Сады Приапа, или Необыкновенная история величайшего любовника века

А вопрос он приготовил простенький и убийственно-неотразимый. Спросит он у этой игуменьи так: мол, матушка, если люди созданы по Божьему образу и подобию, а у людей, случается, болят зубы, то не значит ли это, что зубы иногда болят и у…

Уд предвкушал свое упоение, но он не успел даже открыть рта, чтобы задать свой вопрос, потому что когда он, отстранив рукой монашку-придверницу, появился в дверях светелки, матушка, увидя его, закричала. То есть сначала она даже приветливо вышла ему навстречу, но вдруг, приглядевшись к его голове, всплеснула руками и, крестясь, в ужасе закричала:

— Сгинь, сгинь, бесстыжий бес!

На шум сбежались другие послушницы, Уд терял равновесие, хватался за стены, начался визг, в светелку ворвался охранник, выволок шефа на воздух, вызвал по сотовой лимузин. Тяжелый автомобиль подъехал к самому крыльцу, трое телохранителей и Лапиков погрузили босса в салон.

Уже по дороге в Иваново Уд, оклемавшись, позвал в ванную того охранника, который был свидетелем его обморока в домике игуменьи. Здоровый лоб стоял над лежащим в воде Удом, которого опустили в ванную отлежаться в особом целебном растворе.

— Ну что, как едем?

— Нормально, шеф, — сказал охранник.

— Ну, чего я там, в монастыре-то?.. — Уд мялся.

Охранник молчал.

— Ну, расскажи мне обо мне… — Уд сощурился от головной боли, ждал. — Ну?

— Чего рассказывать?.. Я вошел, вы лежали на полу, я вас понес, позвонил по сотовой в машину.

— А они?

— Они чего-то вопили в спину.

Охранник опять умолк.

— А чего они вопили-то, мудак?!! — заорал, вскочив, Уд, он был вне себя, он расплескал воду из ванной. — Что из тебя каждое слово клещами вытаскивать?!

— Простите, босс. Кричали что-то церковнославянское, я в этом не очень…

Уд выгнал его, позвал Лапикова.

— Свяжись с Москвой. По громкой связи.

— Да, шеф.

Через полминуты на его вопросы отвечал дежурный штаба в Москве.

— Ну как там? — спросил Уд.

— Все идет штатно, босс. Вчера в «Итогах» Киселев озвучил данные предварительных выборочных опросов. На предпоследний день перед голосованием вы, шеф, идете на втором месте.

— Ролик катали в эфире?

— Вчера. По трем программам. Сегодня уже нет. Вы же знаете: за сутки до выборов вся агитация прекращается.

— Да знаю, знаю. Нельзя, что ли, быстрее?

— Что быстрее?

— Да я не тебе. Ползем, надоело…

— Понятно, шеф. Счастливого пути. Ждем вас дома к утру. Все готово к встрече.

Громкоговоритель щелкнул. Связь закончилась.

— Лапиков…

— Да, шеф?

— Потри немного спинку, вот тут, справа… повыше… а-а-а, вот тут, хорошо, спасибо тебе, Лапиков. Ты верный человек. Я тебе доверяю. — Он снова улегся в растворе во весь рост, время от времени встряхиваясь на рытвинах. Посмотрел Лапикову в глаза. — Ладно, Лапиков, учи, как договаривались, языки. Если победа будет за нами…

— А куда она денется, шеф?..

— Не перебивай. Если, говорю, мы победим, то сделаю тебя, Лапиков, сам знаешь кем…

8

К Москве кавалькада машин подъезжала под утро. «Линкольн» шефа с джипами охраны шел с крейсерской скоростью 150 километров в час.

Лапиков распорядился, чтобы грузовики и автоприцепы с рекламной продукцией и неизрасходованными контейнерами напитка «УРА!» ехали своим ходом в отрыве от авангарда.

Во время дальних поездок шефа ванная в лимузине легко преобразовывалась в постель при помощи надувных панелей, встроенных во внутреннюю полость чаши. Эти панели к тому же гасили тряску на неровностях дороги. Даже убаюкивали, укачивали его.

В пятом часу утра в сумерках забрезжили белопанельные окраины столицы. Голосковкер, который так и не смог заснуть, ощутил тяжелое психологическое поле мегаполиса. Оно зримо обнимало собой призрачные микрорайоны справа и слева трассы. Панельные дома словно бы плавали в клубах сизого химически активного тумана: это роились исчадия больных и измочаленных бессонницей умов, химеры кошмарных сновидений, миазмы подсознательных страхов, фобий, тревог, всегда носящихся в ночных скученных пространствах и лишь под самое утро оседающих на грунт… Голосковкер не первый раз думал об испорченной физике городского российского пространства, о какой-то гносеологической поврежденности самих атомов и генов, попадающих в опасную зону мутаций, распада, радиологической и эмоциональной загрязненности.

Москва досыпала последние часы перед пробуждением в субботу. Где-то в районе Бутырского вала Голосковкера чуть не вырвало: он физически ощутил запах затравленной человеческой тесноты, концентрированной ненависти и отчаянья. А при подъезде к Савеловскому вокзалу он увидел приземистое двухэтажное здание… увидел? или он все-таки уснул и это ему уже снилось?..

Одно горящее окно, он приблизил к нему лицо, сделал из ладоней боковые шоры и присмотрелся. Громадные полутемные изнутри помещения барачного или, вернее, казарменного типа. Пролеты с двухъярусными и даже трехъярусными нарами. Голосковкер плотнее приник к стеклу. Вдруг будто по какому-то сигналу с одной из верхних нар не очень расторопно спрыгнул препротивный волосатый субъект, в пучке подслеповатого света имиджмейкер видит, что это бес. Он видит эту нечисть и понимает, что одинокого приспешника порока подняло с нар какое-то мелкое злодеяние грешника. Ну где-то, может, кто-то сквернословил или чертыхнулся, и он, как у них водится, пошел «пасти» падшего человека.

Но вот в казарме вдруг начался большой шум, а целый взвод бесов, потирающих руки в предвкушении добычи, пробежал к выходу сквозь полоску света из оконного проема. Эти сорвались уже всерьез, получив, наверное, сигнал об изнасиловании или убийстве.

Но настоящий гвалт произошел в последний момент, когда все оставшиеся попрыгали со своих нар и опрометью, опережая друг дружку, бросились куда-то. И Голосковкеру дано было во сне узнать, что дивизион бесов полетел на самый большой для них праздник — по случаю того, что сейчас, вот только что посадили в одиночку невинного человека.

Уд так и не проснулся до самого въезда на загородный комплекс. Он вышел из лимузина свежий, выспавшийся, внутренне готовый к воскресному триумфу. Он вызвал к себе в кабинет Лапикова и распорядился, чтобы пара арьергардных грузовиков из их южинской кавалькады срочно повернула назад (те были еще в двух часах езды от Москвы).

— Пусть закупят стройматериалы на пять миллионов и привезут в южинский монастырь, прямо к игуменье, Это пожертвование от анонимного мецената. Ясно?

— Понял, шеф.

9

…А где-то в эти часы сквозь просыпающиеся окраины мчалась к Москве электричка, которая везла из Реутова Колю Савушкина. Мы уже и забыли о нем думать, не правда ли, господа? Между тем все это время он существовал в пространстве жизни, куда ж ему деться?..

В последние недели Коля заметно сдал. Чтобы успеть из Реутова на работу в контору, ему приходилось вставать в пятом часу утра. Тетя его Лена хоть и выписалась из больницы, но с постели уже не вставала, и это тоже легло на Колю. С Ниной он больше ни разу не виделся, только иногда набирал по коду ее номер телефона и слушал, даже тогда слушал, когда она не снимала трубку и не говорила «Аллё», — просто стоял на переговорном пункте и под длинные гудки представлял, как в их коридоре сейчас раздаются звоночки, никто не подходит, никого нет, а звоночки оглашают всю жилплощадь, и коридор, и кухню, и ее комнату большую, и его маленькую, бывшую, с которой он съехал…