Рюрикович 5
Шрифт:
— Тогда докажите это и отпустите нас! — с надеждой в голосе проговорила Сююмбике.
— Увы, не можем, — покачал я головой. — Если вы поедете дальше одни, то кто-то вас может и обидеть. А потом скажут, что Иван Грозный напал на пятую жену хана и убил её. А я, если меня в чём-то обвиняют, предпочитаю быть виновным. Поэтому предлагаю пока побыть нашими гостями, а потом, при удобном случае, мы избавимся от вас. Возможно, даже с небольшой выгодой для вашей персоны.
— Вы — Иван Грозный? — брови старухи взметнулись чуть ли не до небес.
— Ну да… Простите, что не было времени представиться.
— Вы думаете, что мой муж не будет меня искать? — спросила Сююмбике.
— Думаю, что будет. Вот только искать вас не нужно — вы будете в надёжном месте, в хорошем укрытии. Даже если он направит на вашу… кхм… прелестную головку тучу дронов, то мы всё равно спасём вас от его праведного гнева.
— Какого гнева? — моргнула пятая жена.
— Что вы позволили взять себя в плен и даже не попытались покончить жизнь самоубийством, — пожал я плечами. — Ладно, моё приглашение всё ещё в силе и если вы не поедете с нами сами, то…
— Мы не поедем с вами! — выпрямилась бледная Сююмбике.
Ну вот. Не хотят ехать и хоть ты тресни. Вот как с такими разговаривать? К ним с добром и пытаешься всё объяснить, а они… Прямо в душу плюют подобным отношением.
— Вяжи их, — я махнул рукой. — Посмотрим, как быстро ханский ор доберётся до нашей крепости.
Старуха зашипела что-то по-татарски, но Ермак грубо заткнул ей рот кляпом.
— Ладно, ладно, бабка, потом нараспев всё расскажешь. А пока — в путь! Мы и так долго задержались!
Сююмбике бросила на нас взгляд, полный такой ненависти, что даже под ложечкой зачесалось.
— Вы ещё вспомните этот день, — прошептала она. — Вспомните и пожалеете.
— Обязательно вспомним, — кивнул я. — Особенно когда будем пить за ваше здоровье в нашем лагере. Ну, поехали! А то смеркается уже… И этого красавца с собой берите. Я так понял, что это личный охранник ханши. Пусть будет рядом, в случае чего подтвердит её чистоту и невинность.
— Пятая жена? Какая уж там невинность… — хмыкнул Ермак.
Я промолчал, не желая развивать тему отношений ханской опочивальни.
Глава 14
Чтобы у хана не было соблазна нападать на ещё достраивающийся Свияжск, я решил отправить Сююмбике в Москву. Это и дальше от Казани, да и безопаснее для ханской жены. С хана станется подослать убийц в наш лагерь. Поэтому вечером созвонился с Москвой, поговорил с царицей и женой, а уже на следующий день открыл Омут и в сопровождении верного Годунова и Ермака откомандировал захваченную троицу в столицу.
Стоило нам только появиться на пороге дворцового зала с понуро идущими пленниками, как к ним тут же с радостными криками бросились двое осиротевших татарчат, которых в своё время пожалел Ермак:
— Хатун Сююмбике! Хатун Сююмбике! Вы тоже здесь? Но как?
— Аяз? Тимур? Дети? — вскрикнула старуха, кинувшись обнимать молодых татарчат. — Но как же так? Ведь Сахиб-Гирей сказал, что вас и ваших родителей растерзали русские!
Мы с Ермаком и Годуновым переглянулись. Вот как хан решил показать гибель семьи своего
мурзы? Хитро, ничего не скажешь. И от мурзы избавился, и вдобавок ненависть к русским подогрел.Ну да ничего, на каждую хитрую жопу найдётся…
— Что вы, тётя Ханум, русские нас спасли! — воскликнул старший мальчик, которого звали Тимуром. — Сахиб-Гирей разгневался на нашего отца за сорванное представление и всех нас бросили к шакалам и русским…
— Да, а тут нас леденцами кормят. Мяса дают много, вот только почему-то учиться заставляют, — проговорил младший. — И зачем нам это? И без грамоты можно прожить, только слуг побольше и рабов надо заиметь!
Я усмехнулся, глядя на подобную сцену:
— Мы их специально забрали. Ведь русские же кто? Звери. А звери завсегда едят людей. Они ещё тощие, мелкие, потому и откармливаем, чтобы побольше татарского мясца наросло. А потом на Масленницу зажарим, да и съедим.
— Мне чур уши от Тимура! — тут же подхватил мой чёрный юморок Ермак. — Вон они какие мясистые, как два пельменя!
Ещё и лязгнул зубами вдобавок, словно сейчас собрался отхватить желаемое. Тимур тут же приложил ладони к ушам и кинулся со смехом прочь. Следом за ним помчался Аяз, заливаясь звонким смехом.
— Так значит… — Сююмбике повернулась ко мне.
— А то и значит, что не нужны нам лишние смерти, — пожал я плечами. — Пожалели мальчишек. Спасли. Загрызли бы их вместе с родителями, да и вся недолга… А сейчас они пока у нас гостят. Как война закончится, так родственникам и отдадим, если возьмут, конечно…
— Но нам сказали… — Сююмбике вздохнула.
— Про русских много всякой напраслины говорят, — покачал головой Годунов. — Я не скажу, что мы святые — мы обычные. Такие же, как и везде. Тоже хотим спокойно жить, спокойно трудиться и спокойно растить детей. Но если нас тронут, то…
— То тут уже обижаться не советуем, — с хищной улыбкой закончил Ермак.
Сююмбике задумалась, глядя на убегающих мальчишек. В её глазах мелькало то недоверие, то растерянность, а где-то глубоко — проблеск надежды.
— Значит, Сахиб-Гирей солгал… — прошептала она.
— Как будто в первый раз, — ответил я. — Хатун Сююмбике, ведь вы же прежде были женой Джана-Али, но его сместил Сахиб-Гирей и взял вас пятой женой. Скажите, Сахиб в самом деле всё делал по честь по чести? Без интриг и поддержки крымского брата? Ведь вы же к Мехмету ехали, если я вас правильно понял. Только с такой небольшой армией вы вряд ли бы доехали. Вас скорее всего подбили бы на дороге. Может быть, у Сахиб-Гирея и был на то расчёт? Ведь вы же всего лишь пятая жена, но вас любит татарский народ. И смерть ваша как нельзя больше подогреет ненависть к русским.
— К Мехмету, — кивнула она и посмотрела на старуху. — И могла бы не доехать… Вот сейчас я всё понимаю. Неужели всё опять неправда?
— А ты думала, Сахибушка святым духом на трон сел? — фыркнул Ермак, поправляя одежду. — У нас в Москве таких ханов за кило печенек меняют. Правда, печеньки потом жалко.
Годунов кашлянул, давая понять, что шутки шутками, но пора бы и к делу вернуться. Я кивнул в ответ.
— Хатун, — сказал я мягко, но твёрдо. — Ты здесь не пленница. Ты — наша гостья. Если что понадобится — только попроси.