Русско-турецкая война 1877—1878 гг.

Схема 24. Бой в Шипкинском горном проходе 23 августа 1877 г.

В 9:00 совершенно внезапно обнаружилось наступление войск Весселя-паши. Он скрытно подвел свои пять таборов к опушке леса севернее горы Круглой, а еще севернее, в направлении к горе Узун-куш, наступало несколько сотен черкесов. Турецкая пехота появилась в 100-150 шагах севернее батареи Круглой и открыла по ней огонь с тыла. Когда прошли первые минуты растерянности, находившиеся здесь 1,5 роты брянцев (428 человек) во главе с капитаном Кончиеловым бросились на турок (2000) в штыки, загнали их в лес и этим предотвратили захват батареи. В ходе войны русские войска часто пренебрегали огнем как в обороне, так и в наступлении и, встретив противника несколькими залпами, старались подпустить его поближе, чтобы броситься в штыковую атаку, но в данном случае Кончиелов поступил совершенно правильно. Расстояние между русскими и турецкими войсками у батареи Круглой было так невелико, что если бы не перешли в контратаку русские, их атаковали бы турки.

Колонна Салиха-паши не наступала, а лишь вела перестрелку с гарнизоном горы Николая. Но при этом некоторые турецкие стрелки подобрались настолько близко к русским ложементам, что стали на выбор поражать высовывавшихся для стрельбы русских солдат; сами турки потерь не имели, так как хорошо укрывались в мертвых пространствах у подошвы горы, за камнями и скалами. Нужно было во что бы то ни стало выбить их оттуда. В этот трудный момент рядовой болгарского ополчения Леон Кудров, русский, схватил неразорвавшуюся турецкую гранату и с криком: «Что же, братцы, умирать так умирать!» - бросился с ней к туркам. За ним, увлеченные его примером, бросились человек тридцать. После взрыва турецкой гранаты начался штыковой бой, и лишь немногим из турецких стрелков удалось спастись.

К полудню все турецкие атаки на русские позиции были отбиты, но, несмотря на это, положение оборонявшихся стало к этому времени крайне тяжелым.

В общем резерве у русских к 12:00 осталось 3,5 роты, в резерве Главной позиции 1/2 роты и в резерве передовой позиции 4 роты. У турок к этому времени войска Рассима-паши были усилены 6 таборами. Потери у русских росли с часу на час, бинты кончались и перевязки делали кусками грязных полотнищ от палаток. Русские войска не только томила сильная жажда, но и донимал голод, так как сухари кончались. У болгар-дружинников более половины ружей Шаспо отказали; от частой стрельбы в них ломались ударники и прогорали резиновые кружки обтюраторов. Но патриотизм болгар был так велик, что даже легко раненные ополченцы охотно оставались в строю, если им удавалось добыть себе «кринку» с запасом патрон. На батареях была еще картечь, но другие снаряды почти кончились; подходили к концу и патроны. Положение обороняющихся становилось критическим. Начался кризис обороны.

Особенно быстрое развитие получил кризис обороны с началом новых турецких атак. В 12:30 войска Рассима-паши перешли в атаку на Волынскую гору. Несмотря на потерю почти всех офицеров и значительного числа солдат, защитники Волынской горы успешно отражали фронтальные атаки турок. Однако в 14:00 турки начали охватывать правый фланг Волынской горы. Выслать сюда подкрепления было нельзя, так как в это время начались и атаки войск Весселя-паши на Узун-куш и Горный холм. Туда и брошены были остатки общего резерва с дивизионом горной батареи. Кризис русской обороны достиг предела. Столетов для прикрытия тыльной батареи потребовал в 15:00 высылки резерва с передовой позиции. Толстой, убедившись в пассивности Салиха-паши, сдал командование передовой позицией майору Редькину, а сам с двумя ротами 1-й болгарской дружины отправился на Главную позицию. Посланные на батарею роты 1-й дружины во время перехода потеряли от турецкого огня половину своего состава, но все же значительно содействовали удержанию батареи. Две роты Толстого помогли в обороне правофланговых ложементов и прикрытии отхода с горы Волынской, начавшегося около 16:00 ввиду крайнего недостатка сил.

В начале дня защитников шипкинских позиций поддерживали надежды на скорое прибытие подкреплений. Но один только Столетов знал, он был извещен Радецким, что идущие к Шипке резервы, ввиду их крайнего утомления, могут выступить к перевалу с большого привала в Габрово лишь во второй половине дня 23 августа. 4-я стрелковая бригада выступила из-под Тырнова в Габрово в 5:00 22 августа. До Габрово стрелкам предстояло пройти 43 км в самое жаркое время дня. Двигаться пришлось по дороге с большим количеством подъемов и спусков, в сплошных облаках пыли, поднятых обозами спасавшихся от турок беженцев-болгар.

Хотя стрелки шли налегке, без ранцев, а для вещей и отставших были взяты подводы, тяжелые условия марша сильно утомили стрелков. Обувь у большинства стрелков пришла в негодность еще во время Забалканского набега, ноги пухли, натирались и разбивались в кровь. Вследствие этого к биваку в километре севернее Габрово бригада начала прибывать лишь около 1:00 23 августа. Конечно, после столь тяжелого дневного марша стрелки были неспособны к дальнейшему походу без более или менее длительного отдыха.

Еще хуже обстояло дело со 2-й бригадой 14-й дивизии. Эта бригада выступила из окрестностей Тырнова в 3:00 - 4:00 22 августа, но до Габрово ей предстояло пройти 60 км, и двигалась она в полном походном снаряжении. В результате на бивак севернее Габрово основная часть состава бригады прибыла лишь в 10:00 23 августа, остальные же подтягивались до 13:00.

От движения с полной выкладкой в самое жаркое время дня в бригаде было до 150 случаев солнечного удара. Конечно, в таком состоянии бригада не могла выступить на перевал в полдень 23 августа, как намечал первоначально Радецкий, и ее выступление пришлось отложить до 17:00. Радецкий вынужден был в 11:00 выступить к Шипкинскому перевалу с одной только 4-й стрелковой бригадой.

Условия марша 23 августа для стрелков оказались еще более тяжелыми, чем в предыдущий день. От Габрово к перевалу дорога на протяжении первых 7 км шла по узкому ущелью, за которым начинался крутой подъем. Здесь в полной мере сказалась усталость прошлых дней. Уже на втором километре от Габрово часть стрелков в изнеможении стала присаживаться у края дороги, так что в 3 км от Габрово пришлось сделать первый привал для подтягивания отставших. До начала подъема бригада затратила на движение 3 часа. Радецкий обогнал бригаду во главе двух сотен донцов 23-го полка со взводом горных орудий и двинулся прямо на перевал. У начала подъема бригада освежилась холодной водой и двинулась дальше. С перевала беспрестанно прибывали казаки-ординарцы; их рассказы о тяжелом положении на перевале заставили самых слабых напрягать все силы и спешить на выручку товарищам, изнемогавшим в неравной борьбе. На подъеме стрелки каждые 40-50 шагов приостанавливались для передышки, но упорно продолжали продвигаться вперед. Стрелки еще в Забалканском набеге показали себя образцовой частью, и сейчас они не хотели и не могли подвести своих собратьев по оружию.

Защитники шипкинских позиций ничего этого не знали; по вполне понятным причинам Столетов не сообщал войскам причин неизбежности задержки подхода резервов. Они уже теряли последнюю надежду на своевременный подход резервов. Еще в 14:00 даже такой энергичный командир, как Липинский, с горечью и отчаянием запрашивал Столетова: «Скажите верно, будет нам свежая помощь? Теперь уже 2 часа пополудни. Нельзя так (слово стерлось, можно считать, что было написано «обманывать».
– Н.Б.) солдат» (12) . Между тем к 17:00 положение оборонявшихся стало еще намного хуже, чем было в то время, когда Липинский писал свою записку.

II.1.12

(12) ЦГВИА, ВУА, д. 7926, л. 4 (23).

К 17:00 из 29 орудий у русских осталось лишь 23 годных к действию, да и к тем почти не имелось снарядов. На Стальной батарее Киснемский сумел изготовить ручные гранаты и ими отбивался от турок. На некоторых участках обороны лишь у немногих солдат осталось по два патрона. Некоторые ложементы были завалены трупами, в них не осталось ни одного защитника. Кроме основного перевязочного пункта, было устроено еще несколько вспомогательных, и все они были переполнены.

В этих условиях отдельные недалекие командиры вздумали начать отправку в тыл своих знамен с состоявшими при них знаменными взводами. Это обстоятельство, а также отход с Волынской горы ее уцелевших защитников были поняты некоторыми, как начало разрешенного начальством отступления. Кое-где отдельные солдаты и мелкие подразделения начали оставлять ложементы И потянулись в тыл. Майор Редькин приказал оторвать свое знамя от древка, взять его с собой и начать отход. Командир Круглой батареи полковник Бенецкий отдал приказ вынуть замки из орудий и оставить батарею. Если бы это движение вначале еще немногих лиц получило общий характер, наступила бы катастрофа: перевал был бы потерян, да и гарнизон вряд ли уцелел бы под шашками стоявших наготове черкесов. Положение было спасено энергичными и. мужественными офицерами, унтер-офицерами и солдатами. Липин­ский взял двадцать ближайших солдат и с их помощью остановил начавшийся отход в районе Круглой батареи. Депрерадович разъяснил полковнику Бенецкому положение и пристыдил его; Бенецкий вставил обратно замки и начал вести огонь последними снарядами. Вскоре он погиб, но доблестно искупил свою минутную слабость. Командир 3-й дружины болгарского ополчения майор Чиляев остановил и воодушевил дружинников, запев любимую ими песню «Шуми, Марица». Командир 5-й батареи штабс-капитан Поликарпов привел в порядок и воодушевил расчеты Центральной батареи. Ополченский доктор, болгарин Вязанков, собрал группу пришедших на перевязочный пункт солдат и хотел лично вести их в бой. Там, где не осталось офицеров, порядок быстро восстановили унтер-офицеры, а где не было и их - действовали словом и личным примером наиболее стойкие и мужественные солдаты.

Мужество и упорство русских войск истощили весь наступательный порыв и все наличные резервы войск Рассима- и Весселя-паши. Взятие горы Волынской, подход на некоторых участках вплотную к шоссе были уже последним усилием турецкой пехоты; она понесла большие потери, выдохлась и большего уже, без поддержки свежими резервами, в этот день сделать не могла. Но резервов на поле боя не было, сам Сулейман-паша на поле боя не присутствовал и сражением не руководил. Без него никто не мог распорядиться бросить в бой последние из оставшихся в резерве пять таборов.