Рюрикович 3
Шрифт:
— В самую последнюю очередь я хочу знать про ваш взгляд! — ответил Дворжецкий. — У меня есть свои глаза, и я сам всё могу видеть!
— И куда же сейчас смотрят ваши глаза? — подал голос Батори.
Батори и Курбский были единственной преградой на пути к двери. Остальные однокурсники отошли в сторону.
— Они смотрят вслед царевичу, которого должны погнать из училища за аморальное поведение! — бросил княжич. — Не следует никому вставать на моём пути!
— Господа, пропустите, пожалуйста, господина Дворжецкого, — проговорил я. — Он сам выбирает свой путь. Напоминаю, господин Дворжецкий, что я считаю наш спор решенным.
— Я сам решу, что мне делать! — огрызнулся Дворжецкий и двинулся к двери.
Батори и Курбский разошлись в стороны.
Дверь за Дворжецким закрылась с громким хлопком. Мы переглянулись.
— Куда, по-вашему, пошел княжич? — спросил Курбский.
— Меня сдавать, — покачал я головой. — Показывать мои ночные утехи.
— И вы так просто об этом говорите? — поднял брови Батори.
Я только вздохнул и развел руками.
Глава 8
Я шел неспешно. Мне торопиться было как раз-таки некуда. Всё то, что должно произойти, уже произошло, поэтому осталось только занять места и наслаждаться шоу.
Другие ребята уже умчались вперёд. Каким-то чудом прослышав о нашем скандале, к ним присоединились и девушки. И надо сказать, что они тоже были недовольны Дворжецким.
Правда, не по той причине, по которой был недоволен я, но всё же…
— Ух, что будет! Что будет! — мимо меня промчался княжич Курбский. — Этот день войдёт в историю Царского училища!
Я только усмехнулся ему в спину. Может быть и войдёт. Позор всегда лучше всего остального запоминается.
И ведь он сам виноват! Я дал ему шанс на исправление, но… Вопли гордыни оказались громче голоса разума.
Если бы Дворжецкий поступил как мужчина и удалил интимную запись, то я мог бы его простить. Но он же помчался показывать её на ректорском собрании. То есть вообще — показывать посторонним людям наши с Бесстужевой ночные утехи!
А этого как раз допустить было нельзя! Княжне ещё замуж выходить, и желательно за выгодную партию. А скандал с честью и княжеским достоинством ей может выйти боком.
Может быть по молодости она и будет хорохориться, но уже к более старшему возрасту поймёт, какую ошибку совершила, позволив снимать себя в самом неприглядном виде. Да, именно позволив, ведь она не обезопасила свою комнату от проникновения постороннего взгляда. Так вот, чтобы эта ошибка не выплыла сейчас на поверхность, я и затеял весь этот спектакль.
— Ох, не опоздать бы! — послышался голос Батори.
Я на всякий случай подвинулся, чтобы тот не сшиб с ног. Виконт промчался горным ветром, высоко подкидывая колени.
Всё прошло как по маслу и теперь осталась только вишенка на торте. Я должен раз и навсегда отбить желание у тех, кто хочет сделать пакость для моих близких и тех, кто мне дорог.
Никто не смеет трогать моих людей! Никто не смеет касаться их грязными лапами или пытаться их огорчить!
Я даже усмехнулся своим мыслям — как же быстро определил Бесстужеву в разряд своих людей… А ведь вечером расстался с ней. Однако, как показывает практика — расстался правильно.
Ведь на место Дворжецкого обязательно придет кто-нибудь другой. И кому-нибудь другому захочется воздействовать на меня через близких. Ведь как ни крути, а я должен переживать за тех, кто находится со мной рядом,
кто доверил свою жизнь веселому царевичу.— Иван Васильевич, мы же можем не успеть! — подскочил ко мне Годунов.
Вот и ещё один из тех, кого я мог считать вхожденцем в «близкий круг». Но атак на него до сих пор не было потому, что все знали — его опекает приближенная к царю особа. Но когда со смертью отца пропала и Мария Никифоровна…
В общем, сейчас Годунова никто не опекал, так что могут и попытаться поковырять Бориску…
— Борис, вспомни анекдот про молодого и старого быка, которые стояли на холме и смотрели на стадо коров у подножья холма, — усмехнулся я в ответ. — Мы всюду успеем. Мы прибудем ни рано и не поздно, а как раз к раздаче слонов. Так что не суетись.
— Ух, Иван Васильевич, всё-таки я порой поражаюсь вашей выдержке. Это же надо вот так вот взять и разыграть партию. Прямо как в шахматах!
— Просто с гроссмейстером сел играть любитель, — вздохнул я в ответ. — А результат такой схватки всегда предсказуем…
Вскоре показался и актовый зал. Крики оттуда уже гремели по коридору. И в основном это были крики Дворжецкого:
— Я докажу! Я всем всё докажу! Я сейчас покажу, как у нас кое-кто занимается!
Мы с Годуновым прошли в зал. В просторном помещении сидели преподаватели, а «виновник шума и тревоги» чуть ли не подпрыгивал от нетерпения на сцене. Рядом с ним хмурился Михаил Селиверстович Снегов, чью презентацию так безобразно прервали.
— Вот! — Дворжецкий указал на меня пальцем. — Вот кто нарушает не только правила училища, но также и общечеловеческие понятия о чести и морали!
— Михаил Павлович! — крикнул я в ответ, чувствуя обращенные на меня глаза. — Княжич Дворжецкий! Прошу вас образумиться и прийти в себя! Нельзя же так бескультурно себя вести и отрывать от важных дел наш многоуважаемый преподавательский состав!
— Нет! Ты думаешь, что на тебя не найдётся управа? А вот и найдётся! — чуть ли не бабьим голосом завопил княжич. Он затряс телефоном словно поп крестом перед изгоняемыми бесами. — Я сейчас всем всё докажу! Я покажу такое… Такое… Ты не только себя покрыл позором, но также ещё и…
Я видел, как Бесстужева спрятала лицо в платок. Вот-вот прозвучит обвинение и тогда…
— Княжич!!! — гаркнул я так громко, что оконные стёкла звякнули в ответ. — Ещё раз призываю вас взять себя в руки! Не стоит ничего показывать!
— Ага, испугался? — злорадно расхохотался Дворжецкий. — Следует бояться, царевич…
Последнее слово он произнес так, словно оно обожгло ему рот горячей картошкой.
— Что происходит, Иван Васильвич? Извольте объясниться? — повернулся ко мне Еремей Григорьевич Савельев.
— Наш однокурсник слегка повредился в уме от перенапряжения! — тут же ответил я. — Похоже, что нагрузка Порфирия Валентиновича вызвала небольшой шок. Мы пытались удержать Михаила Павловича, пытались успокоить его, но… Похоже, что стресс очень сильно прошелся по княжичу, если он ошибся раздевалками и ворвался в женскую!
— Да-да! Он был у нас! — раздались нестройные женские голоса. — И был весьма в неприглядном виде! Можно даже сказать, что срамном!
Глаза Дворжецкого едва не вылезли из орбит, когда я произнес свой спич. Он явно не ожидал от меня подобного. Он думал, что я буду умолять его, что упаду на колени и начну ползать, но… Да вот хрен ему во всё княжеское рыло!