Сад для вороны

Вражда враждой, а фантастические (я про вкус) грибы — это другое. Понимать надо.

В спальне моя паранойя заверещала на полную. Особенно, когда нянечки ввезли вешалку на колесиках в комнату для сна. На штанге висели наши костюмы в чехлах. С прикрепленными эмблемами тотемных зверей, дабы не вышло путаницы, чей костюм кому предназначен.

— Разве нас не после обеда должны переодевать? — задумчиво спросила я у именинницы.

Та только пожала плечами.

— Укладываемся, быстро-быстро, — раскомандовались нянечки. — Спим!

Остается уповать на то, что два цербера не свинтят никуда. Потому как изображая спящую, легче легкого всамделишно уснуть.

Как гласит закон Мёрфи: если какая-нибудь неприятность может случиться, она случается. Конечно же, я задрыхла. И, конечно же, наших нянь привлекли к финальным штрихам подготовки к концерту. Так что деточки остались без присмотра.

Проснулись мы от визга: девочка-волчица тонюсеньким голосом выла на луну… Нет. Не на луну. На позеленевшего соседа она верещала. Спала она рядом с Ченченом, и разукрасили его, как надо.

…Я-прошлая переболела ветрянкой уже в университетские годы. Какой-то из начальных курсов, точнее не вспомню. Зато веселенький метод лечения — рожицу, испещренную зелеными точками — я помню так, словно это было вчера.

В этом теле ветрянку я пока что не цепляла, но тренировочно-маскировочный окрас уже приобрела. Покрасили Чена, меня и Шуфэн. Всего троих из группы. Гао Юна чуток мазнули, по руке. Под длинным рукавом не будет заметно. А вот мы… изумительно изумрудны. Точечно.

Я попробовала на щеке Шуфэн — если краска или фломастер, немножко смажется или сотрется. Не стерлась.

— Я за доктором, — няня Шань схватилась за грудь.

— Зеленка безопасна, — брякнула я, чтобы оказаться под двойным прицелом.

Нянечки, даже моя фанатка, уставились на меня, как на мировое зло.

— Снова ваши шуточки! — вскрикнула Лань в сердцах. — Сейчас я тебе…

Она успела замахнуться, когда в спальню вплыла Лин Цинцин. За нею семенила грымза Дун. Она-то в период сна с нами никогда не сидит, вот и припозднилась.

— Эта группа снова в беспорядке? Совершенно неуместно: отчетный концерт посетит важный гость, секретарь министра… А-ай!

Это она увидала из-за учительских спин нас, разукрашенных.

— Простите, госпожа директор, — зачастила няня Шань. — Нас вызвали для помощи в зале. Мы виноваты. Не уследили.

— Безобразно невоспитанные дети снова это вытворяют! — Лань руку приспустила, и теперь тыкала в меня неуважительным пальцем. — Уже второй раз. В прошлый раз это были брови и усы, теперь вот…

— Усы? — госпожа Лин, как мне кажется, мыслями сейчас далеко.

Возможно, уже на новой должности, ведь зеленый позор ударит по ней куда больнее, чем по нам.

Я выставила ладошки с растопыренными пальцами.

— Чистые ручки, — сказала в свое оправдание. — Это не мы.

Столько бриллиантового зеленого перевести и совсем не измазаться — сложно даже взрослому. Ребенку… Ну, если только в перчатках работать.

Пихаю в бок акулу. Та немножко сонная еще, но быстро понимает, что надо сделать. Показывает чистые розовые рученьки. Парни вытягивают руки вперед, ладонями вверх. Следом — все «мои» мальчишки и девчонки.

— Пусть все покажут руки, — глухо говорит учитель Дун.

Перечить главной злыдне дети не в состоянии. Ладошки демонстрируют все, даже давящийся слезами мальчик-обезьяна. Один из троицы клонов. Тот, кто сегодня менялся тортиком с Вэйлань.

— Лян, объяснись, — требует грымза Дун. — Твои родители, уважаемые доктора, сегодня тоже будут на концерте. Как мне сказать им, что их сын всё испортил?

— Может, позже, учитель? — дерзко вмешиваюсь я. — Сперва очистимся?

Совершенно не тянет наблюдать второй сезон сериала «Разборки в Саншайн», где допрашивают исполнителя. А кто-то бледненький жмется к стенке, как будто бы ее и вовсе тут нет.

В спальне после моих слов воцаряется тишина. О такой говорят: слышно, как муха пролетит. Обезьян перестал хныкать. Дун, мне кажется, поперхнулась возмущением. Лин Цинцин выгнула бровь, но тоже не спешила высказываться.

Тишина… Как на горной вершине. Мне же о горах читать стихотворение великого китайского поэта. Горы, как мне в процессе заучивания говорила мамочка, это не просто незыблемые камни. Это Путь к Небу, место соприкосновения неба и земли, духовного и материального. Пристанище духа, символ покоя души. Достижение просветления в горах — естественно.

И вот об этом всем, а еще о непоколебимости я должна читать стихи — так проникновенно, чтобы даже столетний сухарь расчувствовался. С пятнистой моськой?

Вот уж дудки!

«Как знала, что перекись пригодится», — мысленно вздохнула. — «Попросить у доктора? Ага, и объяснять, откуда знаешь о таком способе».

— Этот ребенок прав, — роняет веское утверждение директриса. — Времени мало. Уважаемый господин секретарь прибудет с минуты на минуту. Разберитесь с проблемой.

Ничего умнее, чем тереть лицо и руки мылом всем пострадавшим наши няни не придумывают. Я уже представляю, как буду выступать с лицом не просто пятнистым, но еще и красным — от раздражения.

Раздражение… Крем! Меня осеняет: тот детский крем, он жирный. Его как раз после сурового грима применяли. Кое-где прямо кремом и снимали с меня краску. Детская кожа чувствительнее взрослой, не все стандартные средства подходят.

К счастью, няня Шань мои путаные объяснения с отсылками: «В кино так делали», — принимает на веру. Так я получаю доступ к рюкзачку.

Детский крем от высыпаний, ватный диск — Шань поделилась запасами. Мольбы к горам — столпам Мироздания — и ожидание. Хорошо еще, что пятна свежие — не уверена, что более «въевшуюся» зелень мы смогли бы так свести.

— Повезло, повезло, — бормочу, глядя в зеркало.

В каждой женщине есть своя изюминка, как-то так говорил Достоевский. Еще там было про то, что для ее поисков не обязательно крошить весь пирог. Я побыла кексом с изюмом, натуральным. Но крем помог.

Легкие следы остались, но этот мой изЮмительный окрас вполне реально было замаскировать косметикой. С акулой и бегемотом — та же история.

Из минусов — мы пропустили обед. Перекусываем бананами по пути к сцене. Жуем, не замечая вкуса (я так точно, про остальных — думаю, они тоже на эмоциях).