С любовью, Луков

Иван скорчил физиономию, и мне подумалось, что он хотел было пошутить, но решил оставить свое высказывание при себе.

— А ты хотела, чтобы они показали больше? — вместо шуток спросил этот идиот.

Я моргнула.

— Кстати, в рейтинге «не рекомендовано детям до тринадцати»²⁹, это лучшее, что я видел, — сказал он. — Никто, кроме фотографа и технического персонала, не увидит... остального.

Ну и кроме него, ага.

Я никогда не стыдилась своего тела. Может быть, у меня и был лишний вес, даже при подготовке к соревнованиям, однако я всегда старалась следить за своим рационом с момента, как решился вопрос с сотрудничеством. Мне не было стыдно за гены, которыми одарила меня природа. И да, у меня имелось самомнение, но моего тела это не касалось.

Однако все ещё оставались сомнения по поводу того, чтобы предстать перед этим придурком голой, независимо от разговора, который состоялся несколько недель назад с тренером Ли, когда та озвучила мне идею съемки.

— Мам, разве ты не собираешься запретить ей сниматься голой? — спросил мой брат.

— С чего бы мне это делать? — мама приподняла бровь и сделала глоток из огромного бокала с вином, который вытащила из ниоткуда, словно волшебник.

— Потому что... — ДжоДжо пожал плечами, — твоя дочь предстанет обнаженной на обложке журнала, и миллионы людей увидят ее в чем мать родила.

— И что? — прозвучал ответ, который меня совершенно не удивил. Несмотря на растяжки и кожу шестидесятилетней женщины, мама продолжала носить бикини. — В чем проблема?

ДжоДжо скользнул темно-карими глазами из стороны в сторону, прежде чем ответить:

— Ну, она же будет голой.

Мама прищурилась, а я задумалась о том, насколько прав мой брат.

— А ты, что, никогда не раздеваешься?

Джонатан застонал, откинувшись спиной на стул.

— Раздеваюсь, но не для того, чтобы миллионы людей дрочили на мои фото!

Слова брата заставили меня замереть.

И я представила, что бы случилось, если бы «миллионы людей» увидели меня голой.

Твою мать!

Блядь, блядь, блядь.

— Хочешь сказать, что с телом твоей сестры что-то не так?

— Нет, это не то, что я пытаюсь объяснить.

— Если бы Себастьян участвовал в фотосессии, ты бы тоже стал такое утверждать? — спросила моя мать, сделав еще один глоток вина. Или пять. Я перестала считать, потому что все еще обдумывала слова Джонатана, рассуждая о том, насколько сильно мне не хотелось, чтобы «некоторые люди» лицезрели мое обнаженное тело.

«Ты уже согласилась», напомнила я себе. И раз уж согласилась, то что оставалось делать? Перестать жить своей жизнью из-за каких-то мудаков?

Нет. Пусть мне и хотелось пойти на попятную.

Я все же не могла так поступить. Поэтому решила оставить свои размышления на потом. Мне не нужно было, чтобы кто-то из членов семьи заметил по выражению моего лица, что меня что-то гнетет. Не стоило выдавать свои секреты.

ДжоДжо вздохнул, затем пробормотал:

— Нет.

На что мама подмигнула.

— Тогда не будь лицемером или сексистом. Человеческое тело — это естественно. Там же не будет сексуального подтекста… да, Иван?

Луков ударил своим коленом по моей ноге и выкрутился.

— Нет, мэм. Это для искусства.

— Видишь, Джонатан? Это для искусства. Вспомни, например, скульптуру Давида. Или Венеры Милосской — она ведь тоже практически голая. В молодости у меня был парень-художник. Я позировала ему пару раз. Голой, ДжоДжо, — улыбнулась она. — Ты считаешь, твоя сестра не так хороша, как Иван? Думаешь, она не заслуживает…

— Боже. Прости, — торопливо перебил Джонатан, качая головой, как будто, наконец, вспомнил, с кем, черт возьми, он разговаривал. — Я не должен был ничего говорить.

— Жасмин — красивая сильная женщина, которая сделала то, чего не могут миллионы других людей. Ее тело отточено, благодаря многочасовым практикам. Ей нечего стыдиться. У нас у всех есть грудь. Я кормила тебя ею, и ты не жаловался.

Уже на половине маминой тирады ДжоДжо начал быстро мотать головой, как бы пытаясь сказать «о, нет, пожалуйста, только не это». Но он сам нарвался.

— Прости за мои слова. Мне жаль. Давай притворимся, что я ничего не говорил, — пробормотал он.

— Здесь нечего стыдиться…

— Мам, ну я же уже извинился.

Иван ногой снова задел меня, но я была слишком занята, пытаясь не рассмеяться над выражением лица ДжоДжо.

Наша мать продолжала гнуть свою линию.

— Женская грудь — это естественно…

— Знаю, мам, знаю. Я уважаю женщин. И ничего не имею против женской груди. Мне просто не хочется, чтобы она мелькала перед моим носом.

— Она олицетворяет женственность, красоту…

Мне показалось, что Джонатан начал задыхаться.

— Мама, пожалуйста…

— Только недалекие идиоты считают, что раз у женщин есть вагина и грудь, то они — слабый пол...

— Ты точно не слабая. Ни одна из вас, клянусь.

— Знаешь, каково это…

Иван в очередной раз ткнул своей ногой мою, и я не смогла удержаться от того, чтобы не повернуться к нему лицом, сжимая губы, лишь бы не рассмеяться. Ледяные серо-голубые глаза встретились с моими, и было очевидно, что парень также пытался сдержать смех. Особенно после того, как моя мать продолжила отчитывать брата.

— Женщины сплотились и долго боролись за независимость, чтобы твоя мать и сестры не считались собственностью своих мужей, — в конце концов, мама вернулась к предыдущему разговору. — Если твоя сестра решила показать данное Богом тело, то это ее право. И я не собираюсь ее останавливать. Ни я, ни ты, и никто другой.

Затем она указала на ДжоДжо вилкой и покачала головой.

— Я тебя такому не учила, Джонатан Арвин.

Я чуть не упустила момент, когда она произнесла его второе имя.

Брат, замерев, продолжал сидеть с опущенной головой, когда простонал:

— Ты права. Мне очень жаль. Прости меня.

Мама ухмыльнулась и подмигнула мне. И я рассмеялась.

— Знаете, о чем я подумала? Если что, мы скупим весь тираж, и тогда точно не останется непроданных журналов. Я оформлю его в рамку и поставлю на каминную полку.

Вряд ли мы бы это потянули, но я решила промолчать.

Аарон усмехнулся.

— Скорее всего трудностей с продажами не будет. Обычно их раскупают за короткий срок.