Рыцарь (др. издание)
Шрифт:
Искушение кого? Но нет, никто из присутствующих не задавался подобными вопросами. Все, развесив уши, слушали этого знатока бесовских искушений, ибо сами суеверны ничуть не меньше и неурожай готовы приписать скорее козням ведьм, чем просто плохой погоде.
Когда я слушал и смотрел на всё это, у меня временами возникало чувство, что я присутствую при затянувшемся и совершенно не смешном фарсе…
В Севеннской общине жила вдова, у которой в хозяйстве имелась одна-единственная корова. Однажды эта корова заболела. Вдова ударилась в панику, побежала к Иммануилу и кинулась ему в ноги: помоги, мол! Отшельник пришёл в деревню, дотронулся до коровы и ушёл обратно. Животинка выздоровела. Всё, конец
— Я слышал о подобном случае, — объявил он нам. — Это обыкновенная уловка колдунов и ведьм. Так, в Милане одна ведьма сначала произвела над коровой своей соседки венефециум, а потом вылечила её, чтобы смутить умы добрых христиан.
— Но как это доброе дело могло смутить умы… добрых христиан? — подал голос Родриго де Эро.
Легат снисходительно посмотрел на барона.
— Поверьте мне, они всегда так действуют: притворяются добрыми и смиренными, влезают в доверие, сеют в вашем сердце сомнения, склоняют ко злу и источают яд ереси прямо в вашу душу. Уж я-то их знаю!.. Кроме того, нигде в Библии нет ни одного случая, чтобы кто-либо из Божьих людей лечил животных. Даже Господь наш Иисус Христос всегда исцелял только людей, а не животных. Не это ли указательство на то, что этот Иммануил — гнусный еретик и чернокнижник? Теперь далее. Все слышали, как он вылечил эту корову? Он положил на неё руку и как будто бы говорил ей что-то! Он не использовал ни трав, ни чего-либо подобного, в чём содержалась бы природная целительная сила. Значит, он действовал силами сверхъестественными, а именно — бесовскими. И исцеление это следует признать исцелением ложным, так сказать, «видимостью исцеления».
— А, ну тогда… да… то есть… — пробормотал сбитый с толку барон. На судейском месте он чувствовал себя не очень уютно. Сесть на лошадь, штурмануть какой-нибудь укреплённый пункт, выбить из седла другого рыцаря — в этом он знал толк. А сейчас его заставляли судить человека, к которому он всегда испытывал тёплые чувства, — и, более того, дело шло к тому, что рано или поздно ему этого человека придётся сжечь.
Во время этого, с позволенья сказать, «суда» я не делал никаких попыток спорить с легатом Верочелле. Спорить с ним было всё равно что биться головой об стенку. При этом я не хочу сказать, что он был дураком. Он был человеком своего времени, не более и не менее суеверным, чем все остальные. Он видел перед собой цель и был уверен, что средства, которыми он хочет достичь её, вполне подходящие. Он был искренне верующим человеком и полагал, что по-своему работает на ниве Господней и сражается со злом. Именно поэтому его нельзя было подкупить. К сожалению.
— …Сегодня ночью, — спросил меня барон, — вы выведете его из замка?
— Конечно. А что вы скажете легату?
Родриго поморщился:
— А что я могу сказать? Скажу, что удрал.
— Вы думаете, он вам поверит?
— А что ему ещё останется делать?
…Дежуривший у двери стражник поклонился барону. Зевнул.
— Твёрдо запомнил, что тебе придётся врать? — спросил у него Родриго.
— Ага, ваша милость. Что никого не видел и не слышал. А куда пленник девался — непонятно.
— Именно. Легат тебя, конечно, отлучением пугать начнёт, но ты стой твёрдо, не поддавайся. Может, дня два тебе здесь самому посидеть придётся — пока итальяшка не уедет. Ничего, потом выпустим, не бойся.
— Да я и не боюсь… ваша милость.
— Ну вот то-то же.
