Сады Приапа, или Необыкновенная история величайшего любовника века

Голосковкер вспыхнул. Он оскорбился за «своего» Чехова. Но гнев его опал усилием воли и под воздействием аргументов векового иудейского благоразумия (человека, мол, все равно не переделать).

— Вам бы, думаю, больше понравился Петроний, — спокойно сказал Голосковкер. — У него есть легенда о волшебнике, который отнял у деревенских жителей огонь. Дело, заметьте, происходит в античные времена, и со спичками у них были проблемы в том смысле, что их, спичек, не было. Жители взмолились: верни нам огонь. И тогда волшебник сказал: «Я спрятал огонь в промежности у вашей ведьмы». Люди побежали к ней, она сидела дома, они содрали с нее одежды и подходили к ней с пучками заранее сорванной сухой соломы, прикладывали их к ложеснам, и солома вспыхивала.

Голосковкер не успел уловить реакцию собеседника, так как ровно без пяти два снизу позвонил переводчик: с ним миссис Маргарет, они готовы подняться.

— Да, да, вас ждут. Вас проводят.

2

Через минуту в залу вошли интервьюеры. Миссис Маргарет была американкой средних лет с насильственно взнузданной улыбкой. Она попыталась поздороваться по-русски, но вместо «здравствуйте» сказала «спа-си-бо», после чего, поняв ошибку, с наигранным ужасом схватилась за рот и передала бразды правления переводчику. Тот перевел ее первую фразу.

— Здравствуйте, господин потенциальный президент России.

— Спасибо на добром слове, — сказал Уд, переводчик ей перевел. Потом пошли быстрые, по-американски точные вопросы — о детстве, о его жизни в Ленинграде в бытность студентом института имени Лесгафта… Уд забавно рассказал о своей первой любви на втором курсе, американка даже раскраснелась, и имиджмейкер со страхом стал замечать у босса признаки сексуального возбуждения. С макушки черепа исходил едва слышный булькающий клекот, с тягучим потрескиванием стал отклеиваться краешек пластыря…

Пока переводчик переводил любовный сюжет, Голосковкер сквозь зубы прошипел боссу, чтобы он взял себя в руки, Америка это не Россия, там сексуальное домогательство приравнивается к преступлениям (это он все проговорил, не шевеля губами, слова у него выходили как бы из ноздрей). Аргумент возымел на Уда действие, багровые пятна отхлынули, ушли со лба и макушки голого черепа куда-то на периферию. Пластырь больше не сокрушали изнутри тектонические толчки. Маргарет и переводчик ничего не заметили.

— А правда ли, господин Кичхоков, — последовал очередной вопрос, — что на вашей строящейся в Калифорнии вилле работают исключительно негры?

— Правда.

— Не могли бы вы объяснить, чем это вызвано? Нет ли в этом чего-то, имеющего отношение к расовой проблеме?

— Нет. Просто мне нравится, когда на меня работают негры. Мне нравится смотреть: вот моя вилла, моя стройка, а вот работают негры. Как на фазенде.

— Как на чем? — не понял переводчик.

— Неважно. Когда строительство закончится, я наберу прислугу тоже из одних негров. Ни одного белого. Только белые перчатки.

Тут Голосковкер стал дергать Уда за ногу и делать страшные глаза.

— Я понимаю, что вопросы задает тот, кто берет интервью, — сказал Уд. — Но мне можно вопрос к вам?

Имиджмейкер наблюдал маленький переполох в стане интервьюеров, после чего переводчик сказал:

— Она говорит, да, да, конечно, пожалуйста. Какой вопрос?

— Как думает миссис Маргарет, как по-русски можно сказать одним словом — грязный снег?

— Грязный снег? — переспросил переводчик. — Что вы имеете в виду?

— Ты ей переведи, а не меня спрашивай.

Переводчик фыркнул, долго что-то говорил по-английски, они оба переглядывались, обескураженно пожимали плечами. Этот русский совсем сбил их с их американского толка.

— Сдаетесь? — азартно сказал Уд. — Одно слово, но вы его не найдете в словарях Грязный снег — это снегр.

Сказал — и обвел победоносным взглядом лицо переводчика, задернувшееся, как шторкой, серым недоумением.

— Боже мой, что он несет?! — процедил имиджмейкер, дерзко глядя на босса. — Ведь это все пойдет в мировую печать… Вы, вы все погубите, слышите вы? Я отказываюсь! Я… я покидаю вас.

— Ой, ой, напугал, — сказал Уд в спину Голосковкеру. Хлопнула дверь. Американцы ничего не понимали.

— Ваши вопросы? — сказал Уд, повернувшись к Маргарет.

Американка лихорадочно листала блокнотик. Она не ожидала такого поворота событий.

— Ваш любимый афоризм, господин Кичхоков?

— «Бог умер». Это Ницше.

Шуршание блокнотика.

— Вы были в Нью-Йорке, я знаю, — переводил переводчик. — Как вам Манхэттен?

— Делянка для выращивания стоячих пенисов.

— Делянка… что? Что такое делянка? — опять не понял переводчик.

— Неважно. Еще вопросы?

Маргарет шуршала блокнотиком. Про пенисы переводчик ей не перевел.

— Ваше отношение к продвижению НАТО на Восток?

— По мне, — сказал Уд, — пусть двигается на Восток, только быстрее и дальше, пусть упрутся в границу с Китаем. Россия должна обезопасить себя не с Запада, а с Востока.

Они опять нервно о чем-то заговорили по-английски. Тут у них трудности, видимо, возникли уже не с переводом, а с пониманием парадоксальной внешнеполитической концепции русского кандидата в президенты. Наконец, был задан следующий вопрос.

— Как управлять Россией? — переспросил Уд. Глаза его сверкали. С ним что-то происходило. Взгляд его блуждал. — Россией очень просто управлять, нет ничего проще. Чтобы русский народ осчастливить, сначала надо сделать его глубоко несчастным.

Когда переводчик перевел это Маргарет, у нее стали косить глаза: не то от страха, не то от репортерской удачи, учуяла суперсенсацию.

— Ну чего, непонятно? Сначала в России надо все запретить. Вот, к примеру, разбить Нью-Йорк на секторы и не разрешать горожанам перемещаться из Бруклина в Манхэттен, из Сохо в Нью-Джерси и так далее. Ни по делам, ни к живущим отдельно детям, ни к родственникам, ни к друзьям — только строго по разовым спецразрешениям, которые выдает мэрия. А потом взять через полгода и отменить этот запрет. Кто вы будете после этого? А?

Уд смотрел на Маргарет. Та замерла.

— Я вас спрашиваю — кто вы будете для горожан после отмены этих запретов? А я вам отвечу: благодетелем нации! Или еще пример. Запретить в Москве в метро читать газеты и книги, пользоваться городскими туалетами, держать домашних животных, знакомиться друг с другом юношам и девушкам, запретить праздновать Новый год с елкой… Ты успеваешь переводить-то? — обратился он к переводчику. — Я много говорю, а ты бу-бу-бу. Тут надо все дословно переводить, это важно, — так вот, все запретить, и вот, когда люди уже озвереют от насилия и появятся признаки идиотизма вследствие воздержания от естественных общечеловеческих проявлений, вот тут-то, мои дорогие, в самый последний миг крайнего зажима гаек, взять и начать медленно, постепенно отпускать, по чуть-чуть, по чуть-чуть, чтобы каждый маленький сдвиг по резьбе, каждый градус облегчения воспринимался как величайшее счастье, как настоящий политический оргазм!