Сад для вороны

И вскоре наслаждаемся милым и немножко неуклюжим выступлением «театралов». Чжан Джиан там — главная звезда. Они и Бо Ченчена каким-то образом уговорили поучаствовать. Тот же, если ему интересно, мигом всё схватывает. Проверено на съемках двух реклам. Остальные герои коротенькой пьесы теряются на фоне моих друзей.

Подглядывание из-за кулис будит такую ностальгию… На миг жалею о том, что не выбрала занятия театром. Но мгновение проходит быстро: я же понимаю, что тогда затмила бы собой ребят. А оно мне зачем? За это же даже не платят. Так что нет, пусть ребята тоже сияют в лучах прожекторов.

Танец проходит гладко. Аж скользит: мы же делаем «змейку» в честь года змеи. И даже слоник двигается почти грациозно. Ну, насколько это применимо к малышам.

Затем на сцену выходит директор, толкает речь. Я не слушаю, мне надо успеть переодеться и обновить грим. Ведь тут свет будет направлен на меня.

Я выхожу на сцену, некоторое время молчу. Всматриваюсь в зал: где-то там мои мамочка с папочкой. Ряды сидений притенили, но там не густой мрак. Взметнувшуюся руку — изящную, но в пластырях, я вижу во втором ряду. И тут же, рядом с ней, поднимается батина крупная ладонь.

Улыбаюсь: искренне им рада. Всегда.

Только второй ряд… Недостаточно близко. На первом очень хорошо одетые люди. Люкс, как он есть. Наверняка где-то там расположились члены семьи Гао. Госпожа Сюй и ее муж (видимо, муж, логичное предположение) сидят с краю, у прохода.

В центре первого мужчина в строгом костюме. Такому не на детском празднике место, а на заседании партии. Видимо, это и есть тот ожидаемый директором секретарь министра. Образования? Скорее всего. Что тут другим-то делать?

Чуть дальше сидит и морщится глубоко беременная женщина в вечернем платье. Глубоко — это вот-вот рожать. Присматривает учебное заведение уже сейчас? Основательный подход.

Вдох-выдох. Полуулыбка, поймать свет глазами.

Стихи Джона Китса я читаю на выдохе, делая короткие вдохи в смысловых паузах. Его слог достаточно легок для такого. Я же даю ему еще больше воздушности. Чтоб даже те, кто не понимает слов, прочувствовали тонкий вложенный смысл.

И голос — детский, тонкий — проникновенен и чист, точно горный ручей.

Перевод мы получили от маминой соученицы. Выпускница университета Цинхуа обратилась к профессору. Сложная цепочка для детского концерта?

«Сложный» язык Запада слушатели встретили сосредоточенным молчанием. Тронула ли я их? Сложно судить, но, кажется, да.

Ли Бай — знакомый и родной — оказал заметно более сильное воздействие. После всех номеров зрители хлопали — а как иначе? Это же детки, их непременно надо поддержать и похвалить. Если свой (своя) среди выступающих — так тем более. Маленькая ворона в белом на фоне патриотично-красного занавеса заставила их рукоплескать.

Поклон — универсальная благодарность исполнителя за теплый прием. Пока все они рукоплещут, мысленно благодарю директрису. Она, понятно, не ради меня старалась. Но этим выступлением Лин Цинцин напомнила мне, за что я так любила театр.

Живое взаимодействие с публикой, отклик — мгновенный, а не отзывы где-то там. Эмоции зала, восхищение, направленное на тебя. То, что чувствуешь кожей — и тем, что под кожей. Всем сердцем, всем нутром.

Это очень сильное чувство. «Лучше, чем соло Хендрикса, чем шаги Нила Армстронга по Луне, чем хоровод вокруг елки, чем состояние Билла Гейтса[1]», — подходящая цитата из кино, которое еще не сняли.

Мне мало телесериалов. Я хочу на большой экран. И — в театр. Но для него мне нужно подрасти.

А пока — наслаждаемся мгновениями заслуженных восторгов.

— М-м-м… — в хлопки вплетается неуместный звук.

Стон.

«Ой ё…», — думаю близко к местным междометиям.

Потому как глубоко беременная дама начала рожать.

Это замечают и ее ближайшие соседи. А дальше информация распространяется по цепочке. Шум, гвалт, кто-то всплескивает руками…

— Доктора! — кричу и бегу за кулисы. — Доктор нужен в зале.

— Исполнять, — рявкает госпожа директор. — Пусть быстро осмотрит, а затем вместе с ней едет в больницу.

— В больницу не довезем, — медичка после осмотра категорична. — Она уже рожает. Раскрытие около семи сантиметров. Вызывайте скорую.

Вызов скорой на моей новой родине — это мало того, что дорого, еще и не всегда быстро. На такси или личном транспорте добраться, как правило, дешевле и удобнее. Так что, если можно довезти самим — везут.

Концерт, конечно, сорван. Мужчины спешно скидывают дорогущие пиджаки: женщина буквально сползает с сиденья, так хоть не на пол… Поспевают раньше, чем нянечки с одеялами и подушками. Впрочем, те тоже идут в ход.

Ребенку все хотят помочь появиться на свет, но при этом боятся — справедливо — навредить. Мама уже не стонет, она ревет в голос. А малыш явно очень спешит, роды стремительные. Как-то так получается, что роженицу держит за руку моя мамочка, говорит ей что-то, кажется, про дыхание.

В общем, к прибытию бригады экстренной помощи работы для них уже нет. Пиджак секретаря министра изгваздан непоправимо. Про шелковое платье мамочки тоже можно забыть. Я имею ввиду не свою маму, а маму младенца.

Он всех пугает: молчит «при выходе».

— Что с моим малышом? — всхлипывает роженица. — Он не дышит?

«Он держит театральную паузу», — я до боли сжимаю кулачки. — «Ну же, Мироздание, что там насчет удачи? Срочно нужен благоприятный знак!»

Первый крик малыша срывает еще более громкие овации, чем я перед этим. Можно сказать, он забрал мой момент славы. И я ничуть не расстроена.

— Бай, — заявляет новоиспеченный отец. — Мы назовем сына — Бай. Он услышал прекрасные стихи, и поспешил на зов. У меня сын! Его зовут Лу Бай!

Вот и славно. И имя хорошее. И мой первый выход на сцену теперь связан с добрым событием. Замечательно.

…А то, что потом няня Лань найдет свой воротник из черно-бурой лисицы выстриженным под норку… Такую, немножко болезную и лысоватую, с проплешинами, норку… Это пустяки, я считаю. Ведь в суматохе никто и не заметил, как тихонько свинтила из закулисья Цао Шуфэн.

Надо лучше следить за подопечными.

[1] Из к/ф «Влюбись в меня, если осмелишься», 2003 год.

Глава 11