Рыжик

– Ничё се, хохмы!
– выразилась Юлька. А Люда вообще не нашла слов, кроме тех, что уже были сказаны:

– Мистика, мистика, мистика...

– Ну что, теперь ваша душенька довольна?

– Да мало ли чудес было!
– взялась рассеивать потусторонний туман Екатерина Львовна.
– А ещё больше чудиков. Один вот до сих пор "с умным человеком" разговаривает...

– А не будьте, молодьож, так розумн!
– притворно загоношился пан Ромцю.
– Дожийте мого вку, то з лямпою гонорово розмовлятимете.

– Да что тут доживать! Тот же Горощенко вообще со столом общался. Да-да, с этим самым! Прямо с утра, как входил в комнату, так и здоровался: "Привет, мой деревянный друг! Ну и вам, товарищи, добрый день..." Что, не помните?

– Ну-у-у!.. Конечно, помним! Оды столу посвящал. Как там: "...дубовый мой братан... соратник мыслям постоянный... Не то что - во плоти чурбан с душой фанерно-деревянной". Скадынский до сих пор обижается.

Люда не выдержала и "хрюкнула" в рукав. После, с уважением глянула на столешницу и нежно провела кончиками пальцев по дерматину: "Так вот ты какой!" И снова, как тогда - в первый раз, сознание сделало кульбит и, будто из зеркала, на Люду глянуло незнакомое красивое лицо в мягко-золотой оправе струящихся прямых волос.

"Мммать-перемать, что за?!.. Кто это?!.. Это я?!!"

Ворох неразборчивых чувств сквозняком пронёсся по сознанию и оставил странное ощущение, словно дедок в старомодном кафтане расшаркался перед нею в церемонном приветствии. На какое-то время Люда "забыла" как дышать. А когда вспомнила и, наконец, втянула воздух в оголодавшие без кислорода лёгкие, то обнаружила, что беседа в коллективе идёт своим чередом.

– ...Да, конечно! Тебе смешно!
– возмущалась Екатерина Львовна.
– Ты их завёл и смылся себе, а нам потом хоть уши затыкай - орут друг на друга так, что во дворе слышно!
– Владимир Иваныч на это только хитро жмурился и руками разводил, мол, искусство требует жертв.

Люда поняла, что пропустила довольно много, осталось только понять, где она была всё это время. "Цось мне грызе..." [прим.
– "что-то меня беспокоит"] - подумала она обеспокоено. Но оторваться от геологических посиделок было выше её сил, и она решила подумать об это ещё раз, но позже.

А позже, когда Юлька бросила её дома одну и, "вильнув хвостом", умотала куда-то с Олежкой на весь вечер, Люде по-настоящему стало плохо. Одно дело страдать, когда вокруг копошится куча народу, не давая погрузиться в собственные "пучины", и совсем другое - сидеть одной в комнате, под закопченным с прошлого замыкания плафоном, глядя в безнадежную черноту за окном.

А растревоженная душа требовала ЧУДА! Она ныла и стонала в четырёх стенах, и даже весёленькие цветочки на обоях казались чуть не ржавыми колючками на проволоке. Ей хотелось вселенских загадок и отчаянных приключений... Ей хотелось открытий, походов, рассветов, песен у костра... Ей хотелось так много...

Люда судорожно вздохнула и полезла под кровать за гитарой. Как всегда, "подруга" прислушалась к её настроению и быстро уловила тон. Пальцы, бесцельно перебирающие струны, нащупали ритм и то, что теснило душу, вместе с ровным, словно утомленный но упрямый шаг походного коня, перебором, потянуло её к недосягаемой мечте:

"Гитара, гитара,

о чём ты поёшь?

Что было - пропало,

назад не вернёшь.

Только звуки, как струи,

дрожат на весу.

Заблудился я в струнах твоих,

как

в лесу.

Помоги, гитара,

мне пройти через леса,

Где дубы и скалы

закрывают небеса,

Где в болотных зарослях,

пропавший навсегда,

Город, словно в заводи

уснувшая звезда.

Там стекают мгновенья в бездонный провал!

Там со дня Сотворенья никто не бывал!

Там, как небо в колодце, висит тишина.

Там однажды забьётся

гитары

струна!

...Помоги гитара

мне вернуться в Черный Лес...

...Помоги гитара,

если сможешь, помоги..."

[прим.
– стихи В.Г. Мачальского]

Люда упёрлась подбородком в локти, обхватившие гитару, и невидящими глазами уставилась в пространство.

Тоска.

Нудная домашняя тоска.

И хочется сдохнуть, потому что жизнь проходит, а чудес в этом мире нет и никогда не было...

Но вдруг, словно невидимая кошка легко потёрлась о её руку. Прошлась мягенькой шёрсткой по коже и исчезла, оставив чувство приятного тепла. Люда удивлённо прислушалась, но ощущение не повторилось. Зато и "суицидное" настроение куда-то улетучилось. Действительно! Чудес не хватает? "У вас чудеса в жизни были? Так будут..." И одному такому "чуду" давно не мешало бы вернуться домой...

___ _______

А утром стало совсем паршиво...

– Люськи-и-ин... Люсюньчик...ык...а, мне плох-ох-хо...

Люда молча сходила к соседским девчонкам, одолжила банку маринованных помидор, молча вскрыла и сунула под нос Юльке. Та ухватилась двумя руками, как крошка-енот за печенюжку, и так жадно - хлюп, хлюп, хлюп... Отпала, когда всё выхлюпала, и снова плюхнулась на кровать.

– А-а-а... спасибо, - выдохнула она почти счастливо, но счастье её длилось недолго.
– Всё равно плохо...

– ПИТЬ НАДО МЕНЬШЕ!
– вдруг рявкнула Люда и так резко крутанулась, что взлетевший "хвост" хлястнул её же по носу. Но пока отфыркивалась, сама же устыдилась собственной вспышки - ведь что пугать убогую, её и так бог наказал...

– Та я не пила... та сколько там... так, чуть-чуть, за компанию...
– овечкой заблеяла Юлечка.

– Гр-р-р-р...
– Люда, не оборачиваясь, выдала такой горловой звук, что Юлька всё поняла и кряхтя слезла с кровати.

На работе их встретили с неодобрением, но пониманием.

– Людочка, что ж вы сегодня без "парада"? Вам так шло...
– начала Екатерина Львовна, но глянула на Юленьку и всё поняла. Тем более что Олежка уже был здесь - тихий и скромный.

– Ото, пане Ромцю, молодьож!
– Роман Николаевич высокомерно оглядел помятую и бледную молодёжь.
– Та хба ж так п'ють! А було ж колись вмли, пане Влодю, а?

– Та бУло, бУло!
– подтвердил Владимир Иваныч.

– О, мужчины!
– скривилась Екатерина Львовна.
– Этим только про пьянку.