько-нибудь подробном рассказе о нововведениях в «еврейской» политике было трудно. Муравьевский же нарратив «русского дела» был слишком прямолинейным, чтобы встроить в него сюжет о тесном сотрудничестве властей с целой группой образованных и деятельных «лиц иудейского исповедания».
1607
В личном архивном фонде П.А. Бессонова (о нем подробнее речь идет ниже) сохранилась черновая записка без заглавия, подписи и даты, которую я осторожно атрибутирую Назимову. Датируется она концом 1862 – началом 1863 года, на основании содержания – в частности, в ней упоминается о недавнем закрытии русско-еврейского журнала «Сион» (произошло в октябре 1862 года). В записке идет речь о «самых рациональных и верных мерах для развития русского духа в подведомственном мне еврейском обществе», и на первом месте названы русское образование и издание для евреев прессы на русском языке. Само выражение «русский дух» свидетельствует здесь о новом взгляде на задачи политики по отношению к еврейству (ОПИ ГИМ. Ф. 56. Д. 332. Л. 74 и след.).
1608
Муравьев проявлял интерес к еврейскому вопросу тридцатью годами ранее, будучи гродненским губернатором. В докладе Николаю I в 1832 году он предложил ряд мер вполне в духе «выборочной интеграции» евреев – например, «истребить введением просвещения закоренелые невежественные предрассудки… образуя преимущественно первенствующие их сословия»: РГИА. Ф. 1284. Оп. 17. Д. 9. Л. 22 об. – 24. О Муравьеве в Еврейском комитете в начале правления Александра II см.: Нахманович В. Прорыв за Черту (История принятия закона о праве повсеместного жительства евреев-купцов 1-й гильдии) // Вестник Еврейского университета в Москве. 1997. № 1 (14). С. 26–27.
1609
Муравьев М.Н. Записки об управлении Северо-Западным краем и об усмирении в нем мятежа. 1863–1866 гг. // Русская старина. 1882. № 11. С. 387–432; см. также его итоговый отчет 1865 года: Русская старина. 1902. № 6. С. 495–507. Отдельные зафиксированные высказывания Муравьева на еврейскую тему в 1863 году воспроизводили ходячие стереотипы еврейской продажности и готовности служить «и вашим, и нашим». Согласно одному жандармскому донесению, при встрече с депутатами еврейского общества в июле 1863-го он угрожающе произнес: «Вы сами знаете – чт'o вы такое» (ГАРФ. Ф. 109. 1-я эксп. Оп. 38. 1863 г. Д. 23. Ч. 13. Л. 128 – донесение виленского жандармского штаб-офицера А.М. Лосева от 24 июля 1863 г.).
1610
См.: Штейнберг О.Н. Граф М.Н. Муравьев и его отношения к евреям г. Вильны в 1863–1864 гг. (Из записок раввина) // Русская старина. 1901. № 2. С. 305–320.
Хронология муравьевских распоряжений показывает, что в глазах генерал-губернатора открытие новых школ являлось мерой, подчиненной приоритетам «польской» политики. 1 января 1864 года генерал-губернатор подписал циркуляр нижестоящим инстанциям об исключении польского языка из программы народных школ. Нарушители запрета – например, помещики, заводившие в своих имениях начальные школы, – подвергались штрафу до 600 рублей [1611] . Циркуляру придавалось значение акта, прекратившего наконец отравление «исконно русского» крестьянства ядом «польской пропаганды». Но, помимо крестьянства, в крае проживали и другие группы населения, которые оставались уязвимыми для ассимиляторского воздействия польского образования, столь пугавшего власти. В соседнем Царстве Польском некоторые представители имперской администрации еще до Январского восстания, в пору реформ А. Велёпольского, предупреждали об опасности быстрого ополячивания евреев, в особенности в школах [1612] .
1611
LVIA. F. 378. BS. 1862. B. 629. L. 251–252.
1612
Переписка наместников Королевства Польского. 1861–1863. [T. 2]. Wroclaw; М., 1973. С. 47.
И уже 5 января 1864 года на двух языках – русском и «жаргоне» (идише) – было обнародовано распоряжение об открытии в Вильне двух народных двухклассных училищ, или школ грамотности, для евреев. Эти школы заменяли собой существовавшее в Вильне с 1847 года казенное училище первого разряда. В них вводилось бесплатное, в отличие от казенного училища, обучение; предметами были русский язык, русское чистописание и арифметика. Муравьев объявил обучение русской грамоте обязательным для всех еврейских мальчиков от 8 до 17 лет. Выбрать можно было между казенным учебным заведением (подразумевалось как специальное училище для евреев, так и совместное с христианами обучение в приходском училище, частном пансионе и др.), новоучрежденной народной школой или домашним учителем, имеющим «законное свидетельство» на право преподавания. Родители, не отдававшие детей в обучение, штрафовались на сумму от 8 до 15 рублей [1613] .
1613
LVIA. F. 567. Ap. 6. B. 1020. L. 6–7.