Я отодвинул засов и вошёл к узнику. Факел осветил нехитрое убранство камеры. Оказалось, что еретика и чернокнижника содержат достаточно сносно. На
полу — свежая солома. На кровати — одеяло и даже подушка. На грубом деревянном столике — кувшин, пустая тарелка и недоеденный кусок хлеба.Иммануил проснулся и сел на кровати. Верёвки с него сняли ещё в первый день.
— Доброй ночи, — сказал я. — Собирай вещи и пошли.
Следом за мной в помещение вошёл барон Родриго. Пленник встретил его появление совершенно безразлично. На меня, впрочем, он тоже смотрел без всякого интереса.
— Ну, здравствуй, Иммануил, — сказал барон.
— Здравствуйте, барон.
— Сидишь?
— Сижу.
— А вот что, спрашивается, ты тут сидишь? Сказано же тебе — вставай и пошли.
Иммануил покачал головой:
— Я ни в чём не виновен. Зачем мне бежать?
— Дурак, если ты не уберёшься отсюда, послезавтра тебя сожгут.
— Смерти нет, — сказал Иммануил, слегка улыбаясь.
— Вставай!
— Нет.
— Мощи Святого Мартина! Мы что, ещё и уговаривать тебя должны?!
— Я никуда не пойду.
— Ну и подыхай тогда на костре! — рявкнул барон и вышел.
А я остался. Присел на краешек стола. Посмотрел на пленника. Смотреть ему прямо в глаза было по-прежнему трудно.
— Хватит дурить.
Он ничего не ответил.
— Что, в самом деле хочется сгореть заживо?
— Не хочется.
— Так в чём же дело?
— Видите ли, Андрэ, — Иммануил сложил руки на коленях, — каждый век имеет свою цену, своё положенное число жертв, необходимых для того, чтобы время могло двигаться дальше. Века — как голодные звери: каждый требует то, что положено ему. Если не дать веку то, что он хочет… — Он покачал головой. — Лучше всё-таки дать. Потому что иначе…
— И вы вообразили себя такой жертвой? — перебил я его. — Так, что ли?
— Да, — сказал Иммануил совершенно серьёзно. — Я — выкуп за это время и эту страну.
Я смотрел на него и молчал. Ну что тут ещё можно было сказать? Я разговариваю с сумасшедшим. Мелькнула мысль: «Какого чёрта мы с ним вообще треплемся? Посадить в мешок, вывезти из замка…»
— Вряд ли у вас это получится, — заметил Иммануил.
— Это почему же?
— Например, потому, что я вам не позволю это сделать.
«Да кто тебя спрашивать будет?» — хотел спросить я, но прикусил язык, вспомнив, с кем разговариваю.
— Вы, уважаемый, лучше б свою чудотворческую силу на что-нибудь другое направили бы. Например, на то, чтобы отсюда выбраться.
Иммануил покачал головой:
— Пусть осуществится то, что должно осуществиться.
— …Итак, — провозгласил папский легат Пабло Верочелле. — Мы со всей тщательностью и вниманием рассмотрели это дело и пришли к мнению, что вина этого человека бесспорна. Он еретик, малефик и чернокнижник. Неоднократно во время следствия мы предлагали ему раскаяться в своих преступлениях, но, поскольку он с упорством отвергал милосердие Божие, мы признаём своё бессилие, отступаемся от него и передаём его в руки светской власти для того, чтобы та совершила над ним наказание, кое заслуживает этот человек. Со своей стороны, мы отлучаем его от Церкви и предаём проклятию как еретика и антихриста. Барон Родриго де Эро…
Но барон Родриго де Эро грохнул кулаком по столу:
— Не буду я его сжигать!
— Барон, я вновь вынужден напомнить вам о вашем долге! — строго произнёс Верочелле.
— Да катитесь вы к дьяволу со своим долгом! Не чернокнижник он, ясно?! Мозги у него набекрень, это точно, но только такого человека обижать, это всё равно… всё равно что… — Барон на мгновение запнулся, не в силах подобрать подходящее сравнение. — Всё равно что лошадь ни за что ни про что ударить!
Пабло Верочелле поджал губы: