Ряд волшебных изменений милого лица

– Ты не совсем прав, Стасик. Далеко не всех, кто пишет такие письма, стоит осуждать, - когда надо, Ленка умела держать речь без обычных "на черта", "фуфло" или "до лампочки", умела строить фразу литературно грамотно, стройно и даже куртуазно.
– Есть среди них наивные, не ведающие про тяготы нашей работы, а есть действительно влюбленные в театр, есть способные. Ты согласен?

Манана в аппаратной облегченно перевела дух.

Не рано ли?..

– Ничуть!
– не согласился Стасик.
– Не могу согласиться. Все, кто _пишет_, - потенциально бездарны. Исключений нет! Возможно, они будут хорошими инженерами, слесарями, они станут славно рожать детей и гениально жарить блинчики, но актеров из них не выйдет никогда. Ни-ко-гда! Ну-ка скажи, птица, ты в юности мечтала об актерской карьере?

– Ну, - привычно бросила Ленка, нечаянно подпадая под тон, заданный Стасиком, под тон, явно не подходящий для официальной телепередачи, даже на минутку - с этим "ну"!
– становясь обыкновенной, а не экранной Ленкой умной и интеллигентной дамой-эмансипе.

– Баранки гну, - автоматически ответил Стасик, но, вспомнив, где находится, поднял лицо к окну аппаратной и крикнул невидимой из студии Манане: - Вырежи потом, ладно?
– И продолжил: - А письма любимым актерам писала? На "Мосфильм" писала? На Шаболовку, на тогдашний телецентр, писала?

– Нет, конечно, - засмеялась Ленка.
– Мне некогда было.

– А чем ты, интересно знать, занималась?

– В школе училась. В Щукинское готовилась.

– С первого захода попала?

– С первого.

– А те, кто пишет, на предварительном туре отваливают, как в море корабли. И ладушки: туда им и дорога! Может, писать перестанут, гра-фо-ма-ны... О чем мы здесь говорим, Ленка? Ты не хуже меня знаешь, как эти дураки и дуры - дур, правда, гораздо больше!
– портят нам жизнь. Как они нас караулят, как звонят по ночам, как пишут - опять пишут! записочки. Взял бы автомат, выстроил бы всех и...

– Стоп!
– прогремел в студии командирский бас Мананы.
– Ну-ка, родненькие, подождите", я сейчас спущусь, разберемся...

Осветители вырубили свет. Стало значительно темнее и прохладнее.

Ленка встала из нагретого кресла, прошлась по жесткому коверону, расстеленному на подиуме перед молчащими камерами, остановилась перед Стасиком:

– Ты, брат, спятил?

– Сговорились вы все, да?
– возмутился Стасик.
– В чем я не прав, в чем?

– Ты забыл, где находишься?

– Я прекрасно помню, где нахожусь. Но я, прости меня, не понимаю, почему я должен говорить не то, что думаю, а то, что нужно Манане и ее начальству.

– Потому что ты в данный конкретный момент работаешь на Манану и ее начальство.
– Тяжелая, с толстыми ногами-тумбами, Манана ходила по студии в мягких растоптанных тапочках, вот и подкралась неслышно, хотя не ставила перед собой такой цели. Скорее, она бы сейчас охотно выполнила недосказанное последнее желание Стасика - про автомат, только прицелилась бы как раз в Стасика с Ленкой, а вовсе не в тех телеабонентов, что вызвали к жизни описываемую передачу.
– Стае, я тебя не узнаю.

– Сумасшедший, да?

– Нет, дорогой, ты не сумасшедший, ты хуже: ты провокатор. Ты зачем про автомат сказал? Ты хочешь, чтоб меня уволили? Ты говорил, что все бездарны, - я молчала. Ты говорил, что они дуры, - я не вмешивалась. Я все писала! Ты со мной не первый раз работаешь. Нам с тобой хорошо было: ты меня понимал, я тебя понимала.

– Манана, родившаяся и выросшая в Москве, говорящая безо всякого намека на акцент, когда волновалась, строила фразы так, что они выглядели этаким подстрочником-переводом на русский.
– Я тебя просила: Стасик, дорогой, поговори о работе актера, расскажи о том, какая она очень трудная, объясни, что слава - ерунда, тактично поговори, как с детьми, не обижай их. А ты что?

– А я, Мананочка, не Песталоцци и не Макаренко. У меня иная специальность. И когда я сижу на приемных в институте, я от бездарей не скрываю, что они бездари.

Подала голос Ленка:

– Стасик, не заносись, я слыхала, как ты заливаешь. "Девушка, вам надо подумать о другой профессии, вы молоды, вы красивы, у вас все впереди, а у нас в вузе слишком высокие требования..." Ну и так далее. Поешь, как соловушка, только в ушко не целуешь. Хотя, может, и целуешь. Потом... Да с таким подходом любая поверит, что ее стезя не театральная.

– Я так говорил?
– удивился Стасик.

– Точно так.

– Тогда я тоже бездарь. И трус. Но больше трусом не буду. Не нравится, что я сказал, - стирай, Манана. Я в твоей передаче не участвую. Я врать не хочу. Пока!
– И пошел из студии.

– Догони его, - быстро сказала Манана Ленке.
– Мне он не нравится. Всегда такой нормальный, а сейчас... Догони, успокой. Я позвоню.

Ленка кивнула, чмокнула Манану в усы и помчалась за Стасиком, пока он не пропал, не растворился в бесконечных и запутанных, как лабиринт, коридорах телецентра.

Манана, подбоченившись, действительно став похожей на бочку с ручками, неодобрительно смотрела им вслед. Быть может, прикидывала, кого пригласить на передачу вместо Стасика.

– Будем стирать, Манана?
– через репродуктор спросили ее из аппаратной.

Манана повернулась к микрофону:

– Подождем пока. Подумаем...
– Отошла в сторону, сказала вроде бы самой себе: - А вдруг именно такой передаче быть?.. Кто знает?.. Во всяком случае, не я...

Ленка догнала Стасика в холле перед лифтами.

– Пойдем вниз, кофе попьем, - предложила она.

Стасик глянул на часы: третий час уже, домой, как и предупредил Наталью, он не попадет.

– Лучше пообедаем.

– Уговорил.

От салата до компота полчаса пробежало. За эти полчаса у Стасика с Ленкой, посланной Политову в успокоение, состоялся разговор отнюдь не успокоительный.

Примерно такой:

– Допустим, Стае, ты прав, - сказала Ленка.
– Сопли развешивать глупо и недостойно. Будем говорить правду, будем жить честно, ломать крылья мельниц. Красота! А как жить?

– Так и жить. Что, непонятно?

– Историю психа из Ламанчи помнишь?

– Надеюсь, "псих" - это неудачная гипербола, а, птица моя метафоричная?

– Парабола. Отвяжись... Помнишь или нет?

– Я пять сезонов играл этого, как ты изволила выразиться, "психа".

– И ничего не понял?

– В те годы я просто играл. Писали, что неплохо.

– Даже хорошо, кто спорит. Но ты сам говоришь: играл. А жить так нельзя.

– Я тебе напомнил Дон Кихота? Спасибо, птица, тронут. Но, увы, комплимента недостоин. Не заработал пока